— От общих знакомых.
Он сказал, что хотел бы поговорить об одном важном деле, и Опрятин ответил, что будет рад встретиться, только попозже: он должен ехать по делам. Они договорились встретиться в двенадцать в вестибюле метро «ВДНХ».
— Прекрасно! — Привалов положил трубку. — В час у меня совещание в Главнефтеспецмонтаже — как раз успею. А пока приведу в порядок записи. Вы, Коля, поезжайте в управление, пробейтесь к Бубукину и проявите настойчивость. Сегодня проект приказа должен быть завизирован.
Николай горестно вздохнул. Он не любил ходить в управление. Тамошние нескончаемые коридоры угнетали его и вызывали в памяти строчки из Багрицкого:
Ой, чумацкие просторы —
Горькая потеря!
Коридоры в коридоры,
В коридорах двери…
— И вот что еще, — сказал Привалов. — Закажите себе билет на среду.
— Себе? А вам?
— Мне придется на несколько дней задержаться. Съезжу в Подольск, на завод, — там полно наших заказов.
— Хорошо, Борис Иванович. Придется на городскую станцию… По телефону только за пять дней, а среда послезавтра…
К полудню метель немного утихла, но все же мело еще порядочно. Пока Привалов, придерживая на голове папаху, шел по дорожке меж сугробов к проспекту Мира, его основательно залепило снегом.
Перейдя проспект, он вошел в вестибюль метро. Его обдало теплым электрическим ветром. Очки запотели. Борис Иванович снял их и протер. Восстановив остроту зрения, он огляделся и почти сразу увидел Опрятина, только что сошедшего, с эскалатора.
Опрятин был в элегантном пальто с меховым воротником и пыжиковой шапке. Он устремился к Привалову и поздоровался с ним, как показалось Борису Ивановичу, с преувеличенной радостью.
— Как приятно встретить в московской сутолоке земляка! — Он энергично потряс руку Привалова. — Очень, очень рад, Борис Иванович!
«Что это с ним? — удивленно подумал Привалов. — Всегда такой сдержанный… Впрочем, земляка и впрямь приятно встретить».
Они отошли в сторонку. Обменялись обычными при таких встречах фразами. Потом Опрятин спросил, как бы между прочим:
— Что говорят в академии о записках Матвеева?
— Пока изучают их. Кстати: высказывается предположение, что до наших дней дошли не только записки.
— Что же еще? — Опрятин насторожился.
— Матвеевский нож.
— Вы верите в индийские сказки?
Привалову не понравилось это. К чему увертки? Он решил идти напрямик.
— Николай Илларионович, мы знаем, что матвеевский нож был у вашего сотрудника Бенедиктова. Потом вы искали его в море, на месте падения женщины с «Узбекистана». Если вы нашли нож, то в академии с интересом послушали бы ваше сообщение. Вы же серьезный ученый и понимаете значение для науки…
— Это и есть дело, по которому вы хотели со мной говорить? — прервал его Опрятин. Теперь от него веяло холодом, радостного оживления как не бывало.
— Да, по этому делу.
— Вас неверно информировали, — ледяным тоном сказал Опрятин. — Я не имею ни малейшего представления о ноже.
— Позвольте, но вы искали…
— Мои «розыски», как вы говорите, в море связаны только с проблемой уровня Каспия. Больше ни с чем. Что касается Бенедиктова, то он ведет у нас в институте определенную работу, а чем занимается в неслужебное время, не знаю.
Это была отповедь. Вежливая, но решительная. Привалову стало неловко: действительно, какие основания были у него для подобного разговора? Письмо Костюкова? Болтовня какой-то вздорной «дяди Вовиной супруги»?..
— Извините, — сказал он. — Видимо, меня неправильно информировали.
— Да, неправильно. — Опрятин вдруг заторопился, взглянул на часы. — Должен вас покинуть, Борис Иванович. Дела! — Он улыбнулся одними губами, пожал Привалову руку и быстро пошел к выходу.
Привалов озадаченно посмотрел ему вслед.
Если бы он знал, что в эту самую минуту Опрятин, идя по дорожке, протоптанной в снегу, и заложив руку за пазуху, нащупывает в кармане рукоятку матвеевского ножа!
Проведя несколько томительных часов в управлении, Николай поехал на Курский вокзал.
У касс предварительной продажи было много народу. Николай стряхнул снег со шляпы и подошел к хвосту очереди.
— Кто последний?
Приземистый гражданин в коричневом кожаном пальто оторвался от газеты и неодобрительно глянул на Николая:
— Я крайний. Только не лично. Лично за мной занимала гражданка… — Он осмотрелся. — Вон она, в черной шубе. Будете за ней.
Николай мельком взглянул на гражданку в черной шубке и белой шапочке. Она стояла спиной к нему у киоска «Союзпечати».
