За рюкзак зацепилась моя полевая сумка с секретными картами и аэрофотоснимками.
За полевую сумку зацепился нож на цепочке, составлявший одно целое с поясным ремнем, и, следовательно, с моими штанами.
Коллекторские штаны, как положено по субординации, Санчо Пансой последовали за начальницкими.
Я смотрел на этот демарш снаряжения маршрутной пары широко раскрыв глаза, и ничего не мог сделать, ибо был на лопатках и миллиметр за миллиметром сползал в бездну. Татьяна кончила лишь после того, как в пропасть трусливым аутсайдером скользнула кучка нашего нижнего белья. Кончив, оторвала исступленные глаза от Гиссарского хребта, как ни в чем не бывало продолжавшего пилить знойное небо, мгновенно уяснила ситуацию (моя школа!) и одним движением зада обеспечила нам безопасное положение в пространстве. Поднявшись, я убедился, что верными мне остались одни лишь портянки. Это, естественно, не могло не вывести меня из себя, и Татьяне крупно досталось, причем на этот раз я предусмотрительно занял позицию сверху.
В лагерь мы пришли вечером, пришли в портянках, превращенных в набедренные повязки, и над нами не смеялись разве что приблудившиеся собаки...
* * *
– Послушайте, Надя... – закончив реминисценции, посмотрел я озабочено на девушку. – А вы с Мишей случайно не читали моих бульварных романов? Несколько лет назад вышла одна книжка, так в ней я...
– Читали что-то, Миша читал, – сухо кивнула она, видимо недовольная тем, что я прервал ее воодушевленное разглагольствование о любви и смерти. – Нервно затушила сигарету.
– Чувствую, пропасть оказалась неглубокой, и вы выжили? – спросил я едко, обидевшись на "что-то". – Или люди из Службы спасения успели натянуть внизу прочную сетку или натаскали с соседних лугов душистого горного сена?
– Нет, машина упала на три сосенки, прилепившиеся к самому ее краю, и среди них застряла. А я упала на Мишу. Он спас меня своим телом.
– Толстенький был? – хохотнул я.
– Нет, он был поджарым, – механически ответила Надежда, глядя на портрет за моей спиной. Помолчав, продолжила, вперившись уже в мои глаза: – Если бы ты видел его мертвые глаза... Представь – наверху полная луна ночником, добела раскалившиеся звезды, а я смотрю в них, нависнув сверху. Все в них было: и счастье, и горечь расставания, и радость встречи с небытием, радость избавления...
– Как же ты выбралась? – пробормотал я рассеянно – неожиданно мне вспомнился фильм, в котором душевнобольная героиня похищает писателя с тем, чтобы он написал о ней книгу. Кстати, писатель этот не мог передвигаться, потому что ноги у него были тщательно переломаны. У меня, похоже, все это впереди.
– Перед тем, как упасть на сосны, машина ударилась об край скалы, и одно из окон выправилось так, что я смогла вылезти... Утром, меня, безумную и замерзшую, нашли на асфальте – я в бессознательном состоянии взобралась на дорогу, взобралась глубокой ночью по обрывистым скалам. Шофера позвонили папе, он прислал вертолет, через несколько часов я уже лежала в госпитале. После хирургов за меня взялись психотерапевты, подлечили так, что я о Мише напрочь забыла. А что с меня взять? Я ведь была семнадцатилетней девчонкой. И вспомнила его лишь в постели, в первую брачную ночь с Олегом Миловским...
Сказав это, Надежда приказала слуге убрать тарелку и подать десерт.
– Олег Миловский – это второй муж? – спросил я, отпив глоток вина. В чем, в чем, а в вине в этом сумасшедшем доме знали толк.
– Да. Я соврала, что о Мише не помнила из-за психоаналитиков. Просто Алик был такой. Как только я его увидела, так тотчас поняла: мужчин, кроме Алика, на свете нет. Ни одного. Потому что все остальные по сравнению с ним – ничто. Он был всех красивее, всех сильнее, всех умнее и обаятельнее. И он смотрел на меня, как на единственную женщину на Земле. Потому я его совсем не ревновала, хотя все женщины оборачивались ему вслед. Да, не ревновала, и у нас была сплошная романтика, все как в старину. До свадьбы мы лишь несколько раз робко поцеловались. Ты представляешь, я зарделась, когда он в первом нашем танце положил руку на мою попу... И он тоже, кажется, покраснел. Да, покраснел... Мы были первая в Москве пара... Обе столицы на нашей свадьбе гуляли. А утром я сказала ему, что ухожу совсем, что он мне не нужен...
– То, что произошло в постели, не шло ни в какое сравнение с тем, что вы испытали в разбитой машине?
Я вспомнил Наташу. Наверное, потому что все, что я испытал с другими женщинами, не шло ни в какое сравнение с тем, что я испытал за те часы, что она была рядом. Господи, когда же я ее увижу? Увижу ли вовсе? Ее завораживающее личико? Ее манящее существо? Услышу ли ее голос, плавящий сердце? Нет, не увижу и не услышу... Это невозможно, как невозможно небесное счастье. И все из-за этого идиотского замка... Так завязнуть в нем! Странно, что я вообще ее вспомнил. Да была ли она? Есть ли на свете?
Сухой голос Надежды вмиг рассеял мои мысли.
– Да. То, что было в постели с Аликом, не шло ни в какое сравнение с тем, что было с Мишей, – сказала она отстраненно, видимо, воскрешая в памяти образы своей второй первой брачной ночи. – Я говорила, что после Миши у меня никого не было, и потому не было возможности опуститься на землю к чувствам обычной силы... Да и добрачная романтика с пыланьем щек, дрожаньем рук и признательных слов лишь навредила нам – вожделение всегда богаче и приятнее своих физических плодов.
– Понимаю. То, что вы испытали с Аликом, было похоже на оргазм в машине, как вспышка истощившейся трехрублевой зажигалки похожа на вспышку молнии.
Надя подняла сузившиеся глаза: – Не было оргазма, хотя по определенному параметру Алик превосходил Мишу, по меньшей мере, на дюйм.
Я засмеялся.
– Вы чему смеетесь?
– Да теперь понятно, почему Миша нуждался в ледниковых трещинах. Все в мире объясняется просто.
– Может, вы и правы... – посмотрела она внимательно и я, поняв, что девушка вспомнила мои параметры, решил вернуть ее мысли в прежнее русло: – Так вы и в самом деле распрощались с Аликом после первой брачной ночи?
– Нет, конечно. Вечером он позвонил и сказал, что покончит с собой, определенно покончит, если мы не встретимся для объяснений. Мы поехали в тихий загородный ресторан, и я ему все рассказала. Я сказала, что не смогу с ним жить только лишь для того, чтобы было с кем появляться на свет, вести хозяйство, ездить на курорты, рожать детей. Все это необходимо, этого требуют стереотипы и физиология, но зачем все это, если нет чувственной любви, если нет к ней искреннего стремления?
Олег меня понял. А может, и не понял, а просто необыкновенно любил. Он сказал, что без меня ему все равно не жить, и потому готов хоть сейчас ехать в Азию, в Антарктиду, к самым большим в мире ледникам с самыми глубокими в мире ледниковыми трещинами.
1 2 3 4 5 6