Адмирал, только что вернувшийся с своего флагманского броненосца, был, по-видимому, в хорошем расположении духа и, по обыкновению, ласков и приветлив. Но у Скворцова не хватило смелости заговорить о своем деле. Вдобавок, Иван Иванович, пригласивший молодого человека пройтись с ним, шутливо расспрашивал о "венгерочках" в Аркадии и, между прочим, заметил, что и Ниночка вчера осталась в Петербурге и только сегодня вернулась с девятичасовым пароходом.
- Портниху ждала и кое-какие покупки вечером делала. Жаль, что вы не знали об этом, Николай Алексеич, а то бы зашли к ней! Ниночка и не проскучала бы вчера! - прибавил адмирал.
Вспомнив вчерашний вечер, молодой лейтенант не без труда поборол смущение и поспешил откланяться адмиралу.
- А вы разве не к нам?
- Нет, ваше превосходительство... Мне надо в экипаж.
- Так обедать пожалуйста.
- К сожалению, не могу, ваше превосходительство!
- Да что это вы все, батенька: не могу, да не могу? Какие у вас такие дела? - спрашивал Иван Иванович, взглядывая на смутившегося лейтенанта и тотчас же отводя взгляд. - Уж не завели ли вы какую-нибудь интрижку, а?.. Ну, ну, как знаете... Не забывайте только, дорогой Николай Алексеич, что я и Ниночка всегда рады вас видеть и любим вас! - с чувством прибавил адмирал, крепко пожимая Скворцову руку.
Это ласковое и доверчивое отношение добряка Ивана Ивановича было самым ужасным наказанием для Скворцова и всегда терзало его совесть - увы! - до тех только пор, пока он не оставался наедине с адмиральшей, и совесть куда-то пропадала, побежденная чарами хорошенькой молодой женщины.
"Нет, довольно всей этой лжи... Довольно! Ах, если б Неглинный упросил своего дядю похлопотать?" - подумал Скворцов, направляясь обедать в морской клуб.
Он там пробыл до вечера, чтобы не застать дома кредиторов, - играл на бильярде, долго читал в библиотеке и вернулся домой в меланхолическом настроении.
Заспанный Бубликов, отворивший ему двери, тотчас же доложил, что приходили портной и сапожник и какая-то старушка, "вроде бытто немки".
Лейтенант сообразил, что это комиссарская вдова.
- Ну, и что же, говорили они что-нибудь? - спрашивал Скворцов вестового, входя в свою комнату, казавшуюся ему теперь мрачной и постылой.
- Точно так, ваше благородие. Очень осерчавши были портной с сапожником. "Некогда, - сказывали, - нам ходить здря. Мы, говорят, управу найдем", ваше благородие...
- А старушка что говорила?
- Та, ваше благородие, вежливая старушка, с обращением... Тихо этак, по-благородному, приказала доложить вашему благородию, что через неделю "строк". "Так и скажи, говорит, голубчик, своему барину, что "строк" и дальше я, говорит, ждать никак не согласна. Пусть, говорит, доставит весь капитал"... А еще, ваше благородие, адмиральский вестовой прибегал... Наказывал беспременно, мол, быть к адмиральше. "Тую ж минуту чтобы шел!"
- А телеграммы не было?
- Точно так, ваше благородие, депеш принесли...
- Что ж ты, дурак, не даешь ее? Где она?
Бубликов торопливо достал из кармана штанов телеграмму и, вручив ее барину, отошел к дверям. Несмотря на полученного "дурака", он участливо поглядывал на лейтенанта, которому, как он выражался, "не давали передохнуть" из-за денег.
Скворцов пробежал телеграмму, и лицо его омрачилось. Неглинный извещал, что дядя наотрез отказался хлопотать.
- Самоварчик не прикажете ли, ваше благородие? - с ласковым добродушием осведомился вестовой.
- Убирайся к черту с своим самоварчиком! - вспылил раздраженный лейтенант.
"Нехороший, значит, депеш!" - сообразил Бубликов и мигом исчез.
А Скворцов заходил взад и вперед по комнате беспокойными, нервными шагами, раздумывая о своем невозможном положении, в которое он стал, благодаря этой проклятой любви.
VIII
На другой день, в исходе девятого часа славного солнечного майского утра, когда адмиральша сладко спала в своей роскошной, кокетливо убранной, спальне, Скворцов, свежий, взволнованный и смущенный, переступил порог небольшого, сиявшего чистотой и порядком, уютного кабинета адмирала. Маленькая дверь в глубине вела в его крошечную спальню.
Адмирал, по морской привычке рано встававший, давно уже, после холодного душа, добросовестно проделал свои ежедневные получасовые гимнастические упражнения с гирями, не приносившими, по мнению адмиральши, никакой пользы и только напрасно утомлявшими "Ванечку", выпил свои два стакана горячего чая и в белом расстегнутом кителе, в петлице которого блестел Георгий, полученный за храбрость, сидел у письменного стола, в своем большом плетеном кресле, погруженный в чтение книги, которую он держал на своем огромном, слегка колыхавшемся, животе. Все окна в кабинете были открыты настежь, - тучный адмирал не выносил жары. Две канарейки заливались в перебой, и адмирал, несколько тугой на одно ухо, не слыхал, как вошел Скворцов.
На секунду-другую молодой человек остановился в нерешительности у дверей, взглядывая на добродушное, не особенно казистое, рыхлое лицо адмирала, с толстым небольшим носом, с мясистыми красными щеками, которые свободно покоились в белоснежных стоячих воротничках рубашки, - с расчесанной седой бородой и большой лысиной, часть которой была прикрыта прядкой жидких волос. Наконец, он решительно, словно в какой-то отваге отчаяния, двинулся вперед...
- А, Николай Алексеич, здравствуйте, батенька, - воскликнул адмирал, видимо удивленный появлением Скворцова в такой ранний час и заметивший, что молодой человек взволнован. - Садитесь вот сюда, поближе ко мне, - продолжал Иван Иванович, пожимая Скворцову руку и сам почему-то вдруг заволновавшийся. Что, дорогой мой, скажете хорошенького? - спросил он со своей обычной приветливостью, но в маленьких глазах его чувствовалось какое-то беспокойство и в громком, слегка крикливом его голосе, показалось Скворцову, звучала тревожная нотка.
- Я к вам с большой просьбой, ваше превосходительство...
- В чем дело? Вы знаете, я всегда охотно готов служить вам, чем могу, отвечал адмирал, и голос его как будто стал спокойнее, и на лице снова появилось обычное выражение добродушия.
- Но прежде, чем объяснить мою просьбу, я должен просить вас о сохранении ее в секрете, в абсолютном секрете. Чтобы решительно никто не знал, подчеркнул Скворцов, внезапно краснея.
- Будьте покойны, мой друг. Даже Ниночке не скажу! - значительно промолвил адмирал, бросая быстрый и снова беспокойный взгляд на молодого человека.
- Не откажите, ваше превосходительство, попросить министра, если только это вас не стеснит, чтобы меня назначили на "Грозный"... Я ни разу не был в дальнем плавании и имею на него полное право...
По-видимому, адмирал менее всего ожидал подобной просьбы. Она до того изумила его, что он посмотрел во все глаза на Скворцова и словно бы невольно воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42