Кожаное пальто, простуженно потягивая носом, углубилось в международное обозрение. Николай, пользуясь преимуществом роста, от нечего делать стал просматривать через плечо гражданина газетные заголовки. Его заинтересовала заметка о выставке «Трофейная техника шпионажа и диверсий», открытой недавно после ремонта. В заметке описывались новые экспонаты. Остатки самолета-разведчика одной заморской державы, сбитого нашими летчиками… Бесшумные пистолеты… Портативные рации… Отравленная булавка… Оборудование итальянского диверсанта из пресловутой Десятой флотилии, который погиб в 1942 году в одном из Каспийских портов, — его тело было случайно найдено в прошлом году в подземелье. Диверсант, очевидно, принадлежал к ордену иезуитов, так как носил на шее толстую пластинку с выгравированными начальными буквами…
Что такое?.. Николай подался вперед и впился взглядом в петитные строчки.
«…Начальными буквами девиза иезуитов „AMDG“…
Кожаное пальто раздраженно сказало:
— Не люблю, молодой человек, когда мне в ухо дышат.
— Извините, — пробормотал Николай и кинулся к газетному киоску. — «Московскую правду», пожалуйста.
Он схватил газету и тут же, у прилавка «Союзпечати», стал перечитывать про итальянца.
Вдруг он почувствовал чей-то пристальный взгляд. Досадливо покосился на соседку — ту самую, в черной шубке. И даже головой дернул, как от удара в челюсть: рядом с ним стояла Маргарита Павловна.
— Вы… вы в Москве? — растерянно сказал он.
— Как видите. — Она пристально смотрела на него, глаза у нее были невеселые.
— А я в командировке… — Николай кашлянул и начал складывать газету.
«Дурак! — выругал он себя. — Очень ей интересно, что ты в командировке…»
— Вы едете домой? — спросила Рита, наблюдая за нервными движениями его пальцев.
— Да. Хочу на среду взять билет. А вы?
— Завтра уезжаю.
Николай сунул многократно сложенную газету в карман. Рита повернулась к продавщице:
— Я возьму эти открытки.
Она отложила пять или шесть открыток с цветными репродукциями. Николай рассеянно взглянул на них. Какой-то северный пейзаж. Левитановский «Март». «Вирсавия». Картинка в билибинском духе: корабль с выгнутым парусом, на котором изображено солнце, подходит к пристани, где бородатые люди в длинных кафтанах стоят у пушек, окутанных клубами дыма…
Он сказал первое, что пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Он сказал, что хотел бы поговорить об одном важном деле, и Опрятин ответил, что будет рад встретиться, только попозже: он должен ехать по делам. Они договорились встретиться в двенадцать в вестибюле метро «ВДНХ».
— Прекрасно! — Привалов положил трубку. — В час у меня совещание в Главнефтеспецмонтаже — как раз успею. А пока приведу в порядок записи. Вы, Коля, поезжайте в управление, пробейтесь к Бубукину и проявите настойчивость. Сегодня проект приказа должен быть завизирован.
Николай горестно вздохнул. Он не любил ходить в управление. Тамошние нескончаемые коридоры угнетали его и вызывали в памяти строчки из Багрицкого:
Ой, чумацкие просторы —
Горькая потеря!
Коридоры в коридоры,
В коридорах двери…
— И вот что еще, — сказал Привалов. — Закажите себе билет на среду.
— Себе? А вам?
— Мне придется на несколько дней задержаться. Съезжу в Подольск, на завод, — там полно наших заказов.
— Хорошо, Борис Иванович. Придется на городскую станцию… По телефону только за пять дней, а среда послезавтра…
К полудню метель немного утихла, но все же мело еще порядочно. Пока Привалов, придерживая на голове папаху, шел по дорожке меж сугробов к проспекту Мира, его основательно залепило снегом.
Перейдя проспект, он вошел в вестибюль метро. Его обдало теплым электрическим ветром. Очки запотели. Борис Иванович снял их и протер. Восстановив остроту зрения, он огляделся и почти сразу увидел Опрятина, только что сошедшего, с эскалатора.
Опрятин был в элегантном пальто с меховым воротником и пыжиковой шапке. Он устремился к Привалову и поздоровался с ним, как показалось Борису Ивановичу, с преувеличенной радостью.
— Как приятно встретить в московской сутолоке земляка! — Он энергично потряс руку Привалова. — Очень, очень рад, Борис Иванович!
«Что это с ним? — удивленно подумал Привалов. — Всегда такой сдержанный… Впрочем, земляка и впрямь приятно встретить».
Они отошли в сторонку. Обменялись обычными при таких встречах фразами. Потом Опрятин спросил, как бы между прочим:
— Что говорят в академии о записках Матвеева?
— Пока изучают их. Кстати: высказывается предположение, что до наших дней дошли не только записки.
— Что же еще? — Опрятин насторожился.
— Матвеевский нож.
