И всюду, всюду одно насилие!
— Скажите же, ради Бога, отчего вы не едете обратно домой?
— Неделю тому назад я совсем было собрался в дорогу. Но теперь… когда вы…
— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — хрипло воскликнул я. — Я уже видел Луи де Сент-Алэ и знаю, что тут творится что-то неладное. Он не хочет даже взглянуть мне в лицо, не хочет сказать, где живет маркиза. Он обращался со мной, как со своим злейшим врагом! Что все это значит? Я должен это знать наконец. Скажите мне!
— О, Боже мой! — застонал отец Бенедикт со слезами в голосе. — Как я боялся этого!
— Чего вы боялись?
— Что нанесу вам удар прямо в сердце…
— Послушайте, говорите же откровенно!
— Мадемуазель де Сент-Алэ обручена, — проговорил кюре, стараясь не смотреть на меня.
Я остолбенел.
— Как обручена? С кем же? — опомнившись, заговорил я.
— С господином Фроманом, — последовал тихий ответ.
IX. СОПЕРНИКИ
— Не может быть! — произнес я, не узнавая собственного голоса. — С Фроманом! Не может быть.
Произнося эти слова, я сам понимал, как нелепо подвергать их сомнению, и отвернулся, чтобы отец Бенедикт не мог видеть моего лица.
Фроман! Это имя объяснило мне теперь многое.
Погруженный в свои мысли, я задержал взгляд на окне, выходившем во двор-колодец. На противоположной его стороне, внизу виднелось крыльцо, похожее на монастырскую паперть, с какой-то каменной фигурой посередине. Я невольно заметил, как во двор вошли два человека и направились к этой паперти. Они не стучали в дверь, никого не звали, но один из них слегка стукнул два раза оземь посохом. Через секунду или две дверь открылась сама собой, и оба незнакомца исчезли за нею.
Все это я заметил совершенно бессознательно, и только стук закрывшейся двери окончательно вывел меня из раздумья.
— Фроман, — сказал я. — А где же Дениза?
Отец Бенедикт покачал головой.
— Вы должны это знать! — хрипло закричал я. — Должны знать!
— Я знаю, — медленно отвечал он, не отрывая от меня глаз, — но не могу вам сказать. Я не мог бы этого сказать даже и ради спасения вашей жизни, господин виконт. Это сообщено мне на исповеди.
Я был ошеломлен и упал духом от такого ответа. Было понятно, что об эту железную дверь, ключ от которой заброшен, я могу биться головой до самой смерти и все-таки не достигну цели.
— Зачем же вы рассказали мне все это в таком случае? — воскликнул я с тоской.
— Я хотел, чтобы вы уехали скорее из Нима, — мягко отвечал старый священник, глядя на меня умоляющими глазами. — Мадемуазель Дениза уже обручена, и добраться до нее вы не сможете. Через несколько часов, вероятно, как только кончатся выборы, здесь начнется восстание. Я знаю вас и ваши чувства мне известны. Вы не можете пристать ни к той, ни к другой партии. Зачем же вам тогда оставаться здесь?
— Зачем?! — воскликнул я с такой силой, что отец Бенедикт невольно вздрогнул. — Я останусь здесь до тех пор, пока мадемуазель Дениза не будет обвенчана. А до этого я буду следовать за нею хоть в сам Турин. Господин Фроман смешивает в одно войну и любовь. Вот почему теперь-то я пристану к одной из партий, конечно, не к той, к которой принадлежит он. Вы спрашиваете, зачем мне оставаться… Затем, что если вы не можете сказать мне, где Дениза, то найдутся другие, которые могут это мне сообщить.
И, не слушая возражений отца Бенедикта, пытавшегося удержать меня, я схватил свою шляпу и сбежал вниз по лестнице. Выйдя из дома, я прошел улицу, где стояла гостиница, и направился в тот квартал, в котором повстречал процессию.
Улицы были еще полны народу; все были в ожидании чего-то, словно шествие оставило за собой какой-то след. Там и сям ходили военные патрули и советовали народу успокоиться. Но кучки посвистывающих горожан оставались неподвижными, а люди пристально смотрели на меня, когда я проходил мимо. Из десяти мужчин по крайней мере один был монах.
Мне пришло в голову отыскать барона де Жеоля и Бютона и разузнать от них о планах Фромана и о том, как сильна его партия. Чувствовалось, что весь город пришел в ненормальное состояние, и что, если я хочу сделать что-нибудь до того, как разразится гроза, то я должен действовать быстро.
К счастью, мне удалось застать их на квартире. Барон, с которым я не виделся с самого приезда в город, без сомнения, уже успел объяснить себе причины моего отсутствия по-своему. Он поздоровался со мной довольно насмешливо. Но, когда я предложил ему несколько вопросов, он понял, что я не шучу, и переменил отношение ко мне.
