— Я бы их вам и не сообщил, — гордо отвечал я. — Я — французский солдат.
— Браво! — поддержал меня товарищ Лашом-Аржантон.
— Мы вас не спрашивали, — почти униженно продолжал Жерис-хан, — и спрашивать не станем. Мы ждем от вас совершенно другого рода услуги.
— Говорите! — заявил я. — А я уж решу — совместима ли эта услуга с моей честью солдата.
— В этом можете не сомневаться, — сказал Жерис-хан.
— Я вас слушаю.
Заговорил военный министр республики Оссиплури.
— Сегодня — среда. Генерал Франше д'Эспрэ выступит из лагеря только в воскресенье, если к тому времени вы не вернетесь.
— Совершенно верно.
— Так вот! Мы предоставим в ваше распоряжение прекрасный автомобиль, который в самый короткий срок доставит вас к вашим. В наших интересах, чтобы вы не опоздали.
— Безусловно…
— Но за это…
— Но за это…
— За это мы надеемся, что вы воспользуетесь исключительным положением, которое вы занимаете при генерале Франше д'Эспрэ, чтобы…
Я поднял руку.
— Остановитесь, — сказал я, — ни слова больше. Видно, вы не знаете ни меня, ни генерала.
— Но, дорогой месье Пендер, — вмешался товарищ Лашом-Аржантон. — Даю вам слово, что вы неправильно поняли товарища Жерис-хана.
— А в чем же дело в таком случае?
— Я только что хотел вам объяснить, когда вы прервали меня, — снова заговорил военный министр, видимо начинавший нервничать.
— Говорите же.
— Итак, дорогой полковник, речь идет о том, чтобы вы, вернувшись к генералу Франше д'Эспрэ, энергично постарались бы отговорить его…
— Простите, что я перебью вас еще раз. Но скажите, какие я выставлю мотивы?
— То, что овладеть Маракандой очень трудно. Я выпустил клуб дыма.
— Вы только что при мне сознались, что вам невозможно выставить и двадцати тысяч человек…
Жерис-хан закусил губу.
— Патриотизм оссиплурийцев…
— Его я не отрицаю. Но думаете ли вы, что этого достаточно, чтобы уравнять силы, между которыми в данный момент такое громадное несоответствие?
— Существуют же, наконец, веления гуманности, морали, которые…
— О, на этой почве, мой милый господин, — сказал я, — мы с вами не столкуемся. Я — всего только солдат. Я исполняю приказания. Мне нечего разбираться в мотивах, руководящих теми, кто эти приказания дает. Вы только что упомянули о патриотизме. Я не допускаю патриотизма условного.
— Браво! — вырвалось у товарища Лашом-Аржантона. Жерис-хан бросил на старика взгляд, от которого тому, должно быть, захотелось сквозь землю провалиться.
— Итак, вы отказываетесь? — переспросил он меня, и в тоне послышалась угроза.
Со своей стороны, я испугался, что зашел слишком далеко. К счастью, тут в разговор вмешался Азим Электропулос.
— Товарищ Жерис-хан, — начал он своим льстивым голоском, — товарищ Жерис-хан, дорогой полковник, успел ознакомить вас лишь с одной стороной вопроса — военной. Есть и другие стороны. Обязательства всегда взаимны. Мы не милости ждем, дорогой полковник, от его сиятельства генерала Франше д'Эспрэ, а хотим вступить с ним, через вас, в соглашение.
— Это меняет дело, — отвечал я. — В таком случае я охотно возьму на себя роль, которую вы мне поручаете. Каковы ваши предложения?
— Мы просим вас предоставить нам эту ночь, чтобы сформулировать их, — заявил Азим Электропулос, обменявшись взглядом с другими членами собрания.
— Это вполне правильно, — согласился я. — Но могу ли я, в свою очередь, задать вам вопрос?
— Говорите.
— Каких гарантий потребуете вы от меня?
— Ваше честное слово, что так или иначе вы вернетесь, как военнопленный.
— Даю вам его, — царски-великодушно обещал я.
— Товарищи, — объявил Жерис-хан. — Заседание закрыто. Следующее состоится завтра, в одиннадцать часов, и на нем полковнику Пендеру будут сообщены предложения правительства Оссиплури.
Он собирал свои бумаги.
— Я немедленно отправлюсь, — продолжал он, — к кому вы знаете, представить на утверждение, согласно нашей конституции, только что единогласно принятые нами постановления.
Как вы могли заметить, мне уже несколько раз пришлось слышать эту таинственную формулу — кого вы знаете. Я только что собрался задать вопрос, который помог бы мне
разъяснить эту тайну, как с удивлением заметил, что все члены собрания, в том числе товарищ Лашом-Аржантон и даже Азим Электропулос, вытянулись в струнку. В зал входил высокий татарин в белой атласной одежде, шитой золотом. Жерис-хан сделал недовольное движение.
Он вскрыл пакет, который подал ему татарин на серебряном подносике. Глаза у него сверкнули. Он смял письмо.
— Передай кому ты знаешь, — сухо сказал он, — что полковник Пендер сочтет за удовольствие явиться сегодня вечером по приглашению.
Татарин отвесил поклон и направился к выходу.
В эту минуту я сделал то, что и сейчас представляется мне безумным.
Но мне вскружили голову мои успехи в дипломатии, и я в самом деле не знал никаких сомнений и опасений.
— Pardon, — сказал я. — Разрешите два слова. И, обращаясь к татарину:
— Погодите-ка, молодой человек. Я повернулся к Жерис-хану:
— Во Франции люди из общества принимают приглашена только при двух условиях: если им известно, к чему это приглашение их обязывает, и если им знакомо лицо, приглашающее их.
— Bravo! — негромко воскликнул товарищ Лашом-Аржантон.
Жерис-хан сделал гримасу, которая должна была изображать улыбку.
— Я удовлетворю ваше желание, господин полковник. Вы приглашены сегодня в девять часов вечера на обед к олигарх; Оссиплури. Это честь, которая…
— Позвольте, позвольте. Вы сказали: олигарху Оссиплури.. Я перестаю понимать. Олигархия — это правление не многих, если память не изменяет мне. Как же может бьт в таком случае один олигарх? Я не люблю, когда меня мороча баснями, господа.
И я выпрямился во весь свой рост. Жерис-хан, видимо, достиг предела терпения.
— Надеюсь, мы не станем обсуждать здесь оссиплурийскун конституцию, — сказал он. — Будем держаться факта: в Оссиплури есть олигарх. Олигарх Оссиплури — высшая власть в стране. Олигарх Оссиплури приглашает на обед военнопленного.
— Еще раз прошу прощения: не военнопленного, а — в последние десять минут — полномочного делегата, — возразил я с чувством собственного достоинства, которое росло с каждой минутой.
— Если хотите, — согласился Жерис-хан, позеленев от злости, — слова ничего не меняют.
Я направился к татарину в белом атласе. Вид у меня, очевидно, был самый внушительный, так как он простерся ниц.
— Молодой человек, — сказал я ему, — ты передашь тому, кто послал тебя, что полковник Этьен Пендер сочтет за удовольствие явиться к нему в полночь, ни минутой раньше, ни минутой позже. Иди и да сохранит тебя бог, которому ты молишься.
Татарин поклонился еще раз и вышел. В зале — общее смущение и изумление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16