Если бы Лида знала, как надоел ему ее братец, какие фортели он откалывает, передавая приветы из-за колючей проволоки с непотребными мужичками.
- Ты прекрасно знаешь, что он не виноват, - снова всхлипнула Лида.
- Ну, милая моя… - Котенев нервно хрустнул пальцами. - Есть, в конце концов, всему предел. Торговать из-под полы валютой, когда это запрещено законом? Практически украсть, а потом перепродать такому же жулику!
- Не смей так говорить о моем брате, - вскинула голову Лида. - Он не преступник.
- Да? А кто же? - издевательски переспросил Михаил Павлович.
- Он несчастный человек.
- Вот как? Бедненький, несчастненький. Ничего себе!
Михаил Павлович хотел разразиться новой обличительной тирадой, а потом уйти в спальню и, закрыв за собой дверь, воспрепятствовать продолжению разговора. Но раздался мелодичный голос дверного звонка. Котенев вышел в прихожую.
Лида вытерла ладонью слезы на щеках и, встав, открыла настенный шкафчик. Достав валокордин и рюмку, напряженно шевеля губами, начала отсчитывать капли…
В прихожей гулко хлопнула входная дверь, на кухне появился взбешенный Михаил Павлович.
- Черт знает что! Представляешь, приперся слесарь. Я ему говорю, что не вызывали, а он мне талдычит, что ему диспетчер сказала о протечке в нашей квартире. Когда действительно течет, их днем с огнем не сыщешь!
Он расхаживал по кухне, шаркая тапочками и бережно массируя левую сторону груди. Все один к одному - дурацкий разговор, слезы жены, идиот-слесарь. Надо заканчивать тягостные объяснения и подаваться в спальню.
- Пойми, Лида, - продолжая держаться за сердце, сказал Михаил Павлович, - я не могу поставить себя в ложное положение, не имею права. В конце концов, я занимаю весьма ответственную должность. Нельзя рисковать сейчас, когда постоянно сливают, разукомплектовывают и никак не могут успокоиться. Подожди, пройдет некоторое время - и все как-то утрясется.
- Миша, но я же… - начала Лида, однако муж, в протестующем жесте вытянув вперед руку, неожиданно визгливым голосом закричал:
- Я запрещаю тебе говорить об этом! Запрещаю!
Лицо у него побагровело, глаза бешено выпучились.
Охнув, он снова схватился за сердце и, сделав неверный шаг, тяжело опустился на кухонную табуретку.
Лида вскочила, помогла мужу опереться спиной о стену, судорожно расстегивая пуговицы на пижамной куртке, испуганно приговаривала:
- Мишенька, ну что ты… Сейчас, потерпи маленько…
Полуприкрыв глаза, Котенев наблюдал за ней - нужный эффект достигнут, она уже испугана, больше не будет приставать, а он окажется в положении любимого, избалованного ребенка, которого нельзя тревожить, а только угождать.
Вспомнив о рюмке с валокордином, Лида метнулась, к столу, схватила ее, сунула в руку мужа:
- Выпей, Миша, это лекарство…
- Потом… - Он слабым жестом поставил рюмочку на стол.
В прихожей снова раздался призывный звонок. Коте-нев приоткрыл один глаз:
- Опять этот идиот? Не открывай, - удержал он жену.
Минуту-другую было тихо, потом опять настойчиво позвонили.
- Я открою? - запахивая полы длинного халата, тихо спросила Лида. - А ты выпей валокордин. Слышишь?
- Слышу, - страдальчески откликнулся Михаил Павлович.
Лида побежала открывать. Котенев привстал, взял со стола рюмку с валокордином и, брезгливо сморщившись, выплеснул лекарство в мойку.
Споласкивая рюмочку, он слышал, как жена возится в прихожей с замками и о чем-то переговаривается со стоявшим по ту сторону двери слесарем. В том, что это именно он, Михаил Павлович нисколько не сомневался. Открыв дверцы бара, Котенев достал початую бутылку коньяка, налил полную рюмку. Услышав тяжелые шаги, он недоуменно оглянулся.
- Что такое?
На пороге кухни, прижав руки к горлу, словно ей никак не протолкнуть в себя ни глотка воздуха, стояла бледная Лида. Из-за ее плеча выглядывал совершенно незнакомый человек.
- Что такое? - сердито переспросил Михаил Павлович.
- К нам с обыском пришли, - непослушными губами едва вымолвила Лида…
Встретились в кабинетике одного из кооперативных кафе - уютный, маленький зал, тихая музыка.
Когда Михаил Павлович вошел, Лушин уже был там - перед ним стояла откупоренная бутылка коньяка, закуски. Лицо Александра Петровича лоснилось от пота, галстук он положил на свободный стул и расстегнул рубаху на груди. Приветственно помахав рукой Котеневу, он указал ему на кресло рядом:
- Садись. Я тут пока предаюсь чревоугодию. Выпьешь?
- Лишнее, - чуть поморщился Котенев. - Где Рафаил?