— Вы верите в индийские сказки?
Привалову не понравилось это. К чему увертки? Он решил идти напрямик.
— Николай Илларионович, мы знаем, что матвеевский нож был у вашего сотрудника Бенедиктова. Потом вы искали его в море, на месте падения женщины с «Узбекистана». Если вы нашли нож, то в академии с интересом послушали бы ваше сообщение. Вы же серьезный ученый и понимаете значение для науки…
— Это и есть дело, по которому вы хотели со мной говорить? — прервал его Опрятин. Теперь от него веяло холодом, радостного оживления как не бывало.
— Да, по этому делу.
— Вас неверно информировали, — ледяным тоном сказал Опрятин. — Я не имею ни малейшего представления о ноже.
— Позвольте, но вы искали…
— Мои «розыски», как вы говорите, в море связаны только с проблемой уровня Каспия. Больше ни с чем. Что касается Бенедиктова, то он ведет у нас в институте определенную работу, а чем занимается в неслужебное время, не знаю.
Это была отповедь. Вежливая, но решительная. Привалову стало неловко: действительно, какие основания были у него для подобного разговора? Письмо Костюкова? Болтовня какой-то вздорной «дяди Вовиной супруги»?..
— Извините, — сказал он. — Видимо, меня неправильно информировали.
— Да, неправильно. — Опрятин вдруг заторопился, взглянул на часы. — Должен вас покинуть, Борис Иванович. Дела! — Он улыбнулся одними губами, пожал Привалову руку и быстро пошел к выходу.
Привалов озадаченно посмотрел ему вслед.
Если бы он знал, что в эту самую минуту Опрятин, идя по дорожке, протоптанной в снегу, и заложив руку за пазуху, нащупывает в кармане рукоятку матвеевского ножа!
Проведя несколько томительных часов в управлении, Николай поехал на Курский вокзал.
У касс предварительной продажи было много народу. Николай стряхнул снег со шляпы и подошел к хвосту очереди.
— Кто последний?
Приземистый гражданин в коричневом кожаном пальто оторвался от газеты и неодобрительно глянул на Николая:
— Я крайний. Только не лично. Лично за мной занимала гражданка… — Он осмотрелся. — Вон она, в черной шубе. Будете за ней.
Николай мельком взглянул на гражданку в черной шубке и белой шапочке. Она стояла спиной к нему у киоска «Союзпечати».
Кожаное пальто, простуженно потягивая носом, углубилось в международное обозрение. Николай, пользуясь преимуществом роста, от нечего делать стал просматривать через плечо гражданина газетные заголовки. Его заинтересовала заметка о выставке «Трофейная техника шпионажа и диверсий», открытой недавно после ремонта. В заметке описывались новые экспонаты. Остатки самолета-разведчика одной заморской державы, сбитого нашими летчиками… Бесшумные пистолеты… Портативные рации… Отравленная булавка… Оборудование итальянского диверсанта из пресловутой Десятой флотилии, который погиб в 1942 году в одном из Каспийских портов, — его тело было случайно найдено в прошлом году в подземелье. Диверсант, очевидно, принадлежал к ордену иезуитов, так как носил на шее толстую пластинку с выгравированными начальными буквами…
Что такое?.. Николай подался вперед и впился взглядом в петитные строчки.
«…Начальными буквами девиза иезуитов „AMDG“…
Кожаное пальто раздраженно сказало:
— Не люблю, молодой человек, когда мне в ухо дышат.
— Извините, — пробормотал Николай и кинулся к газетному киоску. — «Московскую правду», пожалуйста.
Он схватил газету и тут же, у прилавка «Союзпечати», стал перечитывать про итальянца.
Вдруг он почувствовал чей-то пристальный взгляд. Досадливо покосился на соседку — ту самую, в черной шубке. И даже головой дернул, как от удара в челюсть: рядом с ним стояла Маргарита Павловна.
— Вы… вы в Москве? — растерянно сказал он.
— Как видите. — Она пристально смотрела на него, глаза у нее были невеселые.
— А я в командировке… — Николай кашлянул и начал складывать газету.
«Дурак! — выругал он себя. — Очень ей интересно, что ты в командировке…»
— Вы едете домой? — спросила Рита, наблюдая за нервными движениями его пальцев.
— Да. Хочу на среду взять билет. А вы?
— Завтра уезжаю.
Николай сунул многократно сложенную газету в карман. Рита повернулась к продавщице:
— Я возьму эти открытки.
Она отложила пять или шесть открыток с цветными репродукциями. Николай рассеянно взглянул на них. Какой-то северный пейзаж. Левитановский «Март». «Вирсавия». Картинка в билибинском духе: корабль с выгнутым парусом, на котором изображено солнце, подходит к пристани, где бородатые люди в длинных кафтанах стоят у пушек, окутанных клубами дыма…
Он сказал первое, что пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139