В три часа дня телефон зазвонил снова, и Розмари, переставляя стулья в гостиной, услышала голос мужа:
– Боже мой, невероятно. Бедняга!
Она тихонечко подошла к двери спальни.
– Бог мой… – повторял Ги.
Он сидел на кровати, держа в одной руке трубку, а в другой – пятновыводитель «Красный дьявол». Он даже не взглянул на нее.
– И никто не знает, отчего это произошло? – продолжал он. – Боже мой, как это ужасно. Просто кошмар… – Он выпрямился. – Да. Да, смогу. Я бы не хотел, чтобы она досталась мне таким образом, но я… – Он снова замолчал. – Об этом вам надо будет переговорить с Алланом. Аллан Стоун – это его агент, но я уверен, что никаких затруднений не будет, мистер Вайсе, во всяком случае, что касается меня.
Наконец-то. Его минута настала. Розмари ждала затаив дыхание.
– Спасибо, мистер Вайсе, – говорил Ги. – И пожалуйста, сообщите мне, если что-нибудь узнаете. Еще раз спасибо.
Он повесил трубку и, закрыв глаза, некоторое время сидел неподвижно. Он был бледен, лицо застыло – просто восковая фигура в одежде, с настоящим телефоном и с настоящей банкой пятновыводителя.
– Ги! – окликнула Розмари.
Он открыл глаза и посмотрел на нее.
– Что случилось? – спросила она. Он заморгал и ожил.
– Дональд Бомгарт, – произнес Ги. – Он ослеп. Он проснулся вчера и… и он больше ничего не видит.
– Не может быть, – ахнула Розмари.
– Сегодня утром он пытался повеситься. Сейчас он в больнице, ему дали сильную дозу успокоительного. Они с болью смотрели друг на друга.
– Роль передали мне, – продолжал Ги. – Конечно, очень неприятно получать ее таким образом…
Он перевел взгляд на банку с пятновыводителем, которую все еще держал в руке, и поставил ее на тумбочку.
– Послушай-ка, пожалуй, мне надо прогуляться. – Он встал. – Извини, но я должен это переварить.
– Конечно, я понимаю. – Розмари посторонилась.
Ги встал и пошел к двери, не переодеваясь, открыл ее и не стал придерживать: дверь громко захлопнулась за ним.
Розмари ушла в гостиную, думая о бедном Дональде Бомгарте и счастливом Ги; нет – о счастливых Розмари и Ги, о роли, которая не останется незамеченной, даже если весь спектакль и окажется неудачным, о том, что после такой роли обязательно предложат еще одну, может быть, в кино, и у них будет дом в Лос-Анджелесе, сад с травами и трое детей с разницей в два года… Бедный Дональд Бомгарт со своим нелепым именем, которое он так и не поменял… Наверное, он хороший актер, если сначала для роли выбрали его, а не Ги, но теперь он лежал в больнице под сильной дозой успокоительного – слепой, пытавшийся покончить с собой.
Присев на подоконник, Розмари наблюдала за дверью подъезда, ожидая, когда появится Ги. Интересно, думала она, когда начнутся репетиции? Конечно же, на этот раз она поедет с ним, она давно об этом мечтала Интересно, куда? В Бостон? Или в Филадельфию? Хорошо бы – в Вашингтон. Она там никогда не была. Пока днем Ги будет репетировать, она бы осматривала достопримечательности, а по вечерам, после работы, все встречались бы в ресторане или в клубе, чтобы посплетничать и обменяться последними новостями…
Она продолжала смотреть на подъезд, но Ги так и не появился. Наверное, вышел через черный ход.
Теперь, когда он должен был чувствовать себя счастливым, он, наоборот, выглядел мрачным и встревоженным. Подолгу сидел, не двигаясь, и много курил. Иногда он начинал следить за каждым ее движением, будто в ней таилась какая-то опасность.
– Что с тобой? – постоянно спрашивала Розмари.
– Ничего, – отвечал он. – Разве ты сегодня не идешь на занятия по скульптуре?
– Я уже два месяца не ходила.
– Почему ты бросила?
Она пошла на занятия, отлепила старый пластилин, переделала каркас и начала заново, новую работу среди новых учеников. – Где вы пропадали? – поинтересовался преподаватель. Он носил роговые очки, имел огромный кадык и, несмотря на свои громадные мускулистые руки, лепил крошечные изящные фигурки.
– В Занзибаре, – пошутила Розмари.
– Занзибара больше нет, – сказал он, нервно улыбаясь. – Теперь он называется Танзания.
Однажды Розмари долго ходила по магазинам, а когда вернулась, то увидела букет роз на кухне, еще один в гостиной, а из спальни вышел Ги с розой в руке, виновато улыбаясь, как будто репетировал сцену из какого-то нового спектакля.
– Я просто настоящее дерьмо. Это все из-за того, что я переживал: а вдруг к Бомгарту вернется зрение? И больше меня ничего не интересовало вокруг. – Это понятно, – ответила Розмари. – Ты должен чувствовать себя ужасно при таких обстоятельствах.
