– Думается, ты еще слишком молода для драгоценностей, но, на мой взгляд, это не относится к ожерелью. Ты можешь взять его себе. Говорят, что, если жемчуг не носить, он теряет блеск.
Я взяла ожерелье из его рук с чувством облегчения. Отец считал меня чересчур молодой для драгоценностей, значит, я еще не созрела для расставания с Лилиас. Правда, само жемчужное ожерелье тоже доставило мне радость.
Я надела его на шею и с глубокой печалью вспомнила маму.
Когда я снова была с Лилиас, она сразу же заметила ожерелье.
– Какая чудесная вещь! – воскликнула она.
– Это мамина. Есть еще броши и несколько других украшений. Они тоже мои, но отец не считает меня достаточно взрослой для них. А жемчуг портится, если его не носить.
– Я слышала об этом, – сказала Лилиас. Она любовно поглаживала жемчужины, я сняла ожерелье и протянула ей.
– Восхитительная застежка, – заметила Лилиас. – Она одна стоит целого состояния.
– О… я бы не хотела продавать эту вещь.
– Понимаю. Я просто подумала… о сбережениях на черный день.
– Ты хочешь сказать, что и у меня могут настать трудные времена?
– Нет – только то, что хорошо иметь такие вещи. Взгляд Лилиас стал печальным и отсутствующим. Она думала о будущем, черный день мог стать для нее роковым, ибо никаких сбережений у моей гувернантки, как я полагала, не было.
Я спустилась на кухню узнать, будет ли отец к обеду. О своем отсутствии он обычно извещал запиской миссис Керквелл. На кухне было неспокойно – за столом опять сидел с закатанными рукавами Хэмиш и тупо пощипывал волосы на руках.
Я прошла к миссис Керквелл, она что-то размешивала в тазу и сразу заметила ожерелье.
– Боже, какая красота! – воскликнула она.
– Да, теперь это мое ожерелье, а раньше принадлежало маме. Я должна носить его, иначе от долгого лежания без дела жемчужины потускнеют.
– Неужели? – удивилась миссис Керквелл.
– Так говорит отец.
– Ну, он-то уж должен знать.
– Мне кажется, я тоже слышала об этом раньше.
– Выглядит оно превосходно и очень идет вам, мисс Девина.
– Застежка тоже ценная, – добавила я. – Алмаз в обрамлении маленьких жемчужин.
– Ну и дела.
– Мисс Милн говорит, что это мне на черный день… если я когда-нибудь окажусь в нужде.
– Только не вы, мисс Девина. – Миссис Керквелл рассмеялась. – А она тревожится, бедняжка. Правильно я решила, что никогда гувернанткой не стану.
– Будет ли отец к обеду?
Миссис Керквелл не успела ответить. Хэмиш взглянул на меня и проговорил:
– Нет, не будет его. Я знаю, я его вез.
Словно не слыша кучера, миссис Керквелл ответила на мой вопрос:
– Он оставил записку, чтобы к обеду его не ждали. Вскоре после этого я ушла к себе.
Следующий день начался с ужасного открытия – мое ожерелье пропало. Я положила его в голубую коробку, лежавшую в выдвижном ящике туалетного столика, и не могла поверить своим глазам, когда обнаружила утром, что коробка на месте, но ожерелья в ней нет. Как безумная я обшарила все ящики столика, но без успеха. Ожерелье исчезло. Непостижимо, ибо я не могла даже представить, что не положила драгоценность в коробку.
Исчезновение всех потрясло. Когда пропадает такая ценная вещь, как это мое ожерелье, заметила миссис Керквелл, нехорошо будет всем в доме.
Она была права. Ожерелье находилось у меня в комнате. Теперь оно оттуда исчезло. Куда?
– У ожерелий ног не бывает, – сказала миссис Керквелл. Оставалось предположить, что его кто-то взял. Кто? Никто не мог считать себя целиком вне подозрения.
Отец вернулся поздно вечером, и привез его Хэмиш; дом уже спал, и отец узнал о пропаже лишь на следующее утро.
Не думаю, что я была единственной, кто провел эту ночь без сна. В доме появился вор, и мои подозрения, естественно, пали на Хэмиша. Если он способен грешить, разве не мог он посчитать, что не зазорно – ведь «человек есть человек» – взять ожерелье у того, кому оно лишнее, и отдать тому, кто в нем нуждается: в данном случае себе самому?
Однако Хэмиш не ходил в доме дальше кухни. С того дня как его застигли в одной из спален с Китти, существовало молчаливое согласие в том, что верхние этажи для него закрыты и он может появляться в них только по вызову отца. Конечно, он вполне мог не соблюдать никаких правил, но со дня рокового происшествия с горничной я ни разу не видела его наверху. И все же нельзя было исключить, что он прокрался в мою комнату и взял ожерелье. Уверена, если бы его застигли там, у него нашлось бы объяснение.
