— Хотели увидеть рисунок на песке и увидели его.
Петляя среди невысоких холмов и не упуская из поля зрения серую скалу, мы ехали в ту сторону, куда падали наши тени, и скоро выбрались на автомагистраль.
— А старый индеец не обманул нас,— сказал кто-то в машине, и все мы весело рассмеялись.
...Когда намечались границы четырех штатов — Аризоны, Нью-Мексико, Юты и Колорадо, администраторы в столице США взяли линейку и прочертили их на карте
двумя перпендикулярными линиями. Точка пересечения линий, перенесенная с карты на местность, стала своего рода географической достопримечательностью. Это — единственное место во всей стране, где под прямым углом граничат четыре штата.
Поэтому понятно, что, проезжая резервацию навахой по дороге № 164, мы не могли не свернуть на несколько сот ярдов влево и не остановить «форд» у очень низкого, но имеющего федеральное значение монумента в честь этой местности.
Возле бетонного параллелепипеда — монумента на стыке границ — фотографировалась какая-то американская семья. Человек привык видеть монумепты выше человеческого роста. У таких и фотографироваться легко. А здесь даже самый маленький член семьи был выше этого бетонного литья большого значения. Как тут не сфотографироваться. Вот они и фотографировались, меняясь местами. Аппарат переходил из рук в руки, по на каждом снимке кто-нибудь из членов семьи отсутствовал — ведь кто-то должен был снимать!
— Сам бог послал вас сюда! — обрадовался вспотевший владелец камеры.— Надеюсь, вы не откажетесь помочь нам увековечить семью в полном составе?
— Как приятно встретить белых людей на «диком Западе»! — любезно продолжила разговор его супруга.
— Еще приятнее, что вы из Нью-Йорка, как и мы,— говорила, глядя па помер нашего автомобиля, намного переросшая своих мать и отца дочь.
— В резервации мы видели много индейцев, и мне их стало жаль,— сказала женщина.— Половина их детей умирает, еще не начав ходить. Индейцы живут в страшной нищете, и не каждый имеет что поесть.
— Это потому, что они очень непрактичны,— не согласился муж.
Мы отщелкали несколько кадров; хозяин аппарата в знак благодарности нашей камерой снял на фоне монумента и нас. Потом достал из багажника несколько банок пива. Впечатления, видно, переполняли его.
— Ну как вам здесь? — спросил он нас и, не дожидаясь ответа, заговорил сам: — Будь я индейцем, я поставил бы здесь, где мы сейчас стоим, ресторан с окнами на все четыре стороны, сделал бы четыре двери, и все выходили бы в разные штаты. Кто не захотел бы отобедать в таком ресторане? Белые оставляли бы здесь свои
доллары, а индейцы делались бы Рокфеллерами и Морганами.
Семья была пристрастна не только к фотографированию, но и к разрешению общественных проблем, поэтому нам так и не удалось включиться в разговор.
— Если все так просто, отчего бы тебе самому не заняться этим бизнесом? — поинтересовалась дочь.
— Здесь резервация племени навахо, она захватывает часть земли нескольких штатов. Это же государство в государстве! Здесь только индейцы имеют все права. Белые здесь подвергаются дискриминации. Знаете, здесь такое отношение к белым...— Он махнул рукой.
— Мне кажется, отец, ты напрасно ругаешь индейцев,— вмешался в разговор сын.
— А кто их ругает? Разве я сказал, что они плохие люди? — так и подскочил отец.— Просто они слишком упрямы и чересчур вцепились в свои обветшалые традиции.
— А какими они должны были бы быть, по твоему мнению? — спросил сын.
— Более лояльными по отношению к белым, и они должны постараться приноровиться к действительности.
— Что значит «более лояльными»? Значит, в старину, когда белые высадились на континенте, индейцам следовало добровольно пойти в рабство и работать на сахарных и хлопковых плантациях?
— И это было бы счастьем и для них и для Америки,— отозвался отец.— Прежде всего, не нужно было бы привозить на эту землю рабов из Африки. Так что не было бы у нас сегодня негритянской проблемы. И кроме того, поработав некоторое время под руководством белых, индейцы научились бы вести хозяйство, а позже стали бы полноправными гражданами Америки.
— Но ведь это мы у индейцев, а не они у нас научились выращивать картофель, помидоры, табак,— вмешалась дочь.
— Одним картофелем и табаком цивилизации не создашь, а поработав с белыми, через некоторое время они и сами стали бы приличными фермерами,— упорствовал отец,— и вдобавок настоящими американцами.