– Послушай, – перебил он и вручил ей розу. – Даже если все это провалится, даже если я до конца своих дней буду рекламировать вина, я больше никогда не буду вести себя так по отношению к тебе.
– Но ты совсем…
– Я все понял. Я был так озабочен своей карьерой, что «Мысль Номер Один» была не о тебе. Давай заведем ребенка, ладно? Или троих, одного за другим.
Она удивленно посмотрела на него.
– Ну, малыша, понимаешь. Агу-агу… Пеленки всякие там. Уа-уа!..
– Ты это серьезно? – спросила Розмари.
– Конечно, серьезно. Я даже рассчитал, когда лучше этим заняться – в следующий понедельник и вторник. На календаре эти дни отмечены красными кружочками.
– Ты что, на самом деле хочешь этого, Ги? – переспросила Розмари, и в глазах ее заблестели слезы.
– Нет, я так шучу! Конечно, я говорю серьезно. Но только не надо плакать, Розмари, хорошо? Пожалуйста. Я очень расстроюсь, если ты будешь плакать, поэтому прекращай это сейчас же, ладно?
– Хорошо, я не буду.
– Я, наверное, помешался с этими розами, да? – Он радостно оглянулся. – Там в спальне ждет еще один огромный букет.
Глава 8
Розмари пошла на Бродвей за рыбными котлетами и на Лексингтон авеню купить сыра – не потому, что его не было в магазине поблизости, а просто оттого, что утро было свежее и прозрачно-голубое, и ей захотелось побродить по городу. Пальто развевалось, и утренние прохожие восхищенно посматривали на нее, а спешащие на работу служащие замечали ее неторопливость и немного завидовали. Был понедельник, четвертое октября, в этот день приезжал Папа Римский, и люди становились от этого более благожелательными и общительными, чем в обычные дни. «Как здорово, – думала Розмари. – Все люди счастливы в тот самый день, когда счастлива я сама».
Днем она посмотрела выступление Папы по телевизору, который выдвинула из ниши и повернула так, чтобы было удобно одновременно смотреть передачи и готовить на кухне рыбу с овощами и салат. Речь Папы в ООН тронула Розмари, и теперь она была совершенно уверена, что положение во Вьетнаме наконец изменится. «Нет войне», – говорил он. Неужели эти слова не дойдут даже до самых твердолобых политиков. В половине пятого, когда она уже накрывала на стол перед камином, зазвонил телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Боже мой, невероятно. Бедняга!
Она тихонечко подошла к двери спальни.
– Бог мой… – повторял Ги.
Он сидел на кровати, держа в одной руке трубку, а в другой – пятновыводитель «Красный дьявол». Он даже не взглянул на нее.
– И никто не знает, отчего это произошло? – продолжал он. – Боже мой, как это ужасно. Просто кошмар… – Он выпрямился. – Да. Да, смогу. Я бы не хотел, чтобы она досталась мне таким образом, но я… – Он снова замолчал. – Об этом вам надо будет переговорить с Алланом. Аллан Стоун – это его агент, но я уверен, что никаких затруднений не будет, мистер Вайсе, во всяком случае, что касается меня.
Наконец-то. Его минута настала. Розмари ждала затаив дыхание.
– Спасибо, мистер Вайсе, – говорил Ги. – И пожалуйста, сообщите мне, если что-нибудь узнаете. Еще раз спасибо.
Он повесил трубку и, закрыв глаза, некоторое время сидел неподвижно. Он был бледен, лицо застыло – просто восковая фигура в одежде, с настоящим телефоном и с настоящей банкой пятновыводителя.
– Ги! – окликнула Розмари.
Он открыл глаза и посмотрел на нее.
– Что случилось? – спросила она. Он заморгал и ожил.
– Дональд Бомгарт, – произнес Ги. – Он ослеп. Он проснулся вчера и… и он больше ничего не видит.
– Не может быть, – ахнула Розмари.
– Сегодня утром он пытался повеситься. Сейчас он в больнице, ему дали сильную дозу успокоительного. Они с болью смотрели друг на друга.
– Роль передали мне, – продолжал Ги. – Конечно, очень неприятно получать ее таким образом…
Он перевел взгляд на банку с пятновыводителем, которую все еще держал в руке, и поставил ее на тумбочку.
– Послушай-ка, пожалуй, мне надо прогуляться. – Он встал. – Извини, но я должен это переварить.
– Конечно, я понимаю. – Розмари посторонилась.
Ги встал и пошел к двери, не переодеваясь, открыл ее и не стал придерживать: дверь громко захлопнулась за ним.
