А дезертиры пошли удовольствия делать.
Так лябдя за лябдей - сперва соседку за аморал, а потом,
глядишь, и сама - набекрень. Пыхнуло соломенное вдовство.
Хряпс к Зельке припал, искусился и сгинул, а Тырло с Фиськой,
что ни ночь - на новом подворье. И такие уж старательные,
шебутные да веселые, что бабы за передворацию зла не держали,
пусть себе (дезертир он и здесь дезертир), только от завязки
береглись - надеялись, авось мужья воротятся. Поди тогда,
разъясни, кто запузырил.
- Болтун ты мой хромоустый! - потешалась над Хряпсом
Зеля. - Лобызарь кондовый...
И учила нежной лябдянской науке губами медовыми, телом -
распахнутым как пьяная ночь и теплый ветер. Любила яро, но дале
избы не пущала, боялась сглазу.
А неудельные, потому и моральные бабы в завидках злословили:
- Муж вживе уж за вымя-то потягает!
И хоть в доклад никто не целился, знали: был бы язык, а звонари
сыщутся. Впрочем, Тырло с Фиськой вскорости ихнюю обиду
ликвидировали.
Воодушевленный коллектив греб гниду из "Шиша", белил по
самые подмышки известкой, чтоб мошкара впредь не лезла.
Подумали, и красные горохи домалевали. На манер комахи-коровки,
токмо наизнанку. Фуражу для растопки не пожалели, уж
"Шиш"-то борта себе нагулял - и трепещет, и
огнеструем в грунт бьет от нетерпячки бродяжьей.
Минула зима. Камнеюга шла на убыль.
Как-то вечером Тырло с Фиськой до Зелькиной избы доковыляли. На
крыльце сидьмя, Хряпс зевал, шары чесал и тоскливую песню о
миленьком, что над городищем - вразлив, слушал.
- Ну что, бугор, век вековать здесь будем? - Фиську, как
самого ответного, уж ветерком шатало от перебора. - Так и
схлопотать недолго. С дивизией рогоносов, не меньше, квитаться
будем, ежель щас не в летку дером...
- А мои, все ж, сладогласнее твоих, Фиська... -
запрокинуто слушал лябдей Тырло. - О! Пряня на извив пошла,
чистый протруберан, так и жгет...
- Видал? - кивнул на закадычного Фиська. - Ему,
тихоне, больше всех перепадет.
Только с завистью как-то прозвучало...
- Ой, мля, не знаю... - уронил чуб атаман. Впервые
домашнего уюта вкусил, ласки жаркой, смальцо завязалось -
седло об крыльцо клеет, добавки просит...
Завидел такой коленкор Фиська и картуз оземь - хляп!
- Все! Зажиганка "шишова" у меня найдется. Сам
полечу. Очень приятно было познакомиться!
И вот таков - зашагал к бронелету. Тырло с Хряпсом
переглянулись.
А наутро их не стало.
Возопияли, пробудившись, бабы. И пуще всех - Зеля.
Сляп 3
Прошел камнелетный сезон.
Как и было обещано, по перволетке грянули царевы службы:
повитухи с наваром и донор-жуаны с гардеробом. Имели при себе
весть страшную, кою для успеха кумпании хоронили пока в тайне.
Полегла лябдянская дивизия один в один мужичок; говорят, ихние
бронелеты за аспидов приняли, ну и постарались... Весть эта в
полном наборе похоронок лежала в секретном сундучке, а ключик
- у главного повитуха Дрызга.
По прибытии служивые впали в жор - харч атаковали так, что
за ушами хрумтело и пугало окрестных собак. Донор-жуаны берегли
грацию и больше гуляли, цены себе не сложив, пред лябдями -
приглядывались, а потом делили в карты.
- А служить как будете: в скафандерах, иль на босу ногу?
- пытали иные лябди для форсу и заметки. Все им после
архаровцев в охотку шло.