— Вы имеете в виду ассимиляцию? — спросил я.
— Да. Американский народ — продукт ассимиляции многих народов. Индейцы не пожелали примириться с логикой истории. Они пожалели, если можно так выразиться, свою кровь, чтобы создать человека, которого мы теперь называем американцем. Они хотели остаться неприкосновенными — за это история теперь и наказывает их.
— Тогда почему вы не хотите ассимилироваться с неграми? — спросил я.
Мой вопрос оказался для него столь неожиданным, что он посмотрел на меня такими глазами, какими смотрят на человека, упавшего с неба.
— Извините,— произнес он,— я, наверное, ослышался. Что вы сказали?
Я повторил вопрос.
— А я считал, что разговариваю с серьезным человеком,— махнул он рукой.
Несколько лет назад, находясь в резервации племени чироков, я слышал, как один турист-американец, подойдя к информационной будке, спросил, где можно увидеть столбы пыток, к которым индейцы привязывали христиан и, радостно танцуя, любовались их муками. Он весьма был удивлен, когда узнал, что такие столбы стоят только в воображении некоторых писак с богатой фантазией. Тогда он попросил показать хотя бы ножи, которыми индейцы скальпировали своих врагов.
Упомянутый турист был одним из многих жертв тенденциозной пропаганды.Бытующая кое-где поговорка о том, что история помнит только победителей, которых, как известно, не судят, в США оправдывается безупречно. По индейцы перестают воспринимать прошлое в такой трактовке.
Белые утверждают, что язык индейцев примитивен. Навахи называют сахар «сладкой солью», а для обозначения дней недели у них есть только одно слово — «воскресенье». Понедельник называется «днем после воскресенья», суббота — «днем перед воскресеньем». Примерно по этому же принципу именуются и другие дни. В языке навахо нет и бранных слов. Зато в их языке только для обозначения оттенков красного цвета — 122 слова! Навахи обходятся без заимствований, говоря па своем языке не только об автомобилях, но и о кибернетике. Язык индейцев очень образный. Сейчас, после упорной борьбы, в своей резервации навахи на родном языке издают газету. В резервации открыт колледж, в котором преподают на языке навахо.
Навахи называют себя «дине», то есть людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Петляя среди невысоких холмов и не упуская из поля зрения серую скалу, мы ехали в ту сторону, куда падали наши тени, и скоро выбрались на автомагистраль.
— А старый индеец не обманул нас,— сказал кто-то в машине, и все мы весело рассмеялись.
...Когда намечались границы четырех штатов — Аризоны, Нью-Мексико, Юты и Колорадо, администраторы в столице США взяли линейку и прочертили их на карте
двумя перпендикулярными линиями. Точка пересечения линий, перенесенная с карты на местность, стала своего рода географической достопримечательностью. Это — единственное место во всей стране, где под прямым углом граничат четыре штата.
Поэтому понятно, что, проезжая резервацию навахой по дороге № 164, мы не могли не свернуть на несколько сот ярдов влево и не остановить «форд» у очень низкого, но имеющего федеральное значение монумента в честь этой местности.
Возле бетонного параллелепипеда — монумента на стыке границ — фотографировалась какая-то американская семья. Человек привык видеть монумепты выше человеческого роста. У таких и фотографироваться легко. А здесь даже самый маленький член семьи был выше этого бетонного литья большого значения. Как тут не сфотографироваться. Вот они и фотографировались, меняясь местами. Аппарат переходил из рук в руки, по на каждом снимке кто-нибудь из членов семьи отсутствовал — ведь кто-то должен был снимать!
— Сам бог послал вас сюда! — обрадовался вспотевший владелец камеры.— Надеюсь, вы не откажетесь помочь нам увековечить семью в полном составе?
— Как приятно встретить белых людей на «диком Западе»! — любезно продолжила разговор его супруга.
— Еще приятнее, что вы из Нью-Йорка, как и мы,— говорила, глядя па помер нашего автомобиля, намного переросшая своих мать и отца дочь.
— В резервации мы видели много индейцев, и мне их стало жаль,— сказала женщина.— Половина их детей умирает, еще не начав ходить. Индейцы живут в страшной нищете, и не каждый имеет что поесть.
— Это потому, что они очень непрактичны,— не согласился муж.
Мы отщелкали несколько кадров; хозяин аппарата в знак благодарности нашей камерой снял на фоне монумента и нас. Потом достал из багажника несколько банок пива. Впечатления, видно, переполняли его.
