То есть я. Он решил, будто лицезреет Леона Траута.
Глава 36
Капитан же, напротив, узнал брата и крикнул ему с палубы то, что, может быть, поддавшись искушению, крикнул бы и я, будь я материализовавшимся на его месте духом. А прокричал он следующее: "Добро пожаловать на "
Естествоиспытательский круиз века"!"
* * *
Все еще сжимая в руке бутылку, хотя та уже опустела, капитан спустился на нижнюю палубу и прошел на корму, так что оказался с братом почти на одном уровне. Зигфрид, ввиду своей нынешней глухоты, подошел как можно ближе к краю причала, чтобы только не упасть в разделявший их неширокий провал, через который мостом протянулась белая пуповина троса.
— Я оглох! — громко произнес Зигфрид. — Ты тоже?
— Нет, — отозвался капитан. Он в момент взрыва находился дальше от эпицентра, чем брат. Однако у него шла носом кровь, к чему он решил относиться с юмором. Нос он расквасил о палубу, в солярии, где его застигла взрывная волна. Под действием коньяка его чувство юмора развилось до такой степени, когда все вокруг представляется смешным до колик. Упражнения, которыми Зигфрид занимался на причале, он принял за потешную пародию на танцевальную болезнь их отца, унаследованную ими от него.
— Мне понравилось, как ты копировал отца! — хихикнул он. Вся беседа велась по-немецки — на языке их детства, первом, который они узнали.
— Ади! — отвечал Зигфрид. — Это не смешно!
— Все ужасно смешно, — возразил капитан.
— У тебя есть какие-нибудь лекарства? Какая-нибудь еда? Кровати у тебя там еще остались? — спросил Зигфрид.
Капитан откликнулся цитатой, которая была прекрасно известна «Мандараксу»:
Я много задолжал; у меня нет ничего. Остальное я отдаю бедным.
Франсуа Рабле (1494-1553)
— Ты пьян! — крикнул Зигфрид.
— А почему бы мне не быть пьяным? Я ведь всего-навсего клоун, — отозвался капитан; травма, необдуманно нанесенная им с помощью коньяка собственному мозгу, сделала его крайне эгоцентричным, и он нимало не раздумывал о страданиях, которые, вероятно, испытывали люди в темном, полуразрушенном городе, лежавшем в отдалении. — Знаешь, что один из моих собственных матросов сказал мне, когда я попытался отговорить его красть компас, Зигги?
— Нет, — ответил Зигфрид и вновь начал приплясывать.
— «Прочь с дороги, ты, клоун!» — проговорил, давясь, капитан и зашелся хохотом. — Он осмелился сказать такое адмиралу, Зигги! Я бы приказал повесить его на рее, — ик — если бы кто-то не спер, ик… рею — ик. На рассвете — ик-если бы кто-то не спер рассвет.
Люди и по сей день икают. И по-прежнему бывают неспособны справиться с этим. Я часто слышу эту икоту, при которой голосовая щель человека непроизвольно смыкается и дыхание прерывается спазмами, — когда они лежат на просторных белоснежных пляжах или плещутся в голубых лагунах. Если уж на то пошло, то люди нынче икают чаще, чем миллион лет тому назад. Я полагаю, это связано не столько с эволюцией, сколько с тем, что многие из них глотают сырую рыбу, не прожевав ее хорошенько.
(ЛЮДИ)
И еще люди смеются столь же часто, как и прежде, несмотря на свои усохшие мозги. Когда они кучкой лежат на пляже и один из них вдруг вздумает пернуть, остальные дружно принимаются смеяться и смеются без умолку, в точности как это делали люди миллион лет назад.
Глава 37
— Ик… — продолжал капитан. — В сущности, мои опасения… ик…
Зигфрид, оправдались. Я давно говорил, что время от времени следует ожидать падения крупных метеоритов. Именно… ик… так и… ик… произошло.
— Нет, это взорвалась больница, — опроверг Зигфрид (ибо ему это виделось так).
— Ни одна больница сроду так не взрывалась, — возразил капитан и, к ужасу Зигфрида, взобрался на поручни и приготовился прыгнуть на причал.
Собственно, расстояние их разделяло не слишком большое, каких-нибудь пара метров, но капитан был очень пьян. Тем не менее он успешно перелетел через черный провал и грохнулся коленями о покрытие причала. Это излечило его от икоты.
— На корабле еще кто-нибудь есть? — спросил Зигфрид.
— Никого здесь нет, кроме нас, двух цыплят безмозглых, — ответил тот, еще понятия не имея, что на них с братом лежит ответственность за спасение кого-то, кроме них самих, ведь пассажиры автобуса до сих пор лежали вповалку на полу. Вылезая из автобуса, Зигфрид оставил Мэри Хепберн «Мандаракс», на тот случай если ей нужно будет перемолвиться с Хисако Хирогуши. Для общения с маленькими канка-боно, как я уже сказал, компьютер был бесполезен.
Капитан обхватил рукой ходящие ходуном плечи Зигфрида и проговорил:
— Не бойся, братишка. Мы из древнего живучего рода. Что за важность какой-то метеоритный дождь для фон Кляйстов?
