В гулком подъезде тускло светили лампы. Маслянисто блестели прутья недавно покрашенных перил.
Еще во дворе он увидел, что окна его квартиры темны. Позвонил, немного помедлив. Никто не подошел к двери. Дома никого. Тихо. Вечером? Раньше родители никуда не уходили вечером вместе. Отца невозможно было вытащить ни в театр, ни в кино. Раз в год мать все-таки водила его с собой, и Андрей догадывался, что отец смотрит фильм без удовольствия, ему неловко и он страдает среди нарядных людей - таким отец возвращался мрачным.
Андрей позвонил еще раз - значит, все-таки никого нет. И надо что-то делать, не ночевать же на лестнице.
Днем Марина Рогозина размышляла, можно ли готовить обед из мяса, купленного только вчера утром, но пролежавшего столько времени в тепле, пока она ходила по городу. То ей казалось, что можно, то - что не стоит. Наконец мясо, уже нарезанное, опять отправилось в холодильник - до маминого приезда. Пришлось готовить одни макароны, но они прочно прилипли к сковородке, совсем не поджарившись. Озадаченно смотрела Марина на свой несостоявшийся обед. Потом махнула рукой, убедила себя, что ни есть, ни стряпать больше не хочется - пора играть. Вечером ей позвонили, сказали: приходи в гости, есть одна пластинка, Энеску играет Баха, интересная фразировка, такие линии. «Энеску? - удивленно спросила она. - Энеску?» Она думала, что он только скрипач. Но он играл ту же фугу, что Марина готовит на экзамен в училище, - запуталась она в ней с голосами, нет внутренних мелодических опор. Напевая, стала собираться в гости - была уже накрашена, в кофточке, но без юбки, когда кто-то позвонил. Заметалась по комнатам в поисках халата, не нашла, накинула мамин.
Андрей Усов приехал из спортлагеря - загорелый - и просил ключ, Мать всегда оставляла ключ у Рогозиных, Марина отдала - он кивнул, не сказав ни слова.
У Марины свело горло, как при плаче. Не закрывая двери, плечом задевая стену и пачкая халат, слушала она его неслышные - он был в кроссовках - легкие, какие-то бесплотные шаги по лестнице. Потом убежала в ванную - тихое, теплое, замкнутое пространство в квартире, где везде погашен свет. Ощущался цветочный запах немецкого порошка. Поблескивали флаконы - эликсиры, лаки, шампуни. Она присела на табурет из гнутых пластмассовых полос, стала смывать краску с ресниц. В глазах защипало - заплакала. Зазвонил телефон, но она не подошла, промывала глаза. Никуда не пойдет. И ни для кого ее нет дома.
Дома все было чисто, его комната прибрана, букет ранних астр на столе. Его здесь будто ждали. А весь вид Рогозиной сказал ему, что о нем забыли. Он подошел к зеркалу, посмотрел на себя. Лицо показалось изменившимся. Комната без света отразилась незнакомыми, словно искаженными силуэтами. Странно, но он не любил зеркало и свое отражение в нем.
Позвонил телефон.
- Хто? - спросил хриплый голос.
- Хде? - мстительно спросил Андрей.
Голос испуганно молчал. «Тоже отвык», - подумал Андрей и отошел от телефона.
Так и не включив света, не раздеваясь, он улегся под старый плед на диване, и, как только нашел на потолке знакомую трещинку и закрыл глаза, чуть уколов ресницами ладонь, положенную под щеку, так вдруг сразу наступил день, городской день, и по комнате гулял сквозняк от раскрытого балкона, а внизу у магазина гремели и трещали ящики.
Его лето текло бездумно, вольное время, каникулы, Андрей каждый день выходил во двор играть в теннис с Олегом Пшеничкиным; иногда ездил в деревню, где у бабушки был небольшой домик с почти пустой комнаткой и чердачком сверху, и в этой комнатке почему-то держался стойкий запах яблок и свежеоструганных досок, и Андрей проводил целые дни в этой прохладной яблочной комнате, полулежа в гамаке, закрепленном за дверь и раму окна, читал что-нибудь под настроение, и время текло, перемещаясь по полу желтыми солнечными полосками, а когда солнце садилось, Андрей уезжал в город - там все было по-другому - привычнее, проще, будничнее…
3
Элька вздохнула и осталась стоять в промежутке между дверьми: в музыкальной школе двери были двойные.
Тетя ее заметила и, велев ученице продолжать, вышла к Эльке.
- Ну, что? - спросила она. - Начался учебный год?
- Вас в школу требуют, - хмуро сказала Элька.
- Так! Говори сразу, с какого урока тебя выставили!
- Будто не знаете, - буркнула Элька. - С географии. Вот.
В дневнике была запись: «Невоспитанный и донельзя избалованный подросток! Тов. родители, примите меры!»
