Я его сразу узнал.
– Ах, вот этот красавец? Но зачем мы будем за ними ходить?
Тем не менее все встали и, вмешавшись в толпу, пошли в двух шагах позади русских офицеров. Бейль с величайшим волнением следил за каждым жестом Ширханова, которого он не видел почти десять лет. Спутник Ширханова напоминал мальчика, виденного им в дни московских пожаров. То был воспитанник дворянского Пансиона, который вместе с учителем переводил для него на французский язык страницы русских исторических сочинений, с любопытством посматривая на врагов, занявших Москву столь внезапно, что он с товарищами по пансиону не успел выехать. Фамилию этого мальчика Бейль не помнил, он знал только, что она звучит по-польски и что зовут его Петром. Неужели до такой степени могут сохраниться детское выражение глаз и очертания бровей, оттопыренная нижняя губа, что даже прошедшие десять лет не меняют человека?!
Русские офицеры говорили, не стесняясь, на своем языке. Бейль разобрал только несколько раз фамилию Сен-Симона.
Курье, обращаясь к Бейлю, спросил:
– Вы, кажется, не знаете русского языка?
– Я хорошо запомнил только русские ругательства, – ответил Бейль.
– Но вот Корэф, должно быть, понимает по-русски.
– Очень мало. Братья моей жены – Матьясы – ведут в Москве какие-то коммерческие дела. По моему, молодые люди говорят о посещении Сен-Симона, которого они застали больным. Неужели этот чудак со своими фантазиями может иметь успех?
– Да, потомок герцогов и граф, отказавшийся от титула, живущий сейчас в мансарде на хлебе и на воде, мечтающий обновить человечество социализмом, – как видите, он пользуется успехом у русских гвардейцев, – заметил Бейль.
– Страна крепостных рабов и дикарей-дворян – что общего между ее представителями и сумасшедшим чудаком Сен-Симоном! – воскликнул Курье. – Россия живет семнадцатым веком. Я думаю, что холеные дворянчики интересовались Сен-Симоном так же, как русские цари интересовались уродливыми карликами.
– Только не этот высокий адъютант. Я о нем самого лучшего мнения, – сказал Бейль.
– Откуда вы его знаете? – спросил Мериме. – И что за влюбленный тон?
– Мне называли его фамилию, но нужно сделать горловую операцию, чтобы безнаказанно ее произнести. Он был адъютантом какого-то князя на букву «В». О князе говорили как о герое Шевардинского редута.
– Это что такое? – спросил Мериме. – Вы знаете, когда мне было одиннадцать лет, я часами простаивал около решетки Тюильри и смотрел, как эти азиаты на маленьких лошадках, в меховых шапках, с желтыми лампасами, вооруженные пиками, разъезжали по улицам Парижа. Это было замечательное зрелище! С тех пор я ищу встречи с русскими.
– Я склонен без всякого чувства приличия подойти и познакомиться, – сказал Бейль. – Но я не знаю, как это будет принято. Лучше послушаем, о чем они говорят.
Корэф, стараясь переводить дословно, произнес:
– Старший говорит младшему: «Послушай, Каховский, ведь весь „Катехизис промышленников“ – сущий вздор. Я буду по-прежнему противиться допущению купеческого сословия в общество и союзы. Купцы суть невежды, а без просвещения наше дело неосуществимо».
Еще несколько шагов по аллее. Долетают обрывки русской речи. Молодой человек горячится, и глаза его сверкают. Ширханов улыбается и с грустной серьезностью думает о значении произносимых слов.
Корэф передает:
– Русский, кажется, цитирует «Новое христианство». Очевидно, они под сильным влиянием социалиста… «Государи Европы объединились под знаменем христианства в Священный союз, но их поведение поддерживает старую систему власти меча и власти кесаря». Молодой поляк убежден, что ни царь, ни промышленники не могут дать, как он выражается, истинной свободы… Однако они опасны, ваши русские офицеры. Что за черт, да он якобинец, ваш офицер! Посмотрите, как горят глаза, когда он оборачивается к спутнику. Слышите, слышите, что говорит? Он говорит, что Риего сделал ошибку, что надо истреблять царские семьи. Если бы Фердинанда обезглавили, так же как Людовика во Франции, то не было бы клятвопреступлений короля и не было бы организованного убийства целой страны силой чужестранного оружия. «Правительство, не согласное с желаниями народа, всегда виновно, ибо в здравом слове закона есть воля народная. Недостаточно повесить Аракчеева, – надо обезглавить Александра, надо истребить царскую фамилию».
Четверо французов переглянулись.
– Вот вам новый Робеспьер, – сказал Мериме – А вы говорите, что они крепостники и офицеры императорской гвардии.
