Булатов замолчал, вытащил трубку и стал набивать ее табаком. Ольга искоса посмотрела на него. Перед нею спокойно сидел обыкновенный человек, отдыхающий после обеда. Она обвела глазами улицу. Собака перестала теребить за ухо свинью и сама улеглась рядом, а свинья совершенно разнежилась и даже похрюкивала от удовольствия. Курицы устраивались в пыли поуютнее. Соседка прошла, неся два ведра с водой. Булатов зажег спичку, трубка задымилась, зашевелился тлеющий табак.
— Интересная история, — сказала Ольга.
Она ничего не могла понять. Что он, действительно сочинил эту историю просто так, от нечего делать, или в ней была какая-то правда? Не может быть, чтобы в нашем простом, обыкновенном мире действительно совершалось такое. Но он прямо говорит о том, что это правда. И еще о том, что он ее любит. Может быть, и то и другое выдумка. Может быть, и то и другое правда. А может быть, она поверит, а он будет над ней смеяться.
Опять все повернулось не так, как она ожидала. Опять она не знает, что делать и как себя вести.
— Что же думает предпринять молодой Апраксин? — спросила Ольга.
— Представьте себе, сам не знает. Думает, передумывает и ничего не может придумать. Кстати, хотите посмотреть драгоценности?
У Ольги даже дыхание сперло. Он сказал это таким тоном, каким мог бы сказать: «Хотите посмотреть мои новые туфли?»
— Какие драгоценности? — спросила Ольга.
— Ну, те самые, из-за которых случилась вся катавасия.
— Хочу, — сказала Ольга, сама не зная, поддерживает ли она веселую игру в приключения, которую затеял Булатов, или говорит серьезно о серьезных вещах.
— Тогда вот что... — Булатов выпустил дым из трубки. Синее облако поплыло в воздухе. — Когда все заснут, я вам стукну в стенку, и вы зайдете ко мне. Только постарайтесь, пожалуйста, чтобы никто ничего не слышал. Все-таки слишком широко распространять эту историю не следует. Да и эти игрушки могут кого-нибудь в грех ввести. — Он помолчал и встал со скамейки. — Ну, я пойду, полежу немного.
Он ушел, а Ольга осталась одна, растерянная и ошеломленная. Шутка это или на самом деле? Может быть, в Петербурге принято так шутить? Да нет, что за чепуха! Какая же это шутка! Тут же ничего нет смешного. А если правда? Мимо прошел приказчик из лавки Малокрошечного, обезьяноподобный верзила с низким лбом. «Может быть, и он участвует в этом романе? — думала Ольга. — Может быть, он следит за Дмитрием Валентиновичем? Каждый ведь может оказаться его врагом». Она представила себе жизнь Булатова. Ни одной спокойной минуты. Как, вероятно, ночами прислушивается он к шорохам: может быть, лезут... Его преследуют преступники, но и к закону он не может обратиться. Закон тоже против него. Пусть это ошибка, он ни в чем не виноват, но кто же ему поверит? Похититель драгоценностей, который не знает, как от них избавиться! Необыкновенное положение. Ольга пошла к себе в комнату, попробовала читать, но не могла разобрать, о чем идет в книге речь. К холостякам идти не хотелось. Не до них ей было. Она легла и попробовала заснуть. Нет, о сне нечего было и думать. Она вышла за город и решила пройти пять верст, до верстового столба. И действительно, прошла. Встретила по дороге ученицу Юрия Александровича и поболтала с ней. У верстового столба посидела, пока не досчитала до тысячи. Пошла обратно, нарочно задерживая шаг. Когда пришла, было одиннадцать часов. Булатов сидел у себя за столом. Дверь в его комнату была открыта настежь. Ольга прошла к себе и закрылась. Скорей бы лег Юрий Александрович... Он ложился обычно в двенадцать. Чтобы не обмануться, она сказала себе, что сегодня он назло ей ляжет в час, но он лег, как обычно, в двенадцать. Она сидела на кровати, прислушиваясь. Света в это время года не зажигали — в комнатах было и так светло. Треснула половица, и Ольга вздрогнула. Ей показалось, что стучат в стенку. Потом наконец в стенку постучали. Ольга перевела дыхание. Кажется, больше ждать она не могла бы ни одной минуты... На цыпочках она вышла в столовую. Дверь в комнату Дмитрия Валентиновича шевельнулась, как бы приглашая Ольгу войти. Ольга вошла. Он стоял за дверью и сразу же притворил ее. Занавеска на окне была задернута. На кровати стояла деревянная, инкрустированная перламутром шкатулка.
— Сейчас полюбуетесь, — сказал Булатов. — Может быть, вам понравятся. Мне они, по совести говоря, осточертели.
Он открыл ящик. Ольга увидела драгоценности.
Она стояла ослепленная, потом осторожно рукой пошевелила браслет и кольца, лежавшие сверху. Камушки искрились в полутьме. Ольга отвела руку.
— Ну, как вам нравится мой приключенческий роман? — спросил Булатов.
Ольга повернулась к нему. Теперь они стояли друг против друга, совсем близко, и она, подняв голову, смотрела ему в лицо снизу вверх. Рукой он обнял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал в губы. Она молчала. Глаза ее, кажется, тоже искрились в полутьме. Потом она повернулась, вышла и закрыла за собой дверь. Булатов с силой провел рукой по волосам.
Именно в этот вечер или ночь — было, наверное, уже около часу — она, растерянная, несчастная, прибежала к нам в «Коммуну холостяков». Именно в этот вечер она сказала, что хочет замуж, что нечего тянуть, что надо записываться и переезжать.
Именно в этот вечер свадьба твердо была назначена на субботу.
Глава двадцать вторая
КАТАЙКОВУ ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ МЫСЛЬ
В воскресенье ночью, когда Ольга думала, что Булатов ходит один по лесу и разгоняет тоску, он шел на свидание с Катайковым. Медленно, поглядывая по сторонам, прошел он до конца улицы и вышел за город. Пройдя еще с полверсты, он огляделся и, увидя, что никого нет, свернул в лес. Здесь его походка изменилась. Он зашагал быстро и деловито. Он боялся опоздать: не следовало сегодня сердить Катайкова.
Тропинка была почти незаметна. Иногда Булатов внимательно смотрел под ноги: не сбился ли с пути. Нет, кажется, верно, трава примята и кое-где сломана ветка. Тропинка вывела его на маленькую поляну. Здесь стоял сруб с провалившейся крышей, без окон. Черт его знает, кто, когда и зачем поставил его далеко от дороги, в непроезжем и непрохожем месте.
Булатов огляделся. Никого. Значит, он пришел слишком рано. Он подошел к срубу и заглянул внутрь. В углу на чурбане сидел Катайков и, молча улыбаясь, смотрел на Булатова.
— Поздно приходите, — сказал он любезно. — Все с барышнями гуляете? Если для секретности, то одобряю. Шаркуна в серьезном деле трудней заподозрить. А если всерьез шаркунничаете, то следует прекратить. Барышни вас в Париже дожидаются. А здесь это вам ни к чему.
Булатов промолчал. Он сел на второй чурбан, стоявший у стены, и молча стал набивать трубку.
— Вы небось злитесь, — сказал Катайков, — что я вас уму-разуму учу? Напрасно. Злиться нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143