Розмари ушла в гостиную, думая о бедном Дональде Бомгарте и счастливом Ги; нет – о счастливых Розмари и Ги, о роли, которая не останется незамеченной, даже если весь спектакль и окажется неудачным, о том, что после такой роли обязательно предложат еще одну, может быть, в кино, и у них будет дом в Лос-Анджелесе, сад с травами и трое детей с разницей в два года… Бедный Дональд Бомгарт со своим нелепым именем, которое он так и не поменял… Наверное, он хороший актер, если сначала для роли выбрали его, а не Ги, но теперь он лежал в больнице под сильной дозой успокоительного – слепой, пытавшийся покончить с собой.
Присев на подоконник, Розмари наблюдала за дверью подъезда, ожидая, когда появится Ги. Интересно, думала она, когда начнутся репетиции? Конечно же, на этот раз она поедет с ним, она давно об этом мечтала Интересно, куда? В Бостон? Или в Филадельфию? Хорошо бы – в Вашингтон. Она там никогда не была. Пока днем Ги будет репетировать, она бы осматривала достопримечательности, а по вечерам, после работы, все встречались бы в ресторане или в клубе, чтобы посплетничать и обменяться последними новостями…
Она продолжала смотреть на подъезд, но Ги так и не появился. Наверное, вышел через черный ход.
Теперь, когда он должен был чувствовать себя счастливым, он, наоборот, выглядел мрачным и встревоженным. Подолгу сидел, не двигаясь, и много курил. Иногда он начинал следить за каждым ее движением, будто в ней таилась какая-то опасность.
– Что с тобой? – постоянно спрашивала Розмари.
– Ничего, – отвечал он. – Разве ты сегодня не идешь на занятия по скульптуре?
– Я уже два месяца не ходила.
– Почему ты бросила?
Она пошла на занятия, отлепила старый пластилин, переделала каркас и начала заново, новую работу среди новых учеников. – Где вы пропадали? – поинтересовался преподаватель. Он носил роговые очки, имел огромный кадык и, несмотря на свои громадные мускулистые руки, лепил крошечные изящные фигурки.
– В Занзибаре, – пошутила Розмари.
– Занзибара больше нет, – сказал он, нервно улыбаясь. – Теперь он называется Танзания.
Однажды Розмари долго ходила по магазинам, а когда вернулась, то увидела букет роз на кухне, еще один в гостиной, а из спальни вышел Ги с розой в руке, виновато улыбаясь, как будто репетировал сцену из какого-то нового спектакля.
– Я просто настоящее дерьмо. Это все из-за того, что я переживал: а вдруг к Бомгарту вернется зрение? И больше меня ничего не интересовало вокруг. – Это понятно, – ответила Розмари. – Ты должен чувствовать себя ужасно при таких обстоятельствах.
– Послушай, – перебил он и вручил ей розу. – Даже если все это провалится, даже если я до конца своих дней буду рекламировать вина, я больше никогда не буду вести себя так по отношению к тебе.
– Но ты совсем…
– Я все понял. Я был так озабочен своей карьерой, что «Мысль Номер Один» была не о тебе. Давай заведем ребенка, ладно? Или троих, одного за другим.
Она удивленно посмотрела на него.
– Ну, малыша, понимаешь. Агу-агу… Пеленки всякие там. Уа-уа!..
– Ты это серьезно? – спросила Розмари.
– Конечно, серьезно. Я даже рассчитал, когда лучше этим заняться – в следующий понедельник и вторник. На календаре эти дни отмечены красными кружочками.
– Ты что, на самом деле хочешь этого, Ги? – переспросила Розмари, и в глазах ее заблестели слезы.
– Нет, я так шучу! Конечно, я говорю серьезно. Но только не надо плакать, Розмари, хорошо? Пожалуйста. Я очень расстроюсь, если ты будешь плакать, поэтому прекращай это сейчас же, ладно?
– Хорошо, я не буду.
– Я, наверное, помешался с этими розами, да? – Он радостно оглянулся. – Там в спальне ждет еще один огромный букет.
Глава 8
Розмари пошла на Бродвей за рыбными котлетами и на Лексингтон авеню купить сыра – не потому, что его не было в магазине поблизости, а просто оттого, что утро было свежее и прозрачно-голубое, и ей захотелось побродить по городу. Пальто развевалось, и утренние прохожие восхищенно посматривали на нее, а спешащие на работу служащие замечали ее неторопливость и немного завидовали. Был понедельник, четвертое октября, в этот день приезжал Папа Римский, и люди становились от этого более благожелательными и общительными, чем в обычные дни. «Как здорово, – думала Розмари. – Все люди счастливы в тот самый день, когда счастлива я сама».
Днем она посмотрела выступление Папы по телевизору, который выдвинула из ниши и повернула так, чтобы было удобно одновременно смотреть передачи и готовить на кухне рыбу с овощами и салат. Речь Папы в ООН тронула Розмари, и теперь она была совершенно уверена, что положение во Вьетнаме наконец изменится. «Нет войне», – говорил он. Неужели эти слова не дойдут даже до самых твердолобых политиков. В половине пятого, когда она уже накрывала на стол перед камином, зазвонил телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51