– Я уверен, что это чрезвычайно редкий случай, – сказал Курье. – Перед нами террористы в гвардейских мундирах. Во всяком случае, они не простые путешественники и не зря были у Сен-Симона.
– Но этот Каховский – законченный террорист, – произнес Корэф настолько громко, что оба офицера быстpo обернулись, посмотрели на французов и свернули, ускорив шаги, на боковую аллею.
Вторично произошла встреча двух военных героев 1812 года. Снова одно мгновение смотрели они из толпы друг на друга, не зная о том, как судьба скрестила их дороги однажды. Князь Ширханов давно забыл морозное декабрьское утро у Аракчеева в Грузине, когда, будучи молодым поручиком, просидел всю ночь, переписывая французские письма военного комиссара наполеоновской армии Анри Бейля.
Бейль, когда-то тщетно искавший в горящей Москве Мелани Гильбер, писавший ей бескорыстные дружеские письма, никак не думал, что эти перехваченные письма читал офицер, дважды встреченный им в Париже. Судьба развела их снова.
Затерявшись в толпе, русские офицеры исчезли. Через минуту четверо французов о них позабыли. Высокий, полный и грузный человек в длинном сюртуке с огромным бархатным воротом, с круглым лицом, умными глазами, встретился им. На губах заиграла улыбка, глаза стали веселыми, широкополая шляпа поднялась в вежливом приветствии, солнце осветило сияющую лысину. Беранже, насмешливо скаля зубы, с преувеличенно любезным поклоном поздоровался с Бейлем и Курье, потом сухо кивнул головой в сторону Мериме и Корэфа.
– Я все-таки на месяц дольше, чем вы, засиделся в тюрьме, – сказал он, обращаясь к Курье.
– Большому кораблю – большое… плавание, – ответил тот. – He могу сказать, чтобы в этом отношении я вам завидовал.
– А я все-таки завидую Виноделу. Ваши памфлеты – это такое крепкое вино, что сшибает с ног даже литературных пьяниц вроде меня.
– Ну, батюшка, я бы отдал все мои памфлеты за вашего «Сатану, умирающего от яда иезуита Лойолы». Согласитесь сами, что черт, не выдержавший иезуитского напитка, – это очаровательная шутка! Но то, что иезуитский генерал немедленно занимает трон владыки ада, то, что иезуит становится чертом и управляет миром, – это совершенно несомненно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
– Ах, вот этот красавец? Но зачем мы будем за ними ходить?
Тем не менее все встали и, вмешавшись в толпу, пошли в двух шагах позади русских офицеров. Бейль с величайшим волнением следил за каждым жестом Ширханова, которого он не видел почти десять лет. Спутник Ширханова напоминал мальчика, виденного им в дни московских пожаров. То был воспитанник дворянского Пансиона, который вместе с учителем переводил для него на французский язык страницы русских исторических сочинений, с любопытством посматривая на врагов, занявших Москву столь внезапно, что он с товарищами по пансиону не успел выехать. Фамилию этого мальчика Бейль не помнил, он знал только, что она звучит по-польски и что зовут его Петром. Неужели до такой степени могут сохраниться детское выражение глаз и очертания бровей, оттопыренная нижняя губа, что даже прошедшие десять лет не меняют человека?!
Русские офицеры говорили, не стесняясь, на своем языке. Бейль разобрал только несколько раз фамилию Сен-Симона.
Курье, обращаясь к Бейлю, спросил:
– Вы, кажется, не знаете русского языка?
– Я хорошо запомнил только русские ругательства, – ответил Бейль.
– Но вот Корэф, должно быть, понимает по-русски.
– Очень мало. Братья моей жены – Матьясы – ведут в Москве какие-то коммерческие дела. По моему, молодые люди говорят о посещении Сен-Симона, которого они застали больным. Неужели этот чудак со своими фантазиями может иметь успех?
– Да, потомок герцогов и граф, отказавшийся от титула, живущий сейчас в мансарде на хлебе и на воде, мечтающий обновить человечество социализмом, – как видите, он пользуется успехом у русских гвардейцев, – заметил Бейль.
– Страна крепостных рабов и дикарей-дворян – что общего между ее представителями и сумасшедшим чудаком Сен-Симоном! – воскликнул Курье. – Россия живет семнадцатым веком. Я думаю, что холеные дворянчики интересовались Сен-Симоном так же, как русские цари интересовались уродливыми карликами.
– Только не этот высокий адъютант. Я о нем самого лучшего мнения, – сказал Бейль.
– Откуда вы его знаете? – спросил Мериме. – И что за влюбленный тон?
– Мне называли его фамилию, но нужно сделать горловую операцию, чтобы безнаказанно ее произнести. Он был адъютантом какого-то князя на букву «В». О князе говорили как о герое Шевардинского редута.