— Это вот кто может вам сказать, — промолвил он, кивая на Бютона.
От меня не укрылось, что оба они были весьма возбуждены, хотя и старались не показывать этого.
— Партия Фромана вчера подняла в Авиньоне восстание, — быстро ответил Бютон, — но оно было подавлено с тяжелыми для партии потерями. Эта новость только что получена. Неудача может заставить их поспешить со своими замыслами здесь.
— Я видел солдат на улице, — заметил я.
— Да, кальвинисты просили дать им охрану. Но вся эта охрана — одна комедия, — с грустной улыбкой продолжил барон да Жеоль. — Гиенский полк, настроенный патриотически, мог бы защитить нас, но офицеры нарочно удерживают его в казармах. Мэр и муниципальные советники — все принадлежат к «красным»: что бы ни произошло, они не дадут соответствующего сигнала и не вызовут на помощь войска. Католические харчевни полны вооруженным народом. Словом, мой друг, если Фроману удастся овладеть городом и продержаться здесь дня три, то губернатор Моннелье явится сюда со своим гарнизоном, и тогда… тогда бунт станет революцией, — прибавил он с особой энергией.
Едва успел он произнести эти слова, как в комнату вошел какой-то человек, который, быстро взглянув на нас, как-то особенно поднял руку.
— Извините, — промолвил барон де Жеоль и вышел с этим человеком из комнаты. За ними сразу же вышел и Бютон. Я остался один.
Я думал, что они скоро вернутся, но прошло уже несколько минут, а их все не было. Наконец, мне надоело ждать, и, желая знать, что делается внизу, я спустился во двор гостиницы, откуда вышел на улицу. Но их и тут не было. Перед гостиницей стояла группа слуг и других обитателей дома. Все они молча к чему-то прислушивались. Когда я приблизился, один из них робко сделал мне знак рукой, очевидно, приглашая меня вести себя тихо.
Прежде, чем я успел спросить, что все это значит, где-то вдали грянул пушечный выстрел. За ним послышался второй, третий. Потом донесся какой-то глухой шум, как будто проехали по мостовой тяжелые телеги. Потом опять началась стрельба: короткие, резкие звуки выстрелов слышны были совершенно явственно.
Пока мы прислушивались, а солнце закатывалось, оставляя красную полосу на крышах, где-то торопливо зазвонили в колокол. Из-за угла стремительно выскочил какой-то человек и побежал к нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Скажите же, ради Бога, отчего вы не едете обратно домой?
— Неделю тому назад я совсем было собрался в дорогу. Но теперь… когда вы…
— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — хрипло воскликнул я. — Я уже видел Луи де Сент-Алэ и знаю, что тут творится что-то неладное. Он не хочет даже взглянуть мне в лицо, не хочет сказать, где живет маркиза. Он обращался со мной, как со своим злейшим врагом! Что все это значит? Я должен это знать наконец. Скажите мне!
— О, Боже мой! — застонал отец Бенедикт со слезами в голосе. — Как я боялся этого!
— Чего вы боялись?
— Что нанесу вам удар прямо в сердце…
— Послушайте, говорите же откровенно!
— Мадемуазель де Сент-Алэ обручена, — проговорил кюре, стараясь не смотреть на меня.
Я остолбенел.
— Как обручена? С кем же? — опомнившись, заговорил я.
— С господином Фроманом, — последовал тихий ответ.
IX. СОПЕРНИКИ
— Не может быть! — произнес я, не узнавая собственного голоса. — С Фроманом! Не может быть.
Произнося эти слова, я сам понимал, как нелепо подвергать их сомнению, и отвернулся, чтобы отец Бенедикт не мог видеть моего лица.
Фроман! Это имя объяснило мне теперь многое.
Погруженный в свои мысли, я задержал взгляд на окне, выходившем во двор-колодец. На противоположной его стороне, внизу виднелось крыльцо, похожее на монастырскую паперть, с какой-то каменной фигурой посередине. Я невольно заметил, как во двор вошли два человека и направились к этой паперти. Они не стучали в дверь, никого не звали, но один из них слегка стукнул два раза оземь посохом. Через секунду или две дверь открылась сама собой, и оба незнакомца исчезли за нею.
Все это я заметил совершенно бессознательно, и только стук закрывшейся двери окончательно вывел меня из раздумья.
— Фроман, — сказал я. — А где же Дениза?
Отец Бенедикт покачал головой.
— Вы должны это знать! — хрипло закричал я. — Должны знать!
— Я знаю, — медленно отвечал он, не отрывая от меня глаз, — но не могу вам сказать. Я не мог бы этого сказать даже и ради спасения вашей жизни, господин виконт. Это сообщено мне на исповеди.
