– заикнулся было он, но, наткнувшись на жесткий взгляд Дерюгина, попятился к выходу.
Подполковник приказал поднять полк в четыре утра, – не будь так измотаны бойцы, он шел бы и ночью.
Когда багровая полоска на месте исчезнувшего солнца стала совсем узкой, а на небе высыпали звезды, послышался гул бомбардировщиков. Они прошли стороной, но вскоре вернулись снова. И тут из-за леса за озером взлетела зеленая ракета. Опять началась бомбежка. Багровые вспышки озарили напряженные лица людей, прикорнувших прямо на земле. Кое-кто вскочил и испуганно озирался. Вторая ракета указала на берег, где расположились зенитчики. Несколько бомб взметнули в озере высокие красноватые столбы воды, засвистели, с урчанием вгрызаясь в стволы деревьев, осколки. Бомбы легли в стороне. После третьего захода «юнкерсы» улетели, а через полчаса капитан Петров и боец с автоматом привели в шалаш Дерюгина молодого красноармейца со вспухшей и кровоточащей скулой, руки за спиной были связаны тонким сыромятным ремнем, гимнастерка у ворота разорвана почти до пояса.
– Гнида тифозная, пускал ракеты, – сказал капитан и выложил на зеленый сундук с полковыми документами и казной ракетницу и штук пять ракет.
У комбата тоже густел синяк под глазом. Коренастый, с широкой грудью, он обладал завидной физической силой. Узкие татарские глаза на скуластом лице улыбались редко.
«К ордену представлю, – подумал подполковник. – Скажу Соколову, чтобы в походе документы заготовил…»
– Наверняка с нами шел, – говорил Петров. – Может, рацию в лесу спрятал, больно уж часто на нас «юнкерсы» бомбы сбрасывали.
– Русский? – спросил Григорий Елисеевич, с откровенным любопытством разглядывая диверсанта.
– Двоих ранил из пистолета, прежде чем его скрутили, – сказал Петров и пощупал скулу. Один глаз его совсем превратился в щелку.
– Кончайте, чего там, – по-русски сказал диверсант.
– Да нет, сначала поговорим… – начал было подполковник.
– Чего говорить-то, командир? – усмехнулся тот. – Скоро всем вам хана! Жаль, конечно, что попался… А говорить нам не о чем. Вы меня кокнете, а немцы все равно раздавят вас, как клопов красных. Может, этой же ночью на том свете свидимся, подполковник.
– Расстрелять, – с отвращением бросил Григорий Елисеевич, а когда Петров подтолкнул того к выходу, прибавил: – Не сейчас – утром, перед строем, чтобы все видели.
– Как бы утром тебя самого не шлепнули, – усмехнулся диверсант и повел головой в ту сторону, откуда явственно доносилась артиллерийская канонада.
– Его не расстрелять надо, а повесить, – пробурчал Петров, подталкивая диверсанта в спину пистолетом.
Оставшись один, Дерюгин прилег на раскладную походную койку и, слушая назойливый гул рыскающих неподалеку бомбардировщиков, задумался: откуда такие выродки берутся? Самоуверен, нагл, делает вид, что смерти не боится, сволочь! Враг, причем враг убежденный. Неужели не понимает, что для немцев все славяне – рабы? Чего же ждал от оккупантов этот предатель Родины?
Он вызвал Петрова и приказал ему допросить диверсанта.
– Попробуем, только я не думаю, что эта гадина что-либо скажет, – сказал комбат. – У него от ненависти к нам даже глаза мутные. Наверняка из этих, бывших…
Мысли Григория Елисеевича перескочили на семью. Как там они – Алена, дочери? Не так уж и далеко теперь до Андреевки, «юнкерсы» рыскают в том районе, ищут базу… Нужно было бы отправить Алену и детей подальше в тыл. Пожалуй, лучше в Сызрань – там живет двоюродная сестра.
Плащ-палатка, прикрывающая вход в шалаш, зашуршала, в проеме снова возникла коренастая фигура Петрова.
– Товарищ подполковник, километрах в пятнадцати отсюда кавалерист-разведчик видел немецкие танки. Штук восемь. Продвигаются в нашу сторону… Будем драться?
Дерюгин сел на койке – он был в форме, но без сапог, – провел ладонью по щетине на щеках.
– Опять побриться не успею, – с досадой пробормотал он.
– А вы обратили внимание: этот гад был чисто выбрит, – сказал комбат.
– Поднимайте людей, – скомандовал подполковник. – И предупредите на том берегу интендантов. Бой так бой!
– А с этим ублюдком как быть? Ничего мы из него не выжали. Редкостная сволочь!
– Расстрелять, – повторил Григорий Елисеевич. Это был первый его приказ о лишении жизни человека… Да и человек ли это? Враг, предатель!