– Это что такое? – спросил Мериме. – Вы знаете, когда мне было одиннадцать лет, я часами простаивал около решетки Тюильри и смотрел, как эти азиаты на маленьких лошадках, в меховых шапках, с желтыми лампасами, вооруженные пиками, разъезжали по улицам Парижа. Это было замечательное зрелище! С тех пор я ищу встречи с русскими.
– Я склонен без всякого чувства приличия подойти и познакомиться, – сказал Бейль. – Но я не знаю, как это будет принято. Лучше послушаем, о чем они говорят.
Корэф, стараясь переводить дословно, произнес:
– Старший говорит младшему: «Послушай, Каховский, ведь весь „Катехизис промышленников“ – сущий вздор. Я буду по-прежнему противиться допущению купеческого сословия в общество и союзы. Купцы суть невежды, а без просвещения наше дело неосуществимо».
Еще несколько шагов по аллее. Долетают обрывки русской речи. Молодой человек горячится, и глаза его сверкают. Ширханов улыбается и с грустной серьезностью думает о значении произносимых слов.
Корэф передает:
– Русский, кажется, цитирует «Новое христианство». Очевидно, они под сильным влиянием социалиста… «Государи Европы объединились под знаменем христианства в Священный союз, но их поведение поддерживает старую систему власти меча и власти кесаря». Молодой поляк убежден, что ни царь, ни промышленники не могут дать, как он выражается, истинной свободы… Однако они опасны, ваши русские офицеры. Что за черт, да он якобинец, ваш офицер! Посмотрите, как горят глаза, когда он оборачивается к спутнику. Слышите, слышите, что говорит? Он говорит, что Риего сделал ошибку, что надо истреблять царские семьи. Если бы Фердинанда обезглавили, так же как Людовика во Франции, то не было бы клятвопреступлений короля и не было бы организованного убийства целой страны силой чужестранного оружия. «Правительство, не согласное с желаниями народа, всегда виновно, ибо в здравом слове закона есть воля народная. Недостаточно повесить Аракчеева, – надо обезглавить Александра, надо истребить царскую фамилию».
Четверо французов переглянулись.
– Вот вам новый Робеспьер, – сказал Мериме – А вы говорите, что они крепостники и офицеры императорской гвардии.
– Я уверен, что это чрезвычайно редкий случай, – сказал Курье. – Перед нами террористы в гвардейских мундирах. Во всяком случае, они не простые путешественники и не зря были у Сен-Симона.
– Но этот Каховский – законченный террорист, – произнес Корэф настолько громко, что оба офицера быстpo обернулись, посмотрели на французов и свернули, ускорив шаги, на боковую аллею.
Вторично произошла встреча двух военных героев 1812 года. Снова одно мгновение смотрели они из толпы друг на друга, не зная о том, как судьба скрестила их дороги однажды. Князь Ширханов давно забыл морозное декабрьское утро у Аракчеева в Грузине, когда, будучи молодым поручиком, просидел всю ночь, переписывая французские письма военного комиссара наполеоновской армии Анри Бейля.
Бейль, когда-то тщетно искавший в горящей Москве Мелани Гильбер, писавший ей бескорыстные дружеские письма, никак не думал, что эти перехваченные письма читал офицер, дважды встреченный им в Париже. Судьба развела их снова.
Затерявшись в толпе, русские офицеры исчезли. Через минуту четверо французов о них позабыли. Высокий, полный и грузный человек в длинном сюртуке с огромным бархатным воротом, с круглым лицом, умными глазами, встретился им. На губах заиграла улыбка, глаза стали веселыми, широкополая шляпа поднялась в вежливом приветствии, солнце осветило сияющую лысину. Беранже, насмешливо скаля зубы, с преувеличенно любезным поклоном поздоровался с Бейлем и Курье, потом сухо кивнул головой в сторону Мериме и Корэфа.
– Я все-таки на месяц дольше, чем вы, засиделся в тюрьме, – сказал он, обращаясь к Курье.
– Большому кораблю – большое… плавание, – ответил тот. – He могу сказать, чтобы в этом отношении я вам завидовал.
– А я все-таки завидую Виноделу. Ваши памфлеты – это такое крепкое вино, что сшибает с ног даже литературных пьяниц вроде меня.
– Ну, батюшка, я бы отдал все мои памфлеты за вашего «Сатану, умирающего от яда иезуита Лойолы». Согласитесь сами, что черт, не выдержавший иезуитского напитка, – это очаровательная шутка! Но то, что иезуитский генерал немедленно занимает трон владыки ада, то, что иезуит становится чертом и управляет миром, – это совершенно несомненно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181