— Ну как вам здесь? — спросил он нас и, не дожидаясь ответа, заговорил сам: — Будь я индейцем, я поставил бы здесь, где мы сейчас стоим, ресторан с окнами на все четыре стороны, сделал бы четыре двери, и все выходили бы в разные штаты. Кто не захотел бы отобедать в таком ресторане? Белые оставляли бы здесь свои
доллары, а индейцы делались бы Рокфеллерами и Морганами.
Семья была пристрастна не только к фотографированию, но и к разрешению общественных проблем, поэтому нам так и не удалось включиться в разговор.
— Если все так просто, отчего бы тебе самому не заняться этим бизнесом? — поинтересовалась дочь.
— Здесь резервация племени навахо, она захватывает часть земли нескольких штатов. Это же государство в государстве! Здесь только индейцы имеют все права. Белые здесь подвергаются дискриминации. Знаете, здесь такое отношение к белым...— Он махнул рукой.
— Мне кажется, отец, ты напрасно ругаешь индейцев,— вмешался в разговор сын.
— А кто их ругает? Разве я сказал, что они плохие люди? — так и подскочил отец.— Просто они слишком упрямы и чересчур вцепились в свои обветшалые традиции.
— А какими они должны были бы быть, по твоему мнению? — спросил сын.
— Более лояльными по отношению к белым, и они должны постараться приноровиться к действительности.
— Что значит «более лояльными»? Значит, в старину, когда белые высадились на континенте, индейцам следовало добровольно пойти в рабство и работать на сахарных и хлопковых плантациях?
— И это было бы счастьем и для них и для Америки,— отозвался отец.— Прежде всего, не нужно было бы привозить на эту землю рабов из Африки. Так что не было бы у нас сегодня негритянской проблемы. И кроме того, поработав некоторое время под руководством белых, индейцы научились бы вести хозяйство, а позже стали бы полноправными гражданами Америки.
— Но ведь это мы у индейцев, а не они у нас научились выращивать картофель, помидоры, табак,— вмешалась дочь.
— Одним картофелем и табаком цивилизации не создашь, а поработав с белыми, через некоторое время они и сами стали бы приличными фермерами,— упорствовал отец,— и вдобавок настоящими американцами.
— Вы имеете в виду ассимиляцию? — спросил я.
— Да. Американский народ — продукт ассимиляции многих народов. Индейцы не пожелали примириться с логикой истории. Они пожалели, если можно так выразиться, свою кровь, чтобы создать человека, которого мы теперь называем американцем. Они хотели остаться неприкосновенными — за это история теперь и наказывает их.
— Тогда почему вы не хотите ассимилироваться с неграми? — спросил я.
Мой вопрос оказался для него столь неожиданным, что он посмотрел на меня такими глазами, какими смотрят на человека, упавшего с неба.
— Извините,— произнес он,— я, наверное, ослышался. Что вы сказали?
Я повторил вопрос.
— А я считал, что разговариваю с серьезным человеком,— махнул он рукой.
Несколько лет назад, находясь в резервации племени чироков, я слышал, как один турист-американец, подойдя к информационной будке, спросил, где можно увидеть столбы пыток, к которым индейцы привязывали христиан и, радостно танцуя, любовались их муками. Он весьма был удивлен, когда узнал, что такие столбы стоят только в воображении некоторых писак с богатой фантазией. Тогда он попросил показать хотя бы ножи, которыми индейцы скальпировали своих врагов.
Упомянутый турист был одним из многих жертв тенденциозной пропаганды.Бытующая кое-где поговорка о том, что история помнит только победителей, которых, как известно, не судят, в США оправдывается безупречно. По индейцы перестают воспринимать прошлое в такой трактовке.
Белые утверждают, что язык индейцев примитивен. Навахи называют сахар «сладкой солью», а для обозначения дней недели у них есть только одно слово — «воскресенье». Понедельник называется «днем после воскресенья», суббота — «днем перед воскресеньем». Примерно по этому же принципу именуются и другие дни. В языке навахо нет и бранных слов. Зато в их языке только для обозначения оттенков красного цвета — 122 слова! Навахи обходятся без заимствований, говоря па своем языке не только об автомобилях, но и о кибернетике. Язык индейцев очень образный. Сейчас, после упорной борьбы, в своей резервации навахи на родном языке издают газету. В резервации открыт колледж, в котором преподают на языке навахо.
Навахи называют себя «дине», то есть людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84