Всю ту ночь, пока я пыталась, но так и не смогла заснуть, я снова и снова припоминала все, что было связано с ожерельем, – с момента, когда надела его, и до момента, когда сняла перед сном и положила в голубую коробку.
Отец пришел просто в ужас. Он приказал тщательно обыскать мою комнату. Засыпал меня вопросами. Помню ли я, как снимала ожерелье? Как положила в коробку? Кто побывал в комнате после этого? Только служанка, чтобы прибраться, и, конечно, мисс Милн. Она зашла что-то обсудить со мною. Но что именно – я забыла.
Он велел всем собраться в библиотеке.
– Прискорбное событие, – начал он, когда все собрались. – Пропала дорогая вещь. Кто-то в доме знает, где она. Я предоставляю тому человеку возможность вернуть ее на место. Если так и произойдет, я сделаю вид, что все в порядке. Если же ожерелье сегодня не появится у меня, придется известить полицию. Здесь все присутствуют?
– Где Элен? – раздался голос миссис Керквелл.
– Я не знаю, – ответила Бесс. – Она помогала мне с уборкой комнат. Я крикнула ей, что нас зовут в библиотеку.
– Кого-нибудь нужно бы послать за нею, – сказала миссис Керквелл, – но, пожалуй, я схожу сама.
Однако идти миссис Керквелл никуда не пришлось, ибо, как из-под земли, тут же появилась Элен. В руке она держала жемчужное ожерелье.
– Элен! – крикнула миссис Керквелл.
– Я слышала, как Бесс звала меня сюда, – сказала Элен. – Но… я искала вот это. Я не могла закрыть ящик… в нем был такой беспорядок… и он был наполовину выдвинут. Я подумала, что какая-то вещь мешает мне. И открыла ящик под ним. Там была юбка. Я вытащила ее, и из нее выпало вот это. Оно и потерялось что ли?
– В чьем комоде ты нашла ожерелье? – спросил отец.
– В комнате мисс Милн, сэр.
Я посмотрела на Лилиас. Лицо ее стало пунцовым, а потом покрылось мертвенной бледностью. А в голове у меня звучал голос: сбережения на черный день… на черный день…
Лилиас не могла этого сделать.
Теперь на нее смотрели все.
– Мисс Милн, можете ли вы объяснить, как очутилось в вашем комоде ожерелье? – спросил отец.
– В моем… комоде. Этого не может быть.
– Но Элен только что сказала нам, что так было. И вы сами видите ожерелье. Итак, мисс Милн, я жду объяснений.
– Я… я не клала его туда. Я… ничего не понимаю.
Я услышала, словно чужой, свой собственный пронзительный, с истеричными нотками голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Я взяла ожерелье из его рук с чувством облегчения. Отец считал меня чересчур молодой для драгоценностей, значит, я еще не созрела для расставания с Лилиас. Правда, само жемчужное ожерелье тоже доставило мне радость.
Я надела его на шею и с глубокой печалью вспомнила маму.
Когда я снова была с Лилиас, она сразу же заметила ожерелье.
– Какая чудесная вещь! – воскликнула она.
– Это мамина. Есть еще броши и несколько других украшений. Они тоже мои, но отец не считает меня достаточно взрослой для них. А жемчуг портится, если его не носить.
– Я слышала об этом, – сказала Лилиас. Она любовно поглаживала жемчужины, я сняла ожерелье и протянула ей.
– Восхитительная застежка, – заметила Лилиас. – Она одна стоит целого состояния.
– О… я бы не хотела продавать эту вещь.
– Понимаю. Я просто подумала… о сбережениях на черный день.
– Ты хочешь сказать, что и у меня могут настать трудные времена?
– Нет – только то, что хорошо иметь такие вещи. Взгляд Лилиас стал печальным и отсутствующим. Она думала о будущем, черный день мог стать для нее роковым, ибо никаких сбережений у моей гувернантки, как я полагала, не было.
Я спустилась на кухню узнать, будет ли отец к обеду. О своем отсутствии он обычно извещал запиской миссис Керквелл. На кухне было неспокойно – за столом опять сидел с закатанными рукавами Хэмиш и тупо пощипывал волосы на руках.
Я прошла к миссис Керквелл, она что-то размешивала в тазу и сразу заметила ожерелье.
– Боже, какая красота! – воскликнула она.
– Да, теперь это мое ожерелье, а раньше принадлежало маме. Я должна носить его, иначе от долгого лежания без дела жемчужины потускнеют.
– Неужели? – удивилась миссис Керквелл.
– Так говорит отец.
– Ну, он-то уж должен знать.
– Мне кажется, я тоже слышала об этом раньше.
– Выглядит оно превосходно и очень идет вам, мисс Девина.
– Застежка тоже ценная, – добавила я. – Алмаз в обрамлении маленьких жемчужин.
– Ну и дела.
– Мисс Милн говорит, что это мне на черный день… если я когда-нибудь окажусь в нужде.
– Только не вы, мисс Девина. – Миссис Керквелл рассмеялась. – А она тревожится, бедняжка. Правильно я решила, что никогда гувернанткой не стану.