Тетя знала все это уже наизусть. Началось все с Лены Стекловой, потом перекинулось на Эльку, что-то учительнице не понравилось, и она предложила «покинуть класс». Элька, разумеется, покинула. Лена, наверное, тоже. С тех пор, как они изучают географию, эта история повторяется регулярно. Тете совсем расхотелось идти в школу. Она - сама давно уже педагог - вдруг испугалась того, что разговор окажется пустым, как и все предыдущие. Тетя была уверена, что учительница больше виновата в конфликте, чем Элька. Но Эльке-то об этом не скажешь! «Пошлю Сергея, - подумала тетя. - Пусть он объясняется и с ней и с Элькой. У него лучше получится». Тетя молча подписала дневник. Ее еще обидело, что учительница написала про Эльку: невоспитанная и избалованная.
- Что это за «белый бант»? - спросила тетя, просматривая предыдущие страницы, - Это из-за него у тебя по поведению единица?
- Из-за него. А бант нужен для дежурства.
- Для какого дежурства?
- Дежурства по школе. Раньше мы не дежурили, потому что класс спортивный, а теперь она у нас классная и сказала, что нас с самого начала поставили в исключительные условия, а зря.
- Элька, я ничего не понимаю!
- А у меня банта не было. Я не маленькая.
- Но Лена Стеклова носит бант, я видела, - тихо сказала тетя. Элька только хмыкнула. - Если бы ты хоть иногда улыбалась и не глядела волчонком, ты была бы совсем милая девочка. Ничуть не хуже, чем твоя Стеклова.
- Знаете, тетя, мне еще только белый бант завязать! - выпалила Элька и выбежала из класса.
- Элька! Когда освобожусь, зайду в твою школу!
Было начало сентября, осыпались прихваченные заморозками листья. Пахло дымом: во дворах жгли костры.
Дома было пусто. Отец давно уехал. На полу лежало письмо, но не от него. На конверте стояло: Рогозина М., деревня Ключи.
«Там же, где мы были в лагере. Она в колхозе, наверное», - подумала Элька. Марина поступила в училище и теперь студентка.
На тетином столе стояла корзинка с вязаньем. Никогда тетя не рукодельничала и вдруг связала Эльке шапку. Но до снега далеко… Теперь в корзинке лежало что-то пестрое; Элька побоялась спустить петли и смотреть не стала. Она редко бывала дома днем, а днем одна - еще реже. Тихо было в доме. Сумрачно. В стекло скреблась кленовая ветка.
Элька вздохнула и отправилась к себе наверх.
Когда Андрей пришел первого сентября в школу, то оказалось, что школа изменилась неузнаваемо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Еще во дворе он увидел, что окна его квартиры темны. Позвонил, немного помедлив. Никто не подошел к двери. Дома никого. Тихо. Вечером? Раньше родители никуда не уходили вечером вместе. Отца невозможно было вытащить ни в театр, ни в кино. Раз в год мать все-таки водила его с собой, и Андрей догадывался, что отец смотрит фильм без удовольствия, ему неловко и он страдает среди нарядных людей - таким отец возвращался мрачным.
Андрей позвонил еще раз - значит, все-таки никого нет. И надо что-то делать, не ночевать же на лестнице.
Днем Марина Рогозина размышляла, можно ли готовить обед из мяса, купленного только вчера утром, но пролежавшего столько времени в тепле, пока она ходила по городу. То ей казалось, что можно, то - что не стоит. Наконец мясо, уже нарезанное, опять отправилось в холодильник - до маминого приезда. Пришлось готовить одни макароны, но они прочно прилипли к сковородке, совсем не поджарившись. Озадаченно смотрела Марина на свой несостоявшийся обед. Потом махнула рукой, убедила себя, что ни есть, ни стряпать больше не хочется - пора играть. Вечером ей позвонили, сказали: приходи в гости, есть одна пластинка, Энеску играет Баха, интересная фразировка, такие линии. «Энеску? - удивленно спросила она. - Энеску?» Она думала, что он только скрипач. Но он играл ту же фугу, что Марина готовит на экзамен в училище, - запуталась она в ней с голосами, нет внутренних мелодических опор. Напевая, стала собираться в гости - была уже накрашена, в кофточке, но без юбки, когда кто-то позвонил. Заметалась по комнатам в поисках халата, не нашла, накинула мамин.
Андрей Усов приехал из спортлагеря - загорелый - и просил ключ, Мать всегда оставляла ключ у Рогозиных, Марина отдала - он кивнул, не сказав ни слова.
У Марины свело горло, как при плаче. Не закрывая двери, плечом задевая стену и пачкая халат, слушала она его неслышные - он был в кроссовках - легкие, какие-то бесплотные шаги по лестнице. Потом убежала в ванную - тихое, теплое, замкнутое пространство в квартире, где везде погашен свет. Ощущался цветочный запах немецкого порошка. Поблескивали флаконы - эликсиры, лаки, шампуни. Она присела на табурет из гнутых пластмассовых полос, стала смывать краску с ресниц. В глазах защипало - заплакала. Зазвонил телефон, но она не подошла, промывала глаза. Никуда не пойдет. И ни для кого ее нет дома.