3
На четвертый день войны в Андреевку из Ленинграда вернулся с женой и сыном Григорий Борисович Шмелев. Еще в Климове, где пассажирский стоял почти час, он потолкался среди отъезжающих, надеясь что-либо услышать о событиях в Андреевке, но озабоченные люди говорили про проводы близких в армию, про ночную бомбежку. За путями, где начинался зеленый пустырь, валялись два развороченных товарных вагона. Красная труба водолея была пробита осколками в нескольких местах. Стекла в вокзале вылетели и хрустели под сапогами военных.
– Мое почтение, Борисыч! – услышал знакомый голос Шмелев.
Тимаш с полотняной котомкой через плечо, еще издали протягивая руку, направлялся к нему. Он был в мятой красноармейской форме, вместо пилотки на крупной голове промасленным блином сидела старенькая кепка.
– Никак на войну собрался? – пошутил Шмелев,
– База эва… курируется, – с трудом выговорил незнакомое слово старик. – Всем местным раздавали со склада гимнастерки и галифе… А вот сапог не досталось!
– Дом-то мой цел? – спросил Григорий Борисович. Он обрадовался, увидев болтливого старика: этот сейчас все новости выложит!
– Бонбили станцию, вагон взорвался, у всех в поселке стекла высыпались… «Зажигалка» упала на крышу дома бабки Совы, так старая ведьма, видно, на помеле залетела туда и ухватом сбросила на землю! Обошлось, только собачонке хвост подпалило. А твой дом стоит. Может, какой злодей забрался к тебе и чего утащил из добра… Не надо и дверь ломать, коли окна настежь распахнуты.
Выходит, Кузьма не выполнил задание… Струсил охотничек!
– Форму-то мне выдали не зазря, – словоохотливо рассказывал Тимаш. – Тута у нас шпиёны объявились, пуляют по ночам из ракетниц… Так меня записали в… истребительный отряд. Будем шпиёнов ловить, Гитлер их с самолетов на парашютах сбрасывает. Хотят базу взорвать, а ни хрена у них не выйдет! База-то эва… курируется. Кажинную ночь эшелоны отправляются со станции… Теперя пусть бонбы кидает, там уже пусто на складах-то. С первой проходной охрану сняли, ребятишки таскают с базы цинковые коробки да гильзы от снарядов. Кто на базе-то работал, тех в армию не забрали. Уехали с эшелонами. Не сегодня завтра и остатние отбудут… Немец листовки тут с самолетов сбрасывает, пишет, мол, Питер скоро возьмут и Москву… Брешет небось?
– Отступают наши, – осторожно заметил Григорий Борисович. – Но Москву фашистам не взять, кишка тонка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Подполковник приказал поднять полк в четыре утра, – не будь так измотаны бойцы, он шел бы и ночью.
Когда багровая полоска на месте исчезнувшего солнца стала совсем узкой, а на небе высыпали звезды, послышался гул бомбардировщиков. Они прошли стороной, но вскоре вернулись снова. И тут из-за леса за озером взлетела зеленая ракета. Опять началась бомбежка. Багровые вспышки озарили напряженные лица людей, прикорнувших прямо на земле. Кое-кто вскочил и испуганно озирался. Вторая ракета указала на берег, где расположились зенитчики. Несколько бомб взметнули в озере высокие красноватые столбы воды, засвистели, с урчанием вгрызаясь в стволы деревьев, осколки. Бомбы легли в стороне. После третьего захода «юнкерсы» улетели, а через полчаса капитан Петров и боец с автоматом привели в шалаш Дерюгина молодого красноармейца со вспухшей и кровоточащей скулой, руки за спиной были связаны тонким сыромятным ремнем, гимнастерка у ворота разорвана почти до пояса.
– Гнида тифозная, пускал ракеты, – сказал капитан и выложил на зеленый сундук с полковыми документами и казной ракетницу и штук пять ракет.
У комбата тоже густел синяк под глазом. Коренастый, с широкой грудью, он обладал завидной физической силой. Узкие татарские глаза на скуластом лице улыбались редко.
«К ордену представлю, – подумал подполковник. – Скажу Соколову, чтобы в походе документы заготовил…»
– Наверняка с нами шел, – говорил Петров. – Может, рацию в лесу спрятал, больно уж часто на нас «юнкерсы» бомбы сбрасывали.
– Русский? – спросил Григорий Елисеевич, с откровенным любопытством разглядывая диверсанта.
– Двоих ранил из пистолета, прежде чем его скрутили, – сказал Петров и пощупал скулу. Один глаз его совсем превратился в щелку.
– Кончайте, чего там, – по-русски сказал диверсант.
– Да нет, сначала поговорим… – начал было подполковник.
– Чего говорить-то, командир? – усмехнулся тот. – Скоро всем вам хана! Жаль, конечно, что попался… А говорить нам не о чем. Вы меня кокнете, а немцы все равно раздавят вас, как клопов красных. Может, этой же ночью на том свете свидимся, подполковник.