- Сейчас будет, - подцепляя вилкой розовый ломтик семги, меланхолично откликнулся Лушин.
Помолчали. Михаил Павлович закурил и сосредоточенно рассматривал ногти на руках, а Лушин усердно ел, тяжело ворочая челюстями.
- У меня это с детства, - с набитым ртом пояснил он, - как нервничаю, так обязательно жрать тянет. А вот и Рафик!
Хомчик запер за собой дверь и поздоровался за руку сначала с Котеневым, а потом с Лушиным.
- Не опоздал?
- Задерживаешься, Рафаил, - наливая ему в рюмку коньяк, буркнул Александр Петрович.
- Нет, я не стану пить, - отказался Хомчик, - тороплюсь.
- Успеешь, дело важнее, - веско сказал Котенев. - Садись, потолкуем. Мы вынуждены собраться по весьма неприятному поводу…
- Ты прямо как городничий у Гоголя, - потирая руки, заметил Александр Петрович.
- Веселиться нечего, - глядя ему в глаза, ответил Котенев. - Ко мне вчера приходили с обыском.
Прикуривавший Лушин уронил горящую спичку на ковер. Хомчик слегка вздрогнул и задеревенел.
- Что за дурацкие шутки? - тяжело отдуваясь, наконец смог выдавить из себя Лушин.
- Какие шутки, Саша? - У Котенева скорбно опустились уголки губ. - Я вполне серьезно. Что молчишь, Рафаил? Хоть бы поинтересовался, кто у меня был, что взяли.
Хомчик медленно повернул к Михаилу Петровичу бледное до синевы лицо и дернул плечом:
- Бог мой! Какое теперь имеет значение, кто был и что взяли? Какое, если они уже были!
Михаил Павлович откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на подельников. Хомчик не боец, это давно ясно - жаден, хитер, изворотлив, ко может спасовать в сложной ситуации. Лушин? Бегемот он и есть бегемот - туповат, агрессивен, готов идти напролом, не считаясь с потерями. Деловая хватка у него есть, имеется опыт подпольной коммерции, лихо может договориться и втянуть в свои дела директора какого-нибудь государственного предприятия, за хорошую взятку заставив того списать, к примеру, дефицитные трубы, а на самом деле продать их за «живые» деньги. Потом Лушин поменяет трубы на джинсовую ткань, ткань на персональный компьютер, компьютер на кирпич и в итоге получит крайне необходимое их фирме, так и не приложив рук ни к трубам, ни к ткани, ни к кирпичу.
Все это хорошо, когда все хорошо, а вот как будет сейчас, когда случилась неприятность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
- Ты прекрасно знаешь, что он не виноват, - снова всхлипнула Лида.
- Ну, милая моя… - Котенев нервно хрустнул пальцами. - Есть, в конце концов, всему предел. Торговать из-под полы валютой, когда это запрещено законом? Практически украсть, а потом перепродать такому же жулику!
- Не смей так говорить о моем брате, - вскинула голову Лида. - Он не преступник.
- Да? А кто же? - издевательски переспросил Михаил Павлович.
- Он несчастный человек.
- Вот как? Бедненький, несчастненький. Ничего себе!
Михаил Павлович хотел разразиться новой обличительной тирадой, а потом уйти в спальню и, закрыв за собой дверь, воспрепятствовать продолжению разговора. Но раздался мелодичный голос дверного звонка. Котенев вышел в прихожую.
Лида вытерла ладонью слезы на щеках и, встав, открыла настенный шкафчик. Достав валокордин и рюмку, напряженно шевеля губами, начала отсчитывать капли…
В прихожей гулко хлопнула входная дверь, на кухне появился взбешенный Михаил Павлович.
- Черт знает что! Представляешь, приперся слесарь. Я ему говорю, что не вызывали, а он мне талдычит, что ему диспетчер сказала о протечке в нашей квартире. Когда действительно течет, их днем с огнем не сыщешь!
Он расхаживал по кухне, шаркая тапочками и бережно массируя левую сторону груди. Все один к одному - дурацкий разговор, слезы жены, идиот-слесарь. Надо заканчивать тягостные объяснения и подаваться в спальню.
- Пойми, Лида, - продолжая держаться за сердце, сказал Михаил Павлович, - я не могу поставить себя в ложное положение, не имею права. В конце концов, я занимаю весьма ответственную должность. Нельзя рисковать сейчас, когда постоянно сливают, разукомплектовывают и никак не могут успокоиться. Подожди, пройдет некоторое время - и все как-то утрясется.
- Миша, но я же… - начала Лида, однако муж, в протестующем жесте вытянув вперед руку, неожиданно визгливым голосом закричал:
- Я запрещаю тебе говорить об этом! Запрещаю!
Лицо у него побагровело, глаза бешено выпучились.
Охнув, он снова схватился за сердце и, сделав неверный шаг, тяжело опустился на кухонную табуретку.