— Ади, скажи: а можно как-нибудь поближе подтащить корабль к пристани?
— снова спросил тот, думая, что сидящие в автобусе наверняка будут чувствовать себя спокойнее и свободнее на борту судна.
— Да пошел он, этот корабль! На нем все равно ничего не осталось, — бросил капитан. — Думаю, они вынесли оттуда даже старика Леона. (Под Леоном имелся в виду все тот же я.)
— Ади, — опять заговорил Зигфрид, — там, в автобусе, десять человек, и у одного из них сердечный приступ.
— Они что, невидимки? — усомнился капитан, искоса взглянув на автобус.
Икота его снова прошла.
— Они все лежат на полу, испуганные до смерти, — объяснил Зигфрид. — Ты должен скорей протрезветь. Я о них позаботиться не могу. Так что тебе придется сделать для них все, что только в твоих силах. А я больше за свои действия отвечать не могу, Ади. Над о было случиться, чтобы именно сейчас у меня разыгралась отцова болезнь.
Время для капитана остановилось. Это ощущение ему было знакомо. Он с неизбежностью испытывал его несколько раз в год — когда ему сообщали нечто такое, над чем он был не в силах смеяться. Знал он и то, как опять запустить ход времени: для этого нужно было отмести неприятную весть.
— Не правда, — заявил он и на сей раз. — Быть такого не может.
— Я что, по-твоему, выплясываю ради развлечения? — возмутился Зигфрид и припустил, подпрыгивая помимо своей воли, прочь от брата; затем, также помимо воли, вновь прискакал к нему и продолжал:
— Моя жизнь кончена.
Вероятно, не стоило труда и жить. По крайней мере я хоть не наплодил потомства — а то какая-нибудь несчастная женщина могла бы родить на свет еще одного урода.
— Я чувствую себя таким беспомощным, — проронил капитан и добавил:
— И жутко пьяным. О Господи! Вот уж чего я не ожидал, так это что на меня свалится еще какая-то ответственность. Я ведь просто в дребадан. Голова совершенно не варит. Скажи, что мне делать, Зигги.
Он был слишком пьян, чтобы на что-то сгодиться — и потому безучастно стоял, с отвисшей челюстью и выпученными глазами, покуда Мэри Хепберн, Хисако и Зигфрид, когда тому на время удавалось унять нервную пляску, подтягивали корму судна к причалу, используя вместо тягача автобус, который затем подогнали вплотную к корме, чтобы по нему, как по лестнице, забраться на нижнюю палубу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Глава 36
Капитан же, напротив, узнал брата и крикнул ему с палубы то, что, может быть, поддавшись искушению, крикнул бы и я, будь я материализовавшимся на его месте духом. А прокричал он следующее: "Добро пожаловать на "
Естествоиспытательский круиз века"!"
* * *
Все еще сжимая в руке бутылку, хотя та уже опустела, капитан спустился на нижнюю палубу и прошел на корму, так что оказался с братом почти на одном уровне. Зигфрид, ввиду своей нынешней глухоты, подошел как можно ближе к краю причала, чтобы только не упасть в разделявший их неширокий провал, через который мостом протянулась белая пуповина троса.
— Я оглох! — громко произнес Зигфрид. — Ты тоже?
— Нет, — отозвался капитан. Он в момент взрыва находился дальше от эпицентра, чем брат. Однако у него шла носом кровь, к чему он решил относиться с юмором. Нос он расквасил о палубу, в солярии, где его застигла взрывная волна. Под действием коньяка его чувство юмора развилось до такой степени, когда все вокруг представляется смешным до колик. Упражнения, которыми Зигфрид занимался на причале, он принял за потешную пародию на танцевальную болезнь их отца, унаследованную ими от него.
— Мне понравилось, как ты копировал отца! — хихикнул он. Вся беседа велась по-немецки — на языке их детства, первом, который они узнали.
— Ади! — отвечал Зигфрид. — Это не смешно!
— Все ужасно смешно, — возразил капитан.
— У тебя есть какие-нибудь лекарства? Какая-нибудь еда? Кровати у тебя там еще остались? — спросил Зигфрид.
Капитан откликнулся цитатой, которая была прекрасно известна «Мандараксу»:
Я много задолжал; у меня нет ничего. Остальное я отдаю бедным.
Франсуа Рабле (1494-1553)
— Ты пьян! — крикнул Зигфрид.
— А почему бы мне не быть пьяным? Я ведь всего-навсего клоун, — отозвался капитан; травма, необдуманно нанесенная им с помощью коньяка собственному мозгу, сделала его крайне эгоцентричным, и он нимало не раздумывал о страданиях, которые, вероятно, испытывали люди в темном, полуразрушенном городе, лежавшем в отдалении. — Знаешь, что один из моих собственных матросов сказал мне, когда я попытался отговорить его красть компас, Зигги?
— Нет, — ответил Зигфрид и вновь начал приплясывать.