– Будет ли отец к обеду?
Миссис Керквелл не успела ответить. Хэмиш взглянул на меня и проговорил:
– Нет, не будет его. Я знаю, я его вез.
Словно не слыша кучера, миссис Керквелл ответила на мой вопрос:
– Он оставил записку, чтобы к обеду его не ждали. Вскоре после этого я ушла к себе.
Следующий день начался с ужасного открытия – мое ожерелье пропало. Я положила его в голубую коробку, лежавшую в выдвижном ящике туалетного столика, и не могла поверить своим глазам, когда обнаружила утром, что коробка на месте, но ожерелья в ней нет. Как безумная я обшарила все ящики столика, но без успеха. Ожерелье исчезло. Непостижимо, ибо я не могла даже представить, что не положила драгоценность в коробку.
Исчезновение всех потрясло. Когда пропадает такая ценная вещь, как это мое ожерелье, заметила миссис Керквелл, нехорошо будет всем в доме.
Она была права. Ожерелье находилось у меня в комнате. Теперь оно оттуда исчезло. Куда?
– У ожерелий ног не бывает, – сказала миссис Керквелл. Оставалось предположить, что его кто-то взял. Кто? Никто не мог считать себя целиком вне подозрения.
Отец вернулся поздно вечером, и привез его Хэмиш; дом уже спал, и отец узнал о пропаже лишь на следующее утро.
Не думаю, что я была единственной, кто провел эту ночь без сна. В доме появился вор, и мои подозрения, естественно, пали на Хэмиша. Если он способен грешить, разве не мог он посчитать, что не зазорно – ведь «человек есть человек» – взять ожерелье у того, кому оно лишнее, и отдать тому, кто в нем нуждается: в данном случае себе самому?
Однако Хэмиш не ходил в доме дальше кухни. С того дня как его застигли в одной из спален с Китти, существовало молчаливое согласие в том, что верхние этажи для него закрыты и он может появляться в них только по вызову отца. Конечно, он вполне мог не соблюдать никаких правил, но со дня рокового происшествия с горничной я ни разу не видела его наверху. И все же нельзя было исключить, что он прокрался в мою комнату и взял ожерелье. Уверена, если бы его застигли там, у него нашлось бы объяснение.
Всю ту ночь, пока я пыталась, но так и не смогла заснуть, я снова и снова припоминала все, что было связано с ожерельем, – с момента, когда надела его, и до момента, когда сняла перед сном и положила в голубую коробку.
Отец пришел просто в ужас. Он приказал тщательно обыскать мою комнату. Засыпал меня вопросами. Помню ли я, как снимала ожерелье? Как положила в коробку? Кто побывал в комнате после этого? Только служанка, чтобы прибраться, и, конечно, мисс Милн. Она зашла что-то обсудить со мною. Но что именно – я забыла.
Он велел всем собраться в библиотеке.
– Прискорбное событие, – начал он, когда все собрались. – Пропала дорогая вещь. Кто-то в доме знает, где она. Я предоставляю тому человеку возможность вернуть ее на место. Если так и произойдет, я сделаю вид, что все в порядке. Если же ожерелье сегодня не появится у меня, придется известить полицию. Здесь все присутствуют?
– Где Элен? – раздался голос миссис Керквелл.
– Я не знаю, – ответила Бесс. – Она помогала мне с уборкой комнат. Я крикнула ей, что нас зовут в библиотеку.
– Кого-нибудь нужно бы послать за нею, – сказала миссис Керквелл, – но, пожалуй, я схожу сама.
Однако идти миссис Керквелл никуда не пришлось, ибо, как из-под земли, тут же появилась Элен. В руке она держала жемчужное ожерелье.
– Элен! – крикнула миссис Керквелл.
– Я слышала, как Бесс звала меня сюда, – сказала Элен. – Но… я искала вот это. Я не могла закрыть ящик… в нем был такой беспорядок… и он был наполовину выдвинут. Я подумала, что какая-то вещь мешает мне. И открыла ящик под ним. Там была юбка. Я вытащила ее, и из нее выпало вот это. Оно и потерялось что ли?
– В чьем комоде ты нашла ожерелье? – спросил отец.
– В комнате мисс Милн, сэр.
Я посмотрела на Лилиас. Лицо ее стало пунцовым, а потом покрылось мертвенной бледностью. А в голове у меня звучал голос: сбережения на черный день… на черный день…
Лилиас не могла этого сделать.
Теперь на нее смотрели все.
– Мисс Милн, можете ли вы объяснить, как очутилось в вашем комоде ожерелье? – спросил отец.
– В моем… комоде. Этого не может быть.
– Но Элен только что сказала нам, что так было. И вы сами видите ожерелье. Итак, мисс Милн, я жду объяснений.
– Я… я не клала его туда. Я… ничего не понимаю.
Я услышала, словно чужой, свой собственный пронзительный, с истеричными нотками голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100