Лида вскочила, помогла мужу опереться спиной о стену, судорожно расстегивая пуговицы на пижамной куртке, испуганно приговаривала:
- Мишенька, ну что ты… Сейчас, потерпи маленько…
Полуприкрыв глаза, Котенев наблюдал за ней - нужный эффект достигнут, она уже испугана, больше не будет приставать, а он окажется в положении любимого, избалованного ребенка, которого нельзя тревожить, а только угождать.
Вспомнив о рюмке с валокордином, Лида метнулась, к столу, схватила ее, сунула в руку мужа:
- Выпей, Миша, это лекарство…
- Потом… - Он слабым жестом поставил рюмочку на стол.
В прихожей снова раздался призывный звонок. Коте-нев приоткрыл один глаз:
- Опять этот идиот? Не открывай, - удержал он жену.
Минуту-другую было тихо, потом опять настойчиво позвонили.
- Я открою? - запахивая полы длинного халата, тихо спросила Лида. - А ты выпей валокордин. Слышишь?
- Слышу, - страдальчески откликнулся Михаил Павлович.
Лида побежала открывать. Котенев привстал, взял со стола рюмку с валокордином и, брезгливо сморщившись, выплеснул лекарство в мойку.
Споласкивая рюмочку, он слышал, как жена возится в прихожей с замками и о чем-то переговаривается со стоявшим по ту сторону двери слесарем. В том, что это именно он, Михаил Павлович нисколько не сомневался. Открыв дверцы бара, Котенев достал початую бутылку коньяка, налил полную рюмку. Услышав тяжелые шаги, он недоуменно оглянулся.
- Что такое?
На пороге кухни, прижав руки к горлу, словно ей никак не протолкнуть в себя ни глотка воздуха, стояла бледная Лида. Из-за ее плеча выглядывал совершенно незнакомый человек.
- Что такое? - сердито переспросил Михаил Павлович.
- К нам с обыском пришли, - непослушными губами едва вымолвила Лида…
Встретились в кабинетике одного из кооперативных кафе - уютный, маленький зал, тихая музыка.
Когда Михаил Павлович вошел, Лушин уже был там - перед ним стояла откупоренная бутылка коньяка, закуски. Лицо Александра Петровича лоснилось от пота, галстук он положил на свободный стул и расстегнул рубаху на груди. Приветственно помахав рукой Котеневу, он указал ему на кресло рядом:
- Садись. Я тут пока предаюсь чревоугодию. Выпьешь?
- Лишнее, - чуть поморщился Котенев. - Где Рафаил?
- Сейчас будет, - подцепляя вилкой розовый ломтик семги, меланхолично откликнулся Лушин.
Помолчали. Михаил Павлович закурил и сосредоточенно рассматривал ногти на руках, а Лушин усердно ел, тяжело ворочая челюстями.
- У меня это с детства, - с набитым ртом пояснил он, - как нервничаю, так обязательно жрать тянет. А вот и Рафик!
Хомчик запер за собой дверь и поздоровался за руку сначала с Котеневым, а потом с Лушиным.
- Не опоздал?
- Задерживаешься, Рафаил, - наливая ему в рюмку коньяк, буркнул Александр Петрович.
- Нет, я не стану пить, - отказался Хомчик, - тороплюсь.
- Успеешь, дело важнее, - веско сказал Котенев. - Садись, потолкуем. Мы вынуждены собраться по весьма неприятному поводу…
- Ты прямо как городничий у Гоголя, - потирая руки, заметил Александр Петрович.
- Веселиться нечего, - глядя ему в глаза, ответил Котенев. - Ко мне вчера приходили с обыском.
Прикуривавший Лушин уронил горящую спичку на ковер. Хомчик слегка вздрогнул и задеревенел.
- Что за дурацкие шутки? - тяжело отдуваясь, наконец смог выдавить из себя Лушин.
- Какие шутки, Саша? - У Котенева скорбно опустились уголки губ. - Я вполне серьезно. Что молчишь, Рафаил? Хоть бы поинтересовался, кто у меня был, что взяли.
Хомчик медленно повернул к Михаилу Петровичу бледное до синевы лицо и дернул плечом:
- Бог мой! Какое теперь имеет значение, кто был и что взяли? Какое, если они уже были!
Михаил Павлович откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на подельников. Хомчик не боец, это давно ясно - жаден, хитер, изворотлив, ко может спасовать в сложной ситуации. Лушин? Бегемот он и есть бегемот - туповат, агрессивен, готов идти напролом, не считаясь с потерями. Деловая хватка у него есть, имеется опыт подпольной коммерции, лихо может договориться и втянуть в свои дела директора какого-нибудь государственного предприятия, за хорошую взятку заставив того списать, к примеру, дефицитные трубы, а на самом деле продать их за «живые» деньги. Потом Лушин поменяет трубы на джинсовую ткань, ткань на персональный компьютер, компьютер на кирпич и в итоге получит крайне необходимое их фирме, так и не приложив рук ни к трубам, ни к ткани, ни к кирпичу.
Все это хорошо, когда все хорошо, а вот как будет сейчас, когда случилась неприятность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83