— «Прочь с дороги, ты, клоун!» — проговорил, давясь, капитан и зашелся хохотом. — Он осмелился сказать такое адмиралу, Зигги! Я бы приказал повесить его на рее, — ик — если бы кто-то не спер, ик… рею — ик. На рассвете — ик-если бы кто-то не спер рассвет.
Люди и по сей день икают. И по-прежнему бывают неспособны справиться с этим. Я часто слышу эту икоту, при которой голосовая щель человека непроизвольно смыкается и дыхание прерывается спазмами, — когда они лежат на просторных белоснежных пляжах или плещутся в голубых лагунах. Если уж на то пошло, то люди нынче икают чаще, чем миллион лет тому назад. Я полагаю, это связано не столько с эволюцией, сколько с тем, что многие из них глотают сырую рыбу, не прожевав ее хорошенько.
(ЛЮДИ)
И еще люди смеются столь же часто, как и прежде, несмотря на свои усохшие мозги. Когда они кучкой лежат на пляже и один из них вдруг вздумает пернуть, остальные дружно принимаются смеяться и смеются без умолку, в точности как это делали люди миллион лет назад.
Глава 37
— Ик… — продолжал капитан. — В сущности, мои опасения… ик…
Зигфрид, оправдались. Я давно говорил, что время от времени следует ожидать падения крупных метеоритов. Именно… ик… так и… ик… произошло.
— Нет, это взорвалась больница, — опроверг Зигфрид (ибо ему это виделось так).
— Ни одна больница сроду так не взрывалась, — возразил капитан и, к ужасу Зигфрида, взобрался на поручни и приготовился прыгнуть на причал.
Собственно, расстояние их разделяло не слишком большое, каких-нибудь пара метров, но капитан был очень пьян. Тем не менее он успешно перелетел через черный провал и грохнулся коленями о покрытие причала. Это излечило его от икоты.
— На корабле еще кто-нибудь есть? — спросил Зигфрид.
— Никого здесь нет, кроме нас, двух цыплят безмозглых, — ответил тот, еще понятия не имея, что на них с братом лежит ответственность за спасение кого-то, кроме них самих, ведь пассажиры автобуса до сих пор лежали вповалку на полу. Вылезая из автобуса, Зигфрид оставил Мэри Хепберн «Мандаракс», на тот случай если ей нужно будет перемолвиться с Хисако Хирогуши. Для общения с маленькими канка-боно, как я уже сказал, компьютер был бесполезен.
Капитан обхватил рукой ходящие ходуном плечи Зигфрида и проговорил:
— Не бойся, братишка. Мы из древнего живучего рода. Что за важность какой-то метеоритный дождь для фон Кляйстов?
— Ади, скажи: а можно как-нибудь поближе подтащить корабль к пристани?
— снова спросил тот, думая, что сидящие в автобусе наверняка будут чувствовать себя спокойнее и свободнее на борту судна.
— Да пошел он, этот корабль! На нем все равно ничего не осталось, — бросил капитан. — Думаю, они вынесли оттуда даже старика Леона. (Под Леоном имелся в виду все тот же я.)
— Ади, — опять заговорил Зигфрид, — там, в автобусе, десять человек, и у одного из них сердечный приступ.
— Они что, невидимки? — усомнился капитан, искоса взглянув на автобус.
Икота его снова прошла.
— Они все лежат на полу, испуганные до смерти, — объяснил Зигфрид. — Ты должен скорей протрезветь. Я о них позаботиться не могу. Так что тебе придется сделать для них все, что только в твоих силах. А я больше за свои действия отвечать не могу, Ади. Над о было случиться, чтобы именно сейчас у меня разыгралась отцова болезнь.
Время для капитана остановилось. Это ощущение ему было знакомо. Он с неизбежностью испытывал его несколько раз в год — когда ему сообщали нечто такое, над чем он был не в силах смеяться. Знал он и то, как опять запустить ход времени: для этого нужно было отмести неприятную весть.
— Не правда, — заявил он и на сей раз. — Быть такого не может.
— Я что, по-твоему, выплясываю ради развлечения? — возмутился Зигфрид и припустил, подпрыгивая помимо своей воли, прочь от брата; затем, также помимо воли, вновь прискакал к нему и продолжал:
— Моя жизнь кончена.
Вероятно, не стоило труда и жить. По крайней мере я хоть не наплодил потомства — а то какая-нибудь несчастная женщина могла бы родить на свет еще одного урода.
— Я чувствую себя таким беспомощным, — проронил капитан и добавил:
— И жутко пьяным. О Господи! Вот уж чего я не ожидал, так это что на меня свалится еще какая-то ответственность. Я ведь просто в дребадан. Голова совершенно не варит. Скажи, что мне делать, Зигги.
Он был слишком пьян, чтобы на что-то сгодиться — и потому безучастно стоял, с отвисшей челюстью и выпученными глазами, покуда Мэри Хепберн, Хисако и Зигфрид, когда тому на время удавалось унять нервную пляску, подтягивали корму судна к причалу, используя вместо тягача автобус, который затем подогнали вплотную к корме, чтобы по нему, как по лестнице, забраться на нижнюю палубу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61