Дома все было чисто, его комната прибрана, букет ранних астр на столе. Его здесь будто ждали. А весь вид Рогозиной сказал ему, что о нем забыли. Он подошел к зеркалу, посмотрел на себя. Лицо показалось изменившимся. Комната без света отразилась незнакомыми, словно искаженными силуэтами. Странно, но он не любил зеркало и свое отражение в нем.
Позвонил телефон.
- Хто? - спросил хриплый голос.
- Хде? - мстительно спросил Андрей.
Голос испуганно молчал. «Тоже отвык», - подумал Андрей и отошел от телефона.
Так и не включив света, не раздеваясь, он улегся под старый плед на диване, и, как только нашел на потолке знакомую трещинку и закрыл глаза, чуть уколов ресницами ладонь, положенную под щеку, так вдруг сразу наступил день, городской день, и по комнате гулял сквозняк от раскрытого балкона, а внизу у магазина гремели и трещали ящики.
Его лето текло бездумно, вольное время, каникулы, Андрей каждый день выходил во двор играть в теннис с Олегом Пшеничкиным; иногда ездил в деревню, где у бабушки был небольшой домик с почти пустой комнаткой и чердачком сверху, и в этой комнатке почему-то держался стойкий запах яблок и свежеоструганных досок, и Андрей проводил целые дни в этой прохладной яблочной комнате, полулежа в гамаке, закрепленном за дверь и раму окна, читал что-нибудь под настроение, и время текло, перемещаясь по полу желтыми солнечными полосками, а когда солнце садилось, Андрей уезжал в город - там все было по-другому - привычнее, проще, будничнее…
3
Элька вздохнула и осталась стоять в промежутке между дверьми: в музыкальной школе двери были двойные.
Тетя ее заметила и, велев ученице продолжать, вышла к Эльке.
- Ну, что? - спросила она. - Начался учебный год?
- Вас в школу требуют, - хмуро сказала Элька.
- Так! Говори сразу, с какого урока тебя выставили!
- Будто не знаете, - буркнула Элька. - С географии. Вот.
В дневнике была запись: «Невоспитанный и донельзя избалованный подросток! Тов. родители, примите меры!»
Тетя знала все это уже наизусть. Началось все с Лены Стекловой, потом перекинулось на Эльку, что-то учительнице не понравилось, и она предложила «покинуть класс». Элька, разумеется, покинула. Лена, наверное, тоже. С тех пор, как они изучают географию, эта история повторяется регулярно. Тете совсем расхотелось идти в школу. Она - сама давно уже педагог - вдруг испугалась того, что разговор окажется пустым, как и все предыдущие. Тетя была уверена, что учительница больше виновата в конфликте, чем Элька. Но Эльке-то об этом не скажешь! «Пошлю Сергея, - подумала тетя. - Пусть он объясняется и с ней и с Элькой. У него лучше получится». Тетя молча подписала дневник. Ее еще обидело, что учительница написала про Эльку: невоспитанная и избалованная.
- Что это за «белый бант»? - спросила тетя, просматривая предыдущие страницы, - Это из-за него у тебя по поведению единица?
- Из-за него. А бант нужен для дежурства.
- Для какого дежурства?
- Дежурства по школе. Раньше мы не дежурили, потому что класс спортивный, а теперь она у нас классная и сказала, что нас с самого начала поставили в исключительные условия, а зря.
- Элька, я ничего не понимаю!
- А у меня банта не было. Я не маленькая.
- Но Лена Стеклова носит бант, я видела, - тихо сказала тетя. Элька только хмыкнула. - Если бы ты хоть иногда улыбалась и не глядела волчонком, ты была бы совсем милая девочка. Ничуть не хуже, чем твоя Стеклова.
- Знаете, тетя, мне еще только белый бант завязать! - выпалила Элька и выбежала из класса.
- Элька! Когда освобожусь, зайду в твою школу!
Было начало сентября, осыпались прихваченные заморозками листья. Пахло дымом: во дворах жгли костры.
Дома было пусто. Отец давно уехал. На полу лежало письмо, но не от него. На конверте стояло: Рогозина М., деревня Ключи.
«Там же, где мы были в лагере. Она в колхозе, наверное», - подумала Элька. Марина поступила в училище и теперь студентка.
На тетином столе стояла корзинка с вязаньем. Никогда тетя не рукодельничала и вдруг связала Эльке шапку. Но до снега далеко… Теперь в корзинке лежало что-то пестрое; Элька побоялась спустить петли и смотреть не стала. Она редко бывала дома днем, а днем одна - еще реже. Тихо было в доме. Сумрачно. В стекло скреблась кленовая ветка.
Элька вздохнула и отправилась к себе наверх.
Когда Андрей пришел первого сентября в школу, то оказалось, что школа изменилась неузнаваемо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21