Лицо его было страшно, пули впивались в стремительное тело одна за другой, но он продолжал мчаться, как дикий. Голова Худосокова была бы неминуемо размозжена, если бы последние две его пули не вошли в дико выпученные глаза нападавшего...
Ничего не понимая, я уставился в труп шофера, а Худосоков, внимательно наблюдая за мной, сменил обойму и направился к истекающему кровью шоферу. И тут вновь где-то в впереди звякнул металл, я вскинул голову и увидел Ольгу, выглядывавшую из-за груды искореженных труб и профиля.
Я бросился к Худосокову, но он выстрелил в меня дважды не повернув даже головы... Одна пуля попала в плечо, другая – в бедро и я, обливаясь кровью, упал на ворох металлических опилок. В это время, с места, где пряталась Ольга, раздались сухие пистолетные выстрелы. Худосоков ответил на них несколькими короткими очередями. После третьей очереди выстрелы оборвались...
Выждав минут пятнадцать за рельсовой баррикадой, Худосоков подошел к рюкзаку, повесил его за плечо и бесстрастным шагом доморощенного Терминатора медленно пошел к куче металлолома, служившей для Ольги баррикадой. Сжимая рану на плече и волоча за собой простреленную ногу (слава Богу, мои кости пуль бандита не привлекли) я потащился за ним.
...Девушка лежала ничком на ржавых, искрученных трубах. Подойдя к казавшемуся невесомым телу, Худосоков носком ботинка перевернул его на спину. Девушка не дышала, блузка на груди была насквозь пропитана алой, не почерневшей еще кровью...
– Не успел ее трахнуть, жаль... – сказал Худосоков, глядя в ее синие, чуть приоткрытые глаза. – Была бы довольна, сучка...
Я хотел подойти к Ольге, но был решительно остановлен дулом автомата.
– Или ты остаешься здесь мертвым, или идешь со мной живым, – сказал Худосоков, презрительно глядя в мои полные слеза глаза. – Пошли, чего тебе с холодной на холодном лежать... Файды в этом никакой.
Я постоял немного, с ненавистью глядя в его равнодушные, бесцветные глаза и, решив немедленно напороться на пулю в живот, пошел на него со сжатыми кулаками.
– Ну, ты даешь! – отступая назад, покатился со смеху Худосоков. – Ты, чо, Сашку Матросова из себя изображаешь? На, лучше перевяжись!
И, вытащив из заднего кармана перевязочный пакет, кинул его мне. Полностью лишенный воли, раздавленный смертью любимой девушки, я сел на камни и заплакал... Слезы текли у меня по щеке, я плакал, плакал и выполнял приказ Худосокова – перевязывался... Потом он повел меня в Контору. И, к сожалению, мы дошли до нее без приключений – Коля исчез!
4. Хрен с винтом. – Спасительный медальон. – Смерть поэта. – Весенне-летний в яркой форме.
В кают компании все было по-прежнему. Тот же опустошенный Шура сидел на стуле, отрешенно глядя в потолок, и тот же хищно-злорадный Хачик с автоматом подмышкой что-то ему говорил в лицо своим писклявым голосом. Худосоков вручил рюкзак с деньгами своему главарю и, рассказав ему о смерти водителя и Ольги, направился к двери.
– Зырьте в оба! – пискнул ему вслед Хачик. – К обеду сматываемся!
После того, как Худосоков притворил за собой дверь, а я присел на пол у кухонной стены, Хачик присел над рюкзаком, развязал его и вытащил несколько пачек долларов.
– Сколько здесь, ты говорил? – спросил он меня, не разгибаясь и не поворачивая ко мне головы. В его голосе была надежда, что я назову сумму большую, им уже на глаз прикинутой.
– Лимон триста... Примерно... Мы не считали... – ответил я автоматически.
Автоматически, не потому, что боль в раненном плече стала невыносимой, а потому что мое внимание полностью поглотил Шура – с ним происходило нечто жуткое. Человек, минуту назад напоминавший мешок с трухлявой соломой, начал на моих глазах превращался в смертоносного монстра, беспрерывно излучающего вокруг себя мощные волны леденящего кровь ужаса. Он медленно выпрямился, глаза его налились кровью и выпучились. Когда он встал, то показался мне на голову выше и намного шире в плечах прежнего мешковатого Шуры. Весь охваченный цепенящим ужасом, я понял, что этот человек меня не узнает и более того, что когда он покинет эту комнату, в ней не останется ничего живого...
"Фуга!!! – подумал я, моментально вспотев. – Фуга! Мистер Джекилл превращался в мистера Хайда, а мешковатый Шура превращается в незнающего пощады монстра!"