- Государев махач производится согласно Уставу - натощак
и расчехленно! - отвечал Каплун, старшой в трахбате.
Являли в себе донор-жуаны служебную схожесть, все один в один
- плешь окатная, щупоглазые, хищноротые, у каждого над пузом
телепайка медалей - "За взятие", "За
овладение"...
Каплун строго следил за изготовкой и, что ни утро, проводил
показные маневры в полях - от коих, очертя рога, бежали
коровы и прочий скотонарод, а чугуны, зло деренча, плели новые
кнуты, взамен измордованных в обороне. А трахбат, навоевавшись
всласть, шагал в лагерь, унося контуженных и погоняя условного
противника, чтоб пустить его на провиант с хреном.
Но так и не заполонили лябдянских сердец гости непрошенные, а от
расспросов уклонялись, в мимогляд все: мол, даже и не слыхивали
о такой лябдянской дивизии... Как-то самоходом бабский раж и
стух.
Пришло время, повитухи сбодунились и, опухлые, висломордые,
принялись зелье отворотное варить - то самое, девичий знак в
лоне губящее. Заливнее всех бражничал главповитух Дрызг, и все у
Зели - врал: первуха, мол, сладкая, - а сам имел на
хозяйку ба-альшой антирес. Даром в атаку идти Устав не позволял,
только после впрыска. И вот когда в чаны самый важный порошок
пришло время сыпать, дал он маху - от прозелени в бельмах
спутал цвет и вместо бабаед-травы ханамуж-корня бросил. Но лишь
спустя годы ошибочка вскрылась...
А лябди, тревожной хмурью полные, ходили понуром, без радости,
на донор-жуанов если и смотрели, то как на чурбаки - в том
больше сучок, а в том просто мля... Пропадала с каждым часом в
бабах жизненная сила, непонятно отчего, но на впрыск явились без
утайки, в аккурат все, согласно повесткам. Уклонизма на Лябде
еще не знали. Выстроились и в змею-очередь привычно записались.
По одной - в палатку, а там повитух с впрыскарем резиновым,
мерзким, срамным... А кобеля-коновалы вдоль шеренги, и
тросточкой в чресла:
- Тебе, гражданка, солдатика презентую, и тебе...
А лябдям хоть в петлю от беззащиты. Все архаровцев честили за
дезертирство неисправимое.
Инструкция гласила: три ночи впрыск в бабе перебродит, а уж
тогда все чо хошь. А бабу-уклонистку, что девку родит -
силком на пол, иль на треть жизни в кишлаг, на перероды.
Завидовали лябди тем, у кого доченьки еще от мужей прижиты
оказались, боле женского приплоду не намечалось.
В те три дня повитух Дрызг зачастил к Зеле в особинку. Шары
нальет и нашептывает:
- Я те в метрополию к себе заберу. О соломе и навозе
забудешь. Одену в златохимию, залебедю как царь-дочку...
- Дочка? А царевой бабе типун резиновый не совали?
- Цыть, дура!!! - аж присел повитух. - Ляпун уйми. У
нас в метрополии с этим строго. За балабол и в кишлаг...
Хоть и обрыд Зеле муж сей, но в интересе своем первухи все
подливала, подливала...
- Я за тебя, стерильненький мой, пошла б, - вздохнула
лукавая, - да в супружном сцепе я. Мужик мой воюет в царевом
войске, тылов лишать его не могу. Скиснет, аспида пропустит, а
это, витаминоз ты мой, государю огорченье. Вот я и думаю
блюстися так: по-державному...
Дрызг поедом глазенапал, зубами хрустел, да не выдержал:
- Жарынь тя в кичку! Вольная ты! Ходи со мной, покажу
чего...
И попер шатуном прямехонько к секретному сейфу. Потайной фонарь
зажег, ключиком ковыркнул и похоронки на всех лябдевых мужиков
представил.
- Был сцеп, да вышел весь, ик...
И упырем в красном свете оскалился.
Оборвалось сердечко у Зели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9