Я был ошеломлен и упал духом от такого ответа. Было понятно, что об эту железную дверь, ключ от которой заброшен, я могу биться головой до самой смерти и все-таки не достигну цели.
— Зачем же вы рассказали мне все это в таком случае? — воскликнул я с тоской.
— Я хотел, чтобы вы уехали скорее из Нима, — мягко отвечал старый священник, глядя на меня умоляющими глазами. — Мадемуазель Дениза уже обручена, и добраться до нее вы не сможете. Через несколько часов, вероятно, как только кончатся выборы, здесь начнется восстание. Я знаю вас и ваши чувства мне известны. Вы не можете пристать ни к той, ни к другой партии. Зачем же вам тогда оставаться здесь?
— Зачем?! — воскликнул я с такой силой, что отец Бенедикт невольно вздрогнул. — Я останусь здесь до тех пор, пока мадемуазель Дениза не будет обвенчана. А до этого я буду следовать за нею хоть в сам Турин. Господин Фроман смешивает в одно войну и любовь. Вот почему теперь-то я пристану к одной из партий, конечно, не к той, к которой принадлежит он. Вы спрашиваете, зачем мне оставаться… Затем, что если вы не можете сказать мне, где Дениза, то найдутся другие, которые могут это мне сообщить.
И, не слушая возражений отца Бенедикта, пытавшегося удержать меня, я схватил свою шляпу и сбежал вниз по лестнице. Выйдя из дома, я прошел улицу, где стояла гостиница, и направился в тот квартал, в котором повстречал процессию.
Улицы были еще полны народу; все были в ожидании чего-то, словно шествие оставило за собой какой-то след. Там и сям ходили военные патрули и советовали народу успокоиться. Но кучки посвистывающих горожан оставались неподвижными, а люди пристально смотрели на меня, когда я проходил мимо. Из десяти мужчин по крайней мере один был монах.
Мне пришло в голову отыскать барона де Жеоля и Бютона и разузнать от них о планах Фромана и о том, как сильна его партия. Чувствовалось, что весь город пришел в ненормальное состояние, и что, если я хочу сделать что-нибудь до того, как разразится гроза, то я должен действовать быстро.
К счастью, мне удалось застать их на квартире. Барон, с которым я не виделся с самого приезда в город, без сомнения, уже успел объяснить себе причины моего отсутствия по-своему. Он поздоровался со мной довольно насмешливо. Но, когда я предложил ему несколько вопросов, он понял, что я не шучу, и переменил отношение ко мне.
— Это вот кто может вам сказать, — промолвил он, кивая на Бютона.
От меня не укрылось, что оба они были весьма возбуждены, хотя и старались не показывать этого.
— Партия Фромана вчера подняла в Авиньоне восстание, — быстро ответил Бютон, — но оно было подавлено с тяжелыми для партии потерями. Эта новость только что получена. Неудача может заставить их поспешить со своими замыслами здесь.
— Я видел солдат на улице, — заметил я.
— Да, кальвинисты просили дать им охрану. Но вся эта охрана — одна комедия, — с грустной улыбкой продолжил барон да Жеоль. — Гиенский полк, настроенный патриотически, мог бы защитить нас, но офицеры нарочно удерживают его в казармах. Мэр и муниципальные советники — все принадлежат к «красным»: что бы ни произошло, они не дадут соответствующего сигнала и не вызовут на помощь войска. Католические харчевни полны вооруженным народом. Словом, мой друг, если Фроману удастся овладеть городом и продержаться здесь дня три, то губернатор Моннелье явится сюда со своим гарнизоном, и тогда… тогда бунт станет революцией, — прибавил он с особой энергией.
Едва успел он произнести эти слова, как в комнату вошел какой-то человек, который, быстро взглянув на нас, как-то особенно поднял руку.
— Извините, — промолвил барон де Жеоль и вышел с этим человеком из комнаты. За ними сразу же вышел и Бютон. Я остался один.
Я думал, что они скоро вернутся, но прошло уже несколько минут, а их все не было. Наконец, мне надоело ждать, и, желая знать, что делается внизу, я спустился во двор гостиницы, откуда вышел на улицу. Но их и тут не было. Перед гостиницей стояла группа слуг и других обитателей дома. Все они молча к чему-то прислушивались. Когда я приблизился, один из них робко сделал мне знак рукой, очевидно, приглашая меня вести себя тихо.
Прежде, чем я успел спросить, что все это значит, где-то вдали грянул пушечный выстрел. За ним послышался второй, третий. Потом донесся какой-то глухой шум, как будто проехали по мостовой тяжелые телеги. Потом опять началась стрельба: короткие, резкие звуки выстрелов слышны были совершенно явственно.
Пока мы прислушивались, а солнце закатывалось, оставляя красную полосу на крышах, где-то торопливо зазвонили в колокол. Из-за угла стремительно выскочил какой-то человек и побежал к нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66