– Расстрелять, – с отвращением бросил Григорий Елисеевич, а когда Петров подтолкнул того к выходу, прибавил: – Не сейчас – утром, перед строем, чтобы все видели.
– Как бы утром тебя самого не шлепнули, – усмехнулся диверсант и повел головой в ту сторону, откуда явственно доносилась артиллерийская канонада.
– Его не расстрелять надо, а повесить, – пробурчал Петров, подталкивая диверсанта в спину пистолетом.
Оставшись один, Дерюгин прилег на раскладную походную койку и, слушая назойливый гул рыскающих неподалеку бомбардировщиков, задумался: откуда такие выродки берутся? Самоуверен, нагл, делает вид, что смерти не боится, сволочь! Враг, причем враг убежденный. Неужели не понимает, что для немцев все славяне – рабы? Чего же ждал от оккупантов этот предатель Родины?
Он вызвал Петрова и приказал ему допросить диверсанта.
– Попробуем, только я не думаю, что эта гадина что-либо скажет, – сказал комбат. – У него от ненависти к нам даже глаза мутные. Наверняка из этих, бывших…
Мысли Григория Елисеевича перескочили на семью. Как там они – Алена, дочери? Не так уж и далеко теперь до Андреевки, «юнкерсы» рыскают в том районе, ищут базу… Нужно было бы отправить Алену и детей подальше в тыл. Пожалуй, лучше в Сызрань – там живет двоюродная сестра.
Плащ-палатка, прикрывающая вход в шалаш, зашуршала, в проеме снова возникла коренастая фигура Петрова.
– Товарищ подполковник, километрах в пятнадцати отсюда кавалерист-разведчик видел немецкие танки. Штук восемь. Продвигаются в нашу сторону… Будем драться?
Дерюгин сел на койке – он был в форме, но без сапог, – провел ладонью по щетине на щеках.
– Опять побриться не успею, – с досадой пробормотал он.
– А вы обратили внимание: этот гад был чисто выбрит, – сказал комбат.
– Поднимайте людей, – скомандовал подполковник. – И предупредите на том берегу интендантов. Бой так бой!
– А с этим ублюдком как быть? Ничего мы из него не выжали. Редкостная сволочь!
– Расстрелять, – повторил Григорий Елисеевич. Это был первый его приказ о лишении жизни человека… Да и человек ли это? Враг, предатель!
3
На четвертый день войны в Андреевку из Ленинграда вернулся с женой и сыном Григорий Борисович Шмелев. Еще в Климове, где пассажирский стоял почти час, он потолкался среди отъезжающих, надеясь что-либо услышать о событиях в Андреевке, но озабоченные люди говорили про проводы близких в армию, про ночную бомбежку. За путями, где начинался зеленый пустырь, валялись два развороченных товарных вагона. Красная труба водолея была пробита осколками в нескольких местах. Стекла в вокзале вылетели и хрустели под сапогами военных.
– Мое почтение, Борисыч! – услышал знакомый голос Шмелев.
Тимаш с полотняной котомкой через плечо, еще издали протягивая руку, направлялся к нему. Он был в мятой красноармейской форме, вместо пилотки на крупной голове промасленным блином сидела старенькая кепка.
– Никак на войну собрался? – пошутил Шмелев,
– База эва… курируется, – с трудом выговорил незнакомое слово старик. – Всем местным раздавали со склада гимнастерки и галифе… А вот сапог не досталось!
– Дом-то мой цел? – спросил Григорий Борисович. Он обрадовался, увидев болтливого старика: этот сейчас все новости выложит!
– Бонбили станцию, вагон взорвался, у всех в поселке стекла высыпались… «Зажигалка» упала на крышу дома бабки Совы, так старая ведьма, видно, на помеле залетела туда и ухватом сбросила на землю! Обошлось, только собачонке хвост подпалило. А твой дом стоит. Может, какой злодей забрался к тебе и чего утащил из добра… Не надо и дверь ломать, коли окна настежь распахнуты.
Выходит, Кузьма не выполнил задание… Струсил охотничек!
– Форму-то мне выдали не зазря, – словоохотливо рассказывал Тимаш. – Тута у нас шпиёны объявились, пуляют по ночам из ракетниц… Так меня записали в… истребительный отряд. Будем шпиёнов ловить, Гитлер их с самолетов на парашютах сбрасывает. Хотят базу взорвать, а ни хрена у них не выйдет! База-то эва… курируется. Кажинную ночь эшелоны отправляются со станции… Теперя пусть бонбы кидает, там уже пусто на складах-то. С первой проходной охрану сняли, ребятишки таскают с базы цинковые коробки да гильзы от снарядов. Кто на базе-то работал, тех в армию не забрали. Уехали с эшелонами. Не сегодня завтра и остатние отбудут… Немец листовки тут с самолетов сбрасывает, пишет, мол, Питер скоро возьмут и Москву… Брешет небось?
– Отступают наши, – осторожно заметил Григорий Борисович. – Но Москву фашистам не взять, кишка тонка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178