Старик в подобранном плаще опустился на колени и заглянул под припаркованную машину. Встал, отряхнул колени и огляделся.
Ветер шевелился в ее волосах, играя выбившейся прядью. Она просунула руку между их телами и выбросила окурок. Он тоже выбросил свой. Окурки летели крошечными обреченными парашютистами.
Потом, будто окурки были сигналом, все начало происходить быстрее.
Меж двумя домами выкристаллизовалось солнце, и глупая путаница труб сильно потемнела.
В свою машину вполз и уехал какой-то гражданин.
В нескольких метрах от старика появилась кошка, прошла прямо перед ним, гордая, голодная и мускулистая. Путаясь в полах плаща старик прыгнул за нею следом. Кошка легко изменила направление и мягко сбежала по каменной лестнице к подвальной двери. Старик закашлялся и последовал за ней, ссутулившись, разочарованный, а потом вскарабкался обратно на улицу, но без кошки.
Сначала они наблюдали лениво, как глядят на воду, но теперь смотрели пристально.
– У тебя мурашки, Тамара.
Она подобрала трепещущую прядь. Он внимательно смотрел, как движутся ее пальцы. Он помнил их на разных частях своего тела.
Он подумал, что согласился бы на всю оставшуюся жизнь быть приговоренным к переживанию этого мгновения снова и снова. Тамара, голая и юная, ее пальцы ловят прядь волос. Солнце запуталось в телевизионных антеннах и трубах. Утренний ветерок гонит с гор туман. Таинственный старик, чью тайну ему вовсе не хотелось знать. К чему искать лучших образов?
Он не мог заставить что-то произойти.
На улице старик лежал на животе под бампером машины, вцепившись в кошку, которую удалось загнать в угол между тротуаром и колесом. Он возбужденно лягался, пытаясь вытащить животное за задние ноги, весь исцарапанный и искусанный. Наконец, ему это удалось. Он извлек кошку из темноты и поднял над головой.
Кошка извивалась и сотрясалась в конвульсиях, будто флажок под сильным ветром.
– О господи, – сказала Тамара. – Что он с ней делает?
Они забыли друг от друге и перегнулись через подоконник.
От борьбы с большой кошкой старик шатался, вжав голову в плечи, чтобы уберечься от когтей. Поднялся на ноги. Замахнувшись кошкой, будто топором, широко раздвинув ноги, он сильно ударил ее об тротуар. Из своего окна они услышали, как треснула голова. Кошка билась выброшенной на берег рыбой.
Тамара отвернулась.
– Что он сейчас делает? – Ей хотелось услышать.
– Кладет ее в пакет.
Старик, опустившись на колени возле подергивающейся кошки, добыл из огромного плаща бумажный пакет. Попытался засунуть в него кошку.
– Меня тошнит, – сказала Тамара. Она прятала лицо у него на груди. – Ты не мог бы что-нибудь сделать?
До Бривмана не дошло, что он может вмешаться.
– Эй, ты!
Старик внезапно взглянул вверх.
– Oui! Tou!
Старик ненадолго замер. Перевел взгляд на кошку. Его руки дрожали в нерешительности. Потом кинулся вниз по улице, кашляя и с пустыми руками.
Тамара булькнула.
– Меня сейчас стошнит.
Она рванулась к раковине, и ее вырвало.
Бривман довел ее до постели.
– Анчоусы, – сказала она.
– Ты дрожишь. Я закрою окно.
– Просто ляг рядом.
Тело ее было вялым, будто сломлено разгромом. Он испугался.
– Может, зря мы его спугнули, – сказал он.
– Что ты хочешь сказать?
– Может, он голодает.
– Он собирался ее съесть?
– Ну, свои нежные вкусы мы защитили.
Она крепко его обняла. Не то объятие, которого он хотел. В нем не было ничего от плоти, только боль.
– Мы мало спали. Попытайся уснуть.
– Ты тоже будешь?
– Да. Мы оба устали.
Утренний мир ушел от них, за закрытым окном слышался зазубренный шум машин, далеких, как история. Они – два человека в комнате, и смотреть не на что.
Он пригладил ей волосы и закрыл ей глаза. Вспомнил миниатюрную работу ветра, играющего ее локонами. Неделя – это долго.
Ее губы тряслись.
– Лоренс?
Я знаю, что ты скажешь, и знаю, что я скажу, и знаю, что ты скажешь…
– Только не сердись.
– Не буду.
– Я люблю тебя, – просто сказала она.
Я подожду здесь.
– Ты не должен ничего говорить, – сказала она.
– Спасибо, – ответил он.
– Поцелуй меня?
Он легко поцеловал ее в губы.
– Ты сердишься на меня?
– О чем ты? – соврал он.
– За то, что я сказала. Я знаю, что тебе от этого как-то больно.
– Нет, Тамара, от этого я чувствую, что ближе к тебе.
– Я так рада, что сказала.
Она устроилась поудобнее и придвинулась ближе к нему – не ради чувственности, а ради тепла и защиты. Он крепко обнимал ее, не как любовницу, но как осиротевшее дитя. В комнате было жарко. У него ладони в поту.
Теперь она спала. Он убедился, что она спит. Осторожно высвободился из ее объятий. Если бы во сне она не была так прекрасна. Как можно бежать от этого тела?
Он оделся, словно вор.
Круглое солнце сжигало верхушки закопченных домов. Все припаркованные машины уехали. Несколько стариков с метлами в руках стояли, моргая, среди мусорных ящиков. Один из них пытался удержать кошкин труп на ручке метлы, поскольку не хотел к нему прикасаться.
Беги, Вестмаунт, беги.
Ему нужно установить дистанцию между собой и жаркой комнатой, где он не мог заставить что-то произойти. Зачем ей понадобилось говорить? Неужели нельзя было промолчать? В его одежде заблудился запах ее плоти.
Ее тело осталось с ним, и он позволил этому видению спорить с его побегом.
Я бегу сквозь снегопад ее бедер, разыгрывал он королевскую трагедию. Ее бедрами полнится улица. Обширные, как снегопад, тяжелые, как громадные падающие дирижабли, ее влажные бедра ложатся на острые крыши и деревянные балконы. Флюгеры вдавливают в кожу очертания петухов и кораблей. Лица знаменитых статуй сохраняются геммами…
Потом он подумал об конкретной паре бедер в конкретной комнате. Обязательства жестоки, но мысль об одиночестве плоти хуже.
Когда он открыл дверь, Тамара не спала. Он разделся в спешке и возродил то, что почти потерял.
– Ты разве не рад, что вернулся?
Тамара была его любовницей три года – пока ему не исполнилось двадцать.

10
На третьем курсе колледжа Бривман уехал из дома. Они с Кранцем заняли две комнаты в центре на Стэнли-стрит.
Когда Бривман сообщил матери, что намерен несколько раз в неделю ночевать в центре, она приняла это обстоятельство якобы мирно.
– Ты же умеешь пользоваться тостером? У нас есть лишний.
– Спасибо, мама.
– И столовые приборы, тебе понадобятся приборы.
– На самом деле, нет, мы не собираемся как-то серьезно готовить…
– Тебе понадобится много столовых приборов, Лоренс.
В кухне она переходила от ящика к ящику, отбирая предметы и нагромождая их на стол перед ним.
– Мама, мне не нужен веничек для яиц.
– Откуда ты знаешь?
Она вывалила на стол коробку серебряных рыбных вилок. Она боролась с ящиком бечевки, но тот не вытаскивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51