А Хачик, не разгибаясь, считал зеленые пачки: "...Восемьдесят девять, девяносто, девяносто один..." На счете "девяносто пять" монстр подошел к нему сзади и опустил ему руку на плечо. Хачик недовольно вскинул голову и, увидев нависшие над ним малиновые глаза, замер с широко раскрытым от ужаса ртом.
Так они смотрели друг на друга бесконечные десять секунд. Когда дрожащая рука Хачика потянулась к автомату, монстр обхватил его лицо и затылок руками и резким, выверенным движением повернул на сто двадцать градусов. И в гробовой тишине кают-компании раздался хруст ломающихся шейных позвонков... Услышав его, убийца зловеще улыбнулся и, не отпуская головы своей жертвы, разогнулся и поднял ее над собой. По мере того, как руки поднимались, сломанная шея Хачика становилась все длиннее и длиннее... Неторопливо налюбовавшись только что сотворенной смертью, монстр откинул безжизненное тело в сторону и медленно повернулся ко мне...
Я не мог шевельнуть и пальцем. Пространство вокруг полупрозрачно застыло. И наплывающий на меня убийца не двигался – он как бы растворялся в воздухе и возникал вновь, но уже шагом ближе. И через бесконечность я почувствовал его холодные ладони на своих щеках, и увидел его безумные немигающие холодные глаза. И приготовился услышать такой негромкий, такой откровенный хруст своих шейных позвонков – последний звук своей непутевейшей жизни...
Но монстр не стал ломать моей шеи. Ни на йоту не изменив выражения своего лица, он отпустил мою голову и, дико захохотав, повернулся к двери и растворился в воздухе.
По крайней мере, мне так показалось, что растворился. Скорее всего, я на минуту потерял сознание от перенапряжения. Когда я пришел в себя на полу, все происшедшее мне показалось страшным сном и казалось до тех пор, пока глаза мои не наткнулись на лежащего навзничь Хачика. Я, хромая (бедро продолжало кровоточить) подошел к бандиту и принялся рассматривать его шею. Она была неестественно длинной и вся в красновато-бурых пятнах. В это время дверь кают-компании открылась и, повернувшись к ней, я увидел входившую Инессу. В переднике в приятный голубой горошек и такой же косынке. Приветливо кивнув головой, она, как ни в чем небывало, направилась к кухне и скоро там старательно загремела посуда. Ошарашенный я опустился на пол и, обхватив лицо ладонями, начал мерно, как тихий сумасшедший, раскачиваться. Раскачиваться, дабы укачать изменивший мозг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Ничего не понимая, я уставился в труп шофера, а Худосоков, внимательно наблюдая за мной, сменил обойму и направился к истекающему кровью шоферу. И тут вновь где-то в впереди звякнул металл, я вскинул голову и увидел Ольгу, выглядывавшую из-за груды искореженных труб и профиля.
Я бросился к Худосокову, но он выстрелил в меня дважды не повернув даже головы... Одна пуля попала в плечо, другая – в бедро и я, обливаясь кровью, упал на ворох металлических опилок. В это время, с места, где пряталась Ольга, раздались сухие пистолетные выстрелы. Худосоков ответил на них несколькими короткими очередями. После третьей очереди выстрелы оборвались...
Выждав минут пятнадцать за рельсовой баррикадой, Худосоков подошел к рюкзаку, повесил его за плечо и бесстрастным шагом доморощенного Терминатора медленно пошел к куче металлолома, служившей для Ольги баррикадой. Сжимая рану на плече и волоча за собой простреленную ногу (слава Богу, мои кости пуль бандита не привлекли) я потащился за ним.
...Девушка лежала ничком на ржавых, искрученных трубах. Подойдя к казавшемуся невесомым телу, Худосоков носком ботинка перевернул его на спину. Девушка не дышала, блузка на груди была насквозь пропитана алой, не почерневшей еще кровью...
– Не успел ее трахнуть, жаль... – сказал Худосоков, глядя в ее синие, чуть приоткрытые глаза. – Была бы довольна, сучка...
Я хотел подойти к Ольге, но был решительно остановлен дулом автомата.
– Или ты остаешься здесь мертвым, или идешь со мной живым, – сказал Худосоков, презрительно глядя в мои полные слеза глаза. – Пошли, чего тебе с холодной на холодном лежать... Файды в этом никакой.
Я постоял немного, с ненавистью глядя в его равнодушные, бесцветные глаза и, решив немедленно напороться на пулю в живот, пошел на него со сжатыми кулаками.
– Ну, ты даешь! – отступая назад, покатился со смеху Худосоков. – Ты, чо, Сашку Матросова из себя изображаешь? На, лучше перевяжись!
И, вытащив из заднего кармана перевязочный пакет, кинул его мне. Полностью лишенный воли, раздавленный смертью любимой девушки, я сел на камни и заплакал... Слезы текли у меня по щеке, я плакал, плакал и выполнял приказ Худосокова – перевязывался... Потом он повел меня в Контору. И, к сожалению, мы дошли до нее без приключений – Коля исчез!
4. Хрен с винтом. – Спасительный медальон. – Смерть поэта. – Весенне-летний в яркой форме.
В кают компании все было по-прежнему. Тот же опустошенный Шура сидел на стуле, отрешенно глядя в потолок, и тот же хищно-злорадный Хачик с автоматом подмышкой что-то ему говорил в лицо своим писклявым голосом. Худосоков вручил рюкзак с деньгами своему главарю и, рассказав ему о смерти водителя и Ольги, направился к двери.
– Зырьте в оба! – пискнул ему вслед Хачик. – К обеду сматываемся!
После того, как Худосоков притворил за собой дверь, а я присел на пол у кухонной стены, Хачик присел над рюкзаком, развязал его и вытащил несколько пачек долларов.
– Сколько здесь, ты говорил? – спросил он меня, не разгибаясь и не поворачивая ко мне головы. В его голосе была надежда, что я назову сумму большую, им уже на глаз прикинутой.
– Лимон триста... Примерно... Мы не считали... – ответил я автоматически.
Автоматически, не потому, что боль в раненном плече стала невыносимой, а потому что мое внимание полностью поглотил Шура – с ним происходило нечто жуткое. Человек, минуту назад напоминавший мешок с трухлявой соломой, начал на моих глазах превращался в смертоносного монстра, беспрерывно излучающего вокруг себя мощные волны леденящего кровь ужаса. Он медленно выпрямился, глаза его налились кровью и выпучились. Когда он встал, то показался мне на голову выше и намного шире в плечах прежнего мешковатого Шуры. Весь охваченный цепенящим ужасом, я понял, что этот человек меня не узнает и более того, что когда он покинет эту комнату, в ней не останется ничего живого...
"Фуга!!! – подумал я, моментально вспотев. – Фуга! Мистер Джекилл превращался в мистера Хайда, а мешковатый Шура превращается в незнающего пощады монстра!"
А Хачик, не разгибаясь, считал зеленые пачки: "...Восемьдесят девять, девяносто, девяносто один..." На счете "девяносто пять" монстр подошел к нему сзади и опустил ему руку на плечо. Хачик недовольно вскинул голову и, увидев нависшие над ним малиновые глаза, замер с широко раскрытым от ужаса ртом.
Так они смотрели друг на друга бесконечные десять секунд. Когда дрожащая рука Хачика потянулась к автомату, монстр обхватил его лицо и затылок руками и резким, выверенным движением повернул на сто двадцать градусов. И в гробовой тишине кают-компании раздался хруст ломающихся шейных позвонков... Услышав его, убийца зловеще улыбнулся и, не отпуская головы своей жертвы, разогнулся и поднял ее над собой. По мере того, как руки поднимались, сломанная шея Хачика становилась все длиннее и длиннее... Неторопливо налюбовавшись только что сотворенной смертью, монстр откинул безжизненное тело в сторону и медленно повернулся ко мне...
Я не мог шевельнуть и пальцем. Пространство вокруг полупрозрачно застыло. И наплывающий на меня убийца не двигался – он как бы растворялся в воздухе и возникал вновь, но уже шагом ближе. И через бесконечность я почувствовал его холодные ладони на своих щеках, и увидел его безумные немигающие холодные глаза. И приготовился услышать такой негромкий, такой откровенный хруст своих шейных позвонков – последний звук своей непутевейшей жизни...
Но монстр не стал ломать моей шеи. Ни на йоту не изменив выражения своего лица, он отпустил мою голову и, дико захохотав, повернулся к двери и растворился в воздухе.
По крайней мере, мне так показалось, что растворился. Скорее всего, я на минуту потерял сознание от перенапряжения. Когда я пришел в себя на полу, все происшедшее мне показалось страшным сном и казалось до тех пор, пока глаза мои не наткнулись на лежащего навзничь Хачика. Я, хромая (бедро продолжало кровоточить) подошел к бандиту и принялся рассматривать его шею. Она была неестественно длинной и вся в красновато-бурых пятнах. В это время дверь кают-компании открылась и, повернувшись к ней, я увидел входившую Инессу. В переднике в приятный голубой горошек и такой же косынке. Приветливо кивнув головой, она, как ни в чем небывало, направилась к кухне и скоро там старательно загремела посуда. Ошарашенный я опустился на пол и, обхватив лицо ладонями, начал мерно, как тихий сумасшедший, раскачиваться. Раскачиваться, дабы укачать изменивший мозг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67