— Чула причинит мне вред?
— Смотря что считать за вред. Впрочем, спроси ее об этом сам.
— Когда?
— Сейчас. Она здесь.
Мрак всколыхнулся прохладной волной, и раздался другой женский голос.
— Он теплый, — прошипела Чула.
— Дамы, взываю к вашему милосердию, — взмолился Деврас, понимая, что рассчитывать ему особенно не на что. — Прошу вас, отпустите меня. Взываю к вашему чувству справедливости.
— Он мой, — сказала Чула, исследовав легкими ледяными касаниями распростертое тело.
— Наш, — возразил первый голос.
— Нет уж. Нет уж. Он попал в мои тенета.
— Тенета, сотканные на моей территории.
— Чула расставляет сети, где ей захочется.
— Спесь, Чула, спес-с-сь!
Разгорался скандал, и скоро подвал наполнился грохотом настоящего побоища. Деврас слышал шипение, крики, хлюпающие звуки столкновения грузных мягких тел. Воспользовавшись тем, что неведомые соперницы заняты друг другом, он снова принялся изо всей мочи звать на помощь. Его отчаянные крики остались без ответа, и драка продолжалась до тех пор, пока не послышался особенно гулкий звук удара, а вслед за ним истошный вопль одной из драчуний. Завывающие всхлипывания стихли, удаляясь, и воцарилась тишина.
— Кто здесь? — спросил Деврас, не в силах выдержать мучительное ожидание.
— Как тебе сказать? Самоопределение — вещь непростая. — От уклончивых софизмов можно было сойти с ума. Голос принадлежал не Чуле.
— Куда девалась Чула?
— Не могу сказать. Пещеры Далиона тянутся бесконечно. Может, она близко, а может, далеко.
— Пещеры? Этот подвал соединен с подземным лабиринтом?
— Естественно.
— И отсюда можно попасть к вардрулам?
— Конечно, если долго идти, долго искать. Хотя теперь под землей их осталось мало. Скорее всего, ты погибнешь. А если и нет, тебя убьют эти самые вардрулы. Они ведь ненавидят людей. Досадно, ты ведь такой теплый. — Голос звучал у самого уха. Ледяная рука, или что бы то ни было, легонько прикоснулась к горлу у самой пульсирующей жилки.
— Что вы собираетесь со мной сделать? — Девраса колотило, словно присутствие этого существа дышало могильным холодом. Не было мочи терпеть и жуткие ласковые поглаживания. Как он теперь жалел, что вообще приехал в Далион, где даже солнце отказывается светить.
Долгое задумчивое молчание, затем шорох: существо прилегло рядом с ним.
— Я отпущу тебя, — был ответ, — и этим выражу Чуле свое полное презрение. Ты будешь свободен, хоть наверняка и погибнешь, разыскивая вардрулов. Но постой. Не стоит бессмысленно тратить все тепло. Такая трата была бы чудовищна.
В следующее мгновение Деврас оказался в крепких объятиях. Нечеловеческие губы впились жадным поцелуем в его собственные, и он почувствовал, как замерзает, умирает, как холод пронизывает каждую клеточку его тела. Он не издал ни звука, не пошевелился, но мысленно исходил безумным криком. Грубые, бесцеремонные ласки продолжались. Он совсем окоченел, сердце билось все медленнее, парализованные нервы уже не ощущали холода. Краешком сознания он чувствовал, что еще немного, и придет смерть. Но в этом он ошибся. Существо, не желая лишать Чулу заслуженного унижения, вздохнуло и отвалилось, лишь отчасти удовлетворив свои желания. У Девраса вырвался стон, и его поглотила Тьма.
Когда он очнулся, мир вокруг него изменился. Подвал был залит красноватым светом фонарей, от которого лица Уэйт-Базефа, Каравайз и Гроно создавали впечатление отменного здоровья и великолепного самочувствия. Деврас лежал, укрытый камзолом Уэйт-Базефа, и Гроно усердно растирал ему кисти рук. Он все еще ощущал оцепенение и немоту в членах, но предчувствие смерти миновало.
— Что произошло?
— Ничего не говорите, ваша светлость, — строго наказал Гроно. — Лежите себе тихонько и отдыхайте.
— Рэйт следил за тем, куда и как далеко вы ушли — объяснила Каравайз. — И потому приблизительно знал, где вы должны были находиться в тот момент, когда оборвалась нить. Он-то и привел нас к амбару, где мы нашли и подпол, и лестницу. Спустились и нашли вас здесь едва ли не бездыханным.
— Должно быть, лестница не выдержала, вы ухнули вниз и крепко ударились головой, верно? — предположил Уйэт-Базеф.
— Я упал и потерял фонарь. Попробовал отыскать его и угодил в паутину, в тенета Чулы… В паутину.
Деврас откинул камзол и оглядел себя. Никаких следов липких нитей. Ни малейших следов.
— Наверное, она меня очистила. Лучше не думать, каким образом.
— Она?
Деврас, все еще вялый, но не утративший ясности мысли, рассказал все, что было. Говорил спокойно, членораздельно и убедительно, однако, судя по всему, маг ему не поверил.
— Сильно же вас шандарахнуло, юноша, — покачал головой Уэйт-Базеф. — Видно, в голове все перемешалось.
— Ничего не перемешалось! — Бескровные щеки Девраса залила краска гнева. — Не хотите верить, не надо.
Он сел.
— Нельзя вам еще двигаться, мастер Деврас, — запричитал Гроно. — И волноваться тоже не стоит.
— Гроно, да не суетись ты. Я в полном порядке.
Но Уэйт-Базеф поддержал старого камердинера, и Деврасу пришлось подчиниться.
Пока мужчины спорили, Каравайз осмотрелась. С фонарем в руке она изучила каменные стены, пол потолок. Все они несли на себе следы природного происхождения, без видимого участия человека. Подпол и вправду оказался огромным. Она шла по нему, пока голоса остальных не затихли вдали, после чего вернулась, застав Девраса уже на ногах — слабого, но полного решимости двигаться дальше.
— Судя по всему, Деврас не ошибся, — заявила Каравайз. — Подвал действительно тянется бесконечно.
— Если она не солгала, то мы на подступах к пещерам, — сказал Деврас.
Уэйт-Базеф помедлил, и Гроно истолковал его замешательство по-своему.
— Лорд Хар-Феннахар не может лгать! — провозгласил он.
— Никто и не говорил, что он лжет. И все же вряд ли…
— Надо проверить, — подытожила Каравайз. — Как только Деврасу станет лучше, отправимся в путь.
Деврас, не желая становиться причиной задержки, сделал вид, что чувствует себя как нельзя лучше, и попытался скрыть все признаки недомогания, следуя за товарищами в царство подземной ночи.
Бледный пузырек неяркого света окружал две фигурки: одну — человеческих очертаний, невысокую, хрупкую и молчаливую; другую — махонькую, четвероногую, ушастую. Пребывание госпожи Снарп в темноте не прошло для нее бесследно. Она заметно похудела. Тело, и так достаточно худосочное, стало вовсе костлявым, с торчащими ключицами и мертвенно-бледными впалыми щеками. Глубоко запавшие желтые глаза горели лихорадочным огнем. Раненая правая рука распухла, началось нагноение, грязно-белый гной просачивался через самодельную повязку. Однако вопреки боли и недомоганию решимость ее осталась прежней, поступь — такой же твердой, уверенность в достижении цели — неколебимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103