Никогда прежде он этого не делал.
- Что ж, сударик мой, любезнейший Натан Осипович, допрыгались, кажется, голубчик?
- Почему?
- Дак все видели. Надоумили хулиганку фортеля выкидывать, с вас и спрос.
- Не надоумливал, - возразил я. - Вообще первый раз ее вижу.
- Ой ли? Про вас давненько слава идет. Дескать, неугомонный вы человек. С Анатолием Борисычем соревнуетесь по дамской части. К лицу ли вам это как бывшему Лаперузе.
- Что с вами, Олег Яковлевич? - обиделся я. - Какой я Лаперуза?
Писатель поправил ворот арестантской блузы, посуровел.
- Попрошу вернуть, сударь мой!
- Что вернуть?
- Книгу, переданную для ознакомления. Жалею об этом. Видно, не в коня корм. Еще потянут с вами за компанию.
- Так я же не дочитал.
- И не надо дочитывать. У вас и времени теперь нет.
- Хорошо, сейчас принесу.
Накаркал, старый ворон. Не успел подняться к себе, в коридоре наткнулся на старшего наставника. Громадный аки шкаф, локтем задвинул меня в угол за неработающие телевизор. Всем туловищем ходил ходуном.
- Не подведите, сэр. Богом Христом молю.
- Рад стараться, господин Робентроп. А что надо сделать?
- Сам приехал. Немедля желает вас видеть. Я сразу понял, о ком речь. Гай Карлович Ганюшкин директор "Дизайна-плюс", мифическая личность. Вот и грянул судный день. Ну и хорошо.
- Не понимаю вашего беспокойства, господин Робентроп. - Я попытался уклониться от вращающихся, как поршни, конечностей. Не раз, бывало, неосторожным движением он выбивал у меня кровь из сопатки.
- Ответственейший момент, сэр! Ответственейший! Босс - великий человек, отец родной. Это надо восчувствовать. Но мы еще не готовы показать товар лицом. Я понимаю, отчего такая спешка. Мерзкие, подковерные интриги, им надо, чтобы я оплошал. Фактически это заговор. И знаете ли, сэр, кто за ним стоит?
- Зиновий Зиновьевич, может, пройдем в комнату? Так вы меня совсем затолкали.
- Заткнитесь, сэр!.. Если подкачаете, нам обоим несдобровать. У босса голубиное сердце, но с лоботрясами он беспощаден. Иначе нельзя. Иначе начнутся разброд и шатания, как в прежние времена.
Я видел, что наставник не в себе, но не понимал, чего он боится, что могло грозить ему, давным-давно перевоплощенному. Этот вопрос сам собой сорвался с языка.
- Расчлененка. - На мгновение он перестал дергаться. - Переход в новую конфигурацию. Много мук. Очень много мук. А из-за чего? Да все из-за того, сэр, что поганый япошка норовит повсюду расставить узкоглазых. Он, видите ли, не доверяет аборигенам, мы в его представлении недочеловеки. А сам-то он кто? Ну скажите, кто он сам-то?
- Господин Робентроп, - я удачно увернулся от пролетевшего мимо уха локтя, - скажите, чего вы от меня ждете, и я сделаю все, что в моих силах.
- Ничего не надо делать. Первая готовность. Абсолютная невменяемость. Будьте самим собой, сэр.
- Понял. Не извольте сомневаться, сэр.
Вместе поднялись на третий этаж, в заповедные места.
Если кого-то туда уводили, обратно он уже, как правило не возвращался. Охранник в холле, которого я прежде не видел, огромный негр в форме американского морпеxa велел поднять руки и обоих прозвонил миниатюрным приборчиком на эбонитовой ручке. После чего забрал у меня сигареты, расческу и очки.
- Очки-то вам зачем? - заблажил я, но Робентроп пребольно двинул коленом под зад.
Через минуту очутились в кабинете, который поражал роскошью обстановки: старинная мебель из черного дерева, ковры, аглицкие гардины на окнах, на стенах развешены портреты американских президентов, включая почему-то царя Бориса. Народу - битком, и в основном знакомые лица: координатор Джон Миллер, притулившийся на подоконнике, японский товарищ Су Линь, директор хосписа Харитон Данилович Завальнюк, которого я видел первый раз, но узнал по портрету, стоящему в комнате у Макелы с Настей: они перед сном на него молились. Был еще знаменитый телеведущий с рыбьими усами и со сладкой фамилией, штук пять распутных девок, известный во всем мире преступный авторитет Барковский, находящийся вроде бы под следствием в Матросской Тишине. Блудливо, как всегда, улыбающийся руководитель фракции "Правый кулак" Немчинов, почему-то обнаженный по пояс, еще несколько незнакомых, судя по осанке, влиятельных и важных господ; и среди всех, естественно, выделялся сам Гай Карлович - и благодаря тому, что восседал во главе длинного, с мраморной столешницей стола, и из-за своей примечательной внешности: смуглая, свекольного цвета морда с угольно-черными маленькими глазками и воткнутым в нее бледно-голубым носярой, постоянно к чему-то принюхивающимся. Конечно, как и все россияне, я знал, что это лишь одно из обличий великого человека: внешность он менял так же часто, как политические взгляды, но с этой ипостаcью показывался на людях довольно давно, с тех пор как после выборов нового царя резко переместился из либерального крыла в ультрапатриотический лагерь.
Нашлось в комнате местечко и для меня - высокий стул с привинченными к полу железными ножками, к нему вездесущие, невесть откуда взявшиеся санитары сноровисто меня прикрутили, обмотав датчиками, к коим за время пребывания в хосписе я привык, как лесной гуляка привыкает к комариному гудению. Меня лишь смущало, что столько больших уважаемых в обществе людей собрались, похоже, с единственной целью: поглазеть на столь незначительную персону.
Гай Карлович обратился ко мне в дружеском тоне, примерно как следователь, начинающий допрос злодея, про которого заранее все известно.
- Так как, говоришь, тебя зовут, паренек? Как положено, я назвал полностью имя, отчество и фамилию, род прежних занятий, домашний адрес и пол. Получилось четко, по-деловому, так что я сам себя похвалил. И публика в комнате одобрительно загудела. В тот же момент сбоку установили телевизионную камеру, и я совсем приободрился. Гай Карлович располагался довольно далеко