Открыв глаза, он увидел, как клубится вокруг буро-серый туман, такой плотный, что Джефф инстинктивно закрыл их.
Он лежал, не шевелясь, с плотно сжатыми веками, с бьющимся сердцем, но восторга, испытанного во сне, не было.
Теперь его наполнял страх.
Сон был так реален, так похож на то, что происходило на тростниковом поле, в эпицентре огня, сразу перед тем, как люди из желтого фургона схватили его, а Джош Малани умчался в своем пикапе.
В те несколько секунд – несколько секунд, когда он стоял рядом с пикапом Джоша, – он чувствовал себя так классно, как никогда в жизни.
Отчасти это было из-за пожара. Что-то было такое в том, как языки пламени взвивались, и падали, и танцевали, что отзывалось в его мозгу, радовало душу, гипнотизировало. А когда он вдохнул дыма, случилось нечто удивительное.
Беспокойство, мучившее его весь вечер, исчезло, и он почувствовал себя в точности как после разминки на треке, когда он готов к забегу.
И как раз тут на него с криками накинулись, оттаскивая от огня, те двое из желтого фургона.
Он был крупней их, гораздо крупней, и, только вскинув правую руку, сбросил с себя одного, при этом вмазав по физиономии другому. Теперь, лежа с закрытыми глазами, он вспомнил брызнувшую у того из носа кровь, вспыхнувшее в глазах удивление, крик ярости.
Но потом все перемешалось и вспоминается только вспышками.
В глаза ударил свет – мощные галогенные лампы, ослепившие так, будто на голову надели мешок.
Еще больше огней.
Рокот моторов, крики.
Вдруг его схватило много рук сразу, он оказался на земле, придавленный сверху – кто-то сидел у него на груди, кто-то еще – на ногах.
К лицу что-то прижали, он пытался отвернуть голову, но не смог.
Стала сгущаться темнота, и он понял, что умирает.
Но сейчас он не спал и был жив.
Он лежал тихо-тихо, прислушиваясь.
До него доносились звуки, которых раньше он никогда не слышал.
Стук его собственного сердца, гонящего кровь по венам. Зная, что это невозможно, он все-таки думал, что слышит движение самой крови, как она тихо плещет, скользя по артериям, меняя тон звука при каждом сокращении сердца.
Он принялся делать смотр своему телу, напрягая мускул за мускулом так осторожно, чтобы со стороны казалось, что он недвижим.
Ничего не поломано; ничего даже не болит.
Он голый.
Потом он переключился на окружающее. Хотя глаза оставались закрытыми, он чувствовал, что вокруг, очень близко, стены.
И он один.
Воздух вокруг него перемещался, и незнакомые запахи дразнили ноздри.
Нельзя сказать, чтобы неприятные, но незнакомые.
Наконец он приоткрыл правый глаз – на долю секунды, не больше – движением столь выверенным, что никто бы не заметил.
Туман.
Тот самый бурый туман.
Но это был не туман, потому что кожа его не ощущала прохладной сырости.
Зрачок двинулся под прикрытым веком, оглядывая пространство перед собой: не имея представления, где находится, он боялся выдать себя малейшим движением.
Ничего не увидел.
И тут резким движением распахнул оба глаза.
Всмотрелся, ища неведомого противника, прячущегося в складках тумана.
Почему ему не режет глаза?
Почему не раздражает их дымная пелена, почему не льются слезы?
Почему он не кашляет, не задыхается в этом колышущемся дыму?
Нет ответа.
Он лежал, двигая только глазами, сначала в одном направлении, потом в другом.
Ничто из того, что он видел, слышал и обонял, не выдавало присутствия другого живого существа.
И все-таки за ним наблюдали.
Вопреки всему он знал это с какой-то фатальной уверенностью.
А потом увидел ее.
Наверху справа.
Камера.
Он повернул к ней голову, уставясь в линзы, как волк смотрит в дуло ружья.
Не отрывая от нее глаз, медленными, уверенными, незаметными глазу движениями приготовился к броску.
Будь он в поле, не дрогнула б ни одна травинка.
Выжидая, замер.
А затем, пружиной распрямясь, прыгнул. С кошачьей грацией прыгнул, протянув к камере руки.
И врезался в невидимую преграду.
С криком упал, больно ударившись правым бедром и левым коленом о кафельную плитку пола.
Полежал неподвижно, давая боли утихнуть, потом поднялся и осторожно, выставив руки перед собой, стал обследовать свое окружение.
Он был в камере.
Большой, прозрачной, теплой на ощупь.
Из плексигласа.
Плотный туман не позволял увидеть это раньше, но сейчас, пройдясь по ее периметру второй раз, он видел ее так же хорошо, как чувствовал.
Он был пленник камеры без входа и выхода, только с двумя отверстиями, вокруг которых клубился мутный воздух, да тамбуром с дверцами – внутренняя открывалась, внешняя – нет.
Он в клетке, как дикий зверь.
Именно диким зверем казался он людям, которые наблюдали за ним через камеру, укрепленную на потолке.
Диким зверем, осматривающим свою клетку.
* * *
Майкл закрывал свой шкафчик в раздевалке, собираясь отправиться перекусить, когда услышал за спиной:
– Не знаю, как ты, но мне что-то жутковато.
О чем говорит Рик, было понятно без слов. Майкл и сам все утро места себе не находил, особенно после того, как на перемене после второго урока так и не объявился Джош. Услышав радиообъявление о пропаже Джеффа, он все-таки надеялся увидеть здоровенного гавайца под баньяновым деревом, где кучковалась легкоатлетическая команда. Но Джеффа там не было...
– Ты не пробовал позвонить Джеффу? – спросил он Рика по пути в кафетерий.
Рик кивнул.
– Перед третьим уроком я говорил с его мамой. Она сказала, он вышел из дому вчера около девяти вечера и не вернулся.
Майкл остановился перед самой дверью, пропуская вперед ребят, которые шли за ними.
– Может, нам самим нужно позвонить им? – сказал он, когда поблизости никого не было. – Понимаешь, после того, что случилось с Киоки...
– Да не знаем мы, что случилось с Киоки! – возразил Рик.
– Что, если кто-нибудь видел, как мы влезли в магазин позавчера ночью? – настаивал Майкл в поисках объяснения – любого, какого угодно объяснения тому, что произошло с Киоки, и исчезновению Джеффа и Джоша. – Я имею в виду, Рик, что, если кто-нибудь сказал тому типу, хозяину магазина, кто именно влез в магазин?
У Рика глаза полезли на лоб, когда он понял, о чем ему толкуют, но, поразмыслив, помотал головой:
– Нет, Кен Рихтер никогда бы такого не сделал.
– Откуда ты знаешь? – настаивал Майкл. – В Нью-Йорке...
– Тут тебе не Нью-Йорк, – оборвал его Рик. – Если б Кен что-то и сделал, так позвонил бы в полицию, а тот коп, что вчера с нами говорил, ни полслова не сказал про взлом магазина.
– Но что же тогда? – не унимался Майкл. – Может, у Джеффа с Джошем были какие-нибудь заморочки?
– У Джеффа никаких не было, – ответил Рик, – а у Джоша всегда заморочки...
– Да неужели? – Рик резко обернулся и увидел появляющегося из-за угла сердитого Джоша Малани собственной персоной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Он лежал, не шевелясь, с плотно сжатыми веками, с бьющимся сердцем, но восторга, испытанного во сне, не было.
Теперь его наполнял страх.
Сон был так реален, так похож на то, что происходило на тростниковом поле, в эпицентре огня, сразу перед тем, как люди из желтого фургона схватили его, а Джош Малани умчался в своем пикапе.
В те несколько секунд – несколько секунд, когда он стоял рядом с пикапом Джоша, – он чувствовал себя так классно, как никогда в жизни.
Отчасти это было из-за пожара. Что-то было такое в том, как языки пламени взвивались, и падали, и танцевали, что отзывалось в его мозгу, радовало душу, гипнотизировало. А когда он вдохнул дыма, случилось нечто удивительное.
Беспокойство, мучившее его весь вечер, исчезло, и он почувствовал себя в точности как после разминки на треке, когда он готов к забегу.
И как раз тут на него с криками накинулись, оттаскивая от огня, те двое из желтого фургона.
Он был крупней их, гораздо крупней, и, только вскинув правую руку, сбросил с себя одного, при этом вмазав по физиономии другому. Теперь, лежа с закрытыми глазами, он вспомнил брызнувшую у того из носа кровь, вспыхнувшее в глазах удивление, крик ярости.
Но потом все перемешалось и вспоминается только вспышками.
В глаза ударил свет – мощные галогенные лампы, ослепившие так, будто на голову надели мешок.
Еще больше огней.
Рокот моторов, крики.
Вдруг его схватило много рук сразу, он оказался на земле, придавленный сверху – кто-то сидел у него на груди, кто-то еще – на ногах.
К лицу что-то прижали, он пытался отвернуть голову, но не смог.
Стала сгущаться темнота, и он понял, что умирает.
Но сейчас он не спал и был жив.
Он лежал тихо-тихо, прислушиваясь.
До него доносились звуки, которых раньше он никогда не слышал.
Стук его собственного сердца, гонящего кровь по венам. Зная, что это невозможно, он все-таки думал, что слышит движение самой крови, как она тихо плещет, скользя по артериям, меняя тон звука при каждом сокращении сердца.
Он принялся делать смотр своему телу, напрягая мускул за мускулом так осторожно, чтобы со стороны казалось, что он недвижим.
Ничего не поломано; ничего даже не болит.
Он голый.
Потом он переключился на окружающее. Хотя глаза оставались закрытыми, он чувствовал, что вокруг, очень близко, стены.
И он один.
Воздух вокруг него перемещался, и незнакомые запахи дразнили ноздри.
Нельзя сказать, чтобы неприятные, но незнакомые.
Наконец он приоткрыл правый глаз – на долю секунды, не больше – движением столь выверенным, что никто бы не заметил.
Туман.
Тот самый бурый туман.
Но это был не туман, потому что кожа его не ощущала прохладной сырости.
Зрачок двинулся под прикрытым веком, оглядывая пространство перед собой: не имея представления, где находится, он боялся выдать себя малейшим движением.
Ничего не увидел.
И тут резким движением распахнул оба глаза.
Всмотрелся, ища неведомого противника, прячущегося в складках тумана.
Почему ему не режет глаза?
Почему не раздражает их дымная пелена, почему не льются слезы?
Почему он не кашляет, не задыхается в этом колышущемся дыму?
Нет ответа.
Он лежал, двигая только глазами, сначала в одном направлении, потом в другом.
Ничто из того, что он видел, слышал и обонял, не выдавало присутствия другого живого существа.
И все-таки за ним наблюдали.
Вопреки всему он знал это с какой-то фатальной уверенностью.
А потом увидел ее.
Наверху справа.
Камера.
Он повернул к ней голову, уставясь в линзы, как волк смотрит в дуло ружья.
Не отрывая от нее глаз, медленными, уверенными, незаметными глазу движениями приготовился к броску.
Будь он в поле, не дрогнула б ни одна травинка.
Выжидая, замер.
А затем, пружиной распрямясь, прыгнул. С кошачьей грацией прыгнул, протянув к камере руки.
И врезался в невидимую преграду.
С криком упал, больно ударившись правым бедром и левым коленом о кафельную плитку пола.
Полежал неподвижно, давая боли утихнуть, потом поднялся и осторожно, выставив руки перед собой, стал обследовать свое окружение.
Он был в камере.
Большой, прозрачной, теплой на ощупь.
Из плексигласа.
Плотный туман не позволял увидеть это раньше, но сейчас, пройдясь по ее периметру второй раз, он видел ее так же хорошо, как чувствовал.
Он был пленник камеры без входа и выхода, только с двумя отверстиями, вокруг которых клубился мутный воздух, да тамбуром с дверцами – внутренняя открывалась, внешняя – нет.
Он в клетке, как дикий зверь.
Именно диким зверем казался он людям, которые наблюдали за ним через камеру, укрепленную на потолке.
Диким зверем, осматривающим свою клетку.
* * *
Майкл закрывал свой шкафчик в раздевалке, собираясь отправиться перекусить, когда услышал за спиной:
– Не знаю, как ты, но мне что-то жутковато.
О чем говорит Рик, было понятно без слов. Майкл и сам все утро места себе не находил, особенно после того, как на перемене после второго урока так и не объявился Джош. Услышав радиообъявление о пропаже Джеффа, он все-таки надеялся увидеть здоровенного гавайца под баньяновым деревом, где кучковалась легкоатлетическая команда. Но Джеффа там не было...
– Ты не пробовал позвонить Джеффу? – спросил он Рика по пути в кафетерий.
Рик кивнул.
– Перед третьим уроком я говорил с его мамой. Она сказала, он вышел из дому вчера около девяти вечера и не вернулся.
Майкл остановился перед самой дверью, пропуская вперед ребят, которые шли за ними.
– Может, нам самим нужно позвонить им? – сказал он, когда поблизости никого не было. – Понимаешь, после того, что случилось с Киоки...
– Да не знаем мы, что случилось с Киоки! – возразил Рик.
– Что, если кто-нибудь видел, как мы влезли в магазин позавчера ночью? – настаивал Майкл в поисках объяснения – любого, какого угодно объяснения тому, что произошло с Киоки, и исчезновению Джеффа и Джоша. – Я имею в виду, Рик, что, если кто-нибудь сказал тому типу, хозяину магазина, кто именно влез в магазин?
У Рика глаза полезли на лоб, когда он понял, о чем ему толкуют, но, поразмыслив, помотал головой:
– Нет, Кен Рихтер никогда бы такого не сделал.
– Откуда ты знаешь? – настаивал Майкл. – В Нью-Йорке...
– Тут тебе не Нью-Йорк, – оборвал его Рик. – Если б Кен что-то и сделал, так позвонил бы в полицию, а тот коп, что вчера с нами говорил, ни полслова не сказал про взлом магазина.
– Но что же тогда? – не унимался Майкл. – Может, у Джеффа с Джошем были какие-нибудь заморочки?
– У Джеффа никаких не было, – ответил Рик, – а у Джоша всегда заморочки...
– Да неужели? – Рик резко обернулся и увидел появляющегося из-за угла сердитого Джоша Малани собственной персоной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78