Земля превратилась в океан крови, глубокий, подобно северному океану, но он не достигал до колен гиганта. Со всех сторон начали слетаться вороны и хищные ястребы, а мертвые кости вдруг обрели жизнь и форму: одни из них превратились в жрецов, другие – в вооруженных воинов. И поднялся свист, рев, гам и шум, и раздались звуки оружия. Затем из океана выплыло широкое знамя, а из облаков показалась чья-то бледная рука, которая начертала на знамени следующие слова: «Гарольд проклят!» Тогда мрачный призрак, стоявший возле меня, спросил: «Неужели ты боишься мертвых костей, Гарольд?» Голос его звучал как труба, вливающая мужество даже в труса, и я смело ответил: «Достоин презрения был бы Гарольд, если бы боялся мертвых костей!» Пока я говорил, послышался адский хохот и вдруг все исчезло, исключая океан крови. Со стороны севера подлетал ворон кровавого цвета, а с южной стороны подплывал ко мне лев. Я взглянул на воина и невольно расплакался, заметив, что суровость его уступила место беспредельной тоске. И вот он принял меня в свои холодные объятия; морозное дыхание его леденило мне кровь. Поцеловав меня, он сказал тихо и нежно: «Гарольд, мой любимец, не печалься! Ты имеешь все, о чем только мечтали сыновья Бодана в своих снах о Валгалле». После этих слов привидение отступало от меня все дальше и дальше, не переставая смотреть на меня печальными глазами, я протянул руку, чтобы удержать его, но в руке моей очутился только неосязаемый скипетр. Внезапно меня окружили многочисленные таны и предводители; появился роскошно накрытый стол, и начался пир. Сердце мое снова забилось свободно, а в моей руке все еще находился таинственный скипетр. Долго пировали мы, но вот закружился над нами красный ворон, и лев подплывал все ближе к нам. Потом на небе зажглись две звезды: одна сияла бледным светом, но стояла твердо на своем месте; другая же светила ярко, но колебалась из стороны в сторону. Из облаков снова показалась таинственная рука, указала на тусклую звезду, и голос произнес: «Вот, Гарольд, звезда, озарившая твое рождение». Другая рука указала на яркую звезду, и другой голос сказал: «Вот звезда, озарившая рождение победителя». Потом яркая звезда увеличилась в объеме и стала гореть все ярче и ярче... Со страшным шипением пролетела она через бледную звезду, а небо как бы сплошь покрылось огнем... Тут это странное видение стало исчезать, и в то же время в моих ушах зазвучало торжественное пение, похожее на божественный гимн, который я слышал только раз в жизни, в день коронации короля Эдуарда!
Гарольд замолк. Пророчица подняла свесившуюся на грудь голову и долго смотрела на него мрачным, ничего не выражающим взором.
– Почему ты так пристально смотришь на меня и не говоришь ни слова? – спросил молодой граф.
– Тяжело у меня на душе, и я теперь не в силах разгадать этот сон, – пробормотала Хильда. – Утро, пробуждающее человека к новой жизни и деятельности, усыпляет жизнь мысли. Подобно тому, как звезды меркнут при восходе солнца, так угасает и свет души при первых звуках песни пробудившегося жаворонка. Сон, виденный тобою, предрек твою судьбу; но какова она – я этого не знаю. Жди же теперь минуты, когда Скульда сойдет в душу своей рабы; тогда слова будут литься из моих уст с быстротою бегущего с горы потока.
– Я буду ждать, – ответил Гарольд со спокойной улыбкой. – Только не обещаю верить твоему откровению.
Пророчица глубоко вздохнула, но не промолвила больше ни одного слова.
ГЛАВА 3

Гюда, жена графа Годвина, сидела печально в своей комнате; рядом сидел Вульфнот, любимец ее. Остальные сыновья имели крепкое телосложение, и матери никогда не приходилось особенно заботиться о них, даже в пору их детства; но Вульфнот явился на свет раньше времени, и оба – мать и новорожденный – долго находились между жизнью и смертью. Сколько горьких слез пролила она над его колыбелью! В младенчестве он был таким хрупким и нежным, что мать должна была заботиться о нем день и ночь, а теперь, когда он стал бодрым юношей, она привязалась к нему еще сильнее. При виде его, такого прекрасного, веселого и полного надежд, Гюда гораздо больше сожалела о нем, чем об изгнанном Свейне: ведь Вульфнота вырывали из ее объятий, чтобы отослать в качестве заложника ко двору Вильгельма Нормандского. А юноша весело улыбался и выбирал себе роскошные одежды и оружие, чтобы похвастаться ими перед нормандскими рыцарями и красавицами. Он был еще слишком молод и беспечен, чтобы разделять ненависть старших к иностранным нравам и обычаям; блеск и роскошь нормандцев ослепляли его, и он радовался, что его отсылают к Вильгельму, вместо того чтобы жалеть о своей родине и об оставляемых им родных.
Возле Вульфнота стояла младшая сестра его, Тора, милый, невинный ребенок, разделявший вполне его восторг, что еще больше печалило Гюду.
– Сын мой! – сказала мать дрожащим голосом. – Зачем они из всех моих сыновей избрали именно тебя? Гарольд одарен разумом против опасностей; Тости смел против врагов; Гурт так кроток и полон любви ко всем, что никакая рука не поднимется на него, а от беспечного, веселого Леофвайна всякое горе отскочит, как стрела от щита. Но ты, мой дорогой мальчик!... Да будет проклят Эдуард, избравший тебя! Безжалостен отец, если он мог допустить, чтобы у матери отняли единственную радость ее жизни.
– Ах, мама, зачем ты это говоришь? – ответил Вульфнот, рассматривая шелковую тунику – это был подарок королевы Эдит. – Оперившаяся птица не должна нежиться в гнезде. Гарольд – орел, Тости – ястреб, Гурт – голубь, Леофвайн – скворец, а я – павлин... Увидишь, дорогая мама, как пышно распустит твой павлин свой красивый хвост!
Замечая, что шутка его не произвела желаемого действия на мать, он приблизился к ней и сказал серьезнее:
– Ты только подумай, мама, ведь королю и отцу не оставалось другого выбора. Гарольд, Тости и Леофвайн занимают должности и имеют свои графства; они к тому же – опоры нашего дома; Гурт так молод, такой истый саксонец, так горячо привязан к Гарольду, что ненависть его к нормандцам вошла просто в пословицу: ненависть кротких людей заметнее, чем злых... Мною же – и это хорошо известно нашему доброму королю – все будут довольны: нормандские рыцари очень любят Вульфнота; я целыми часами сидел на коленях Монтгомери и Гранмениля, играл их золотыми рыцарскими цепями и слушал рассказы о подвигах Ролло. Прекрасный герцог сделает и меня рыцарем, и я вернусь к тебе с золотыми шпорами, которые носили твои предки, неустрашимые короли Норвежские и Датские, когда еще не знали рыцарства... Поцелуй меня, милая мама, и полюбуйся на прелестных соколов, присланных мне Гарольдом!
Гюда прислонилась головой к плечу сына, и слезы хлынули рекой. Дверь тихо отворилась, и в комнату вошел Гарольд в сопровождении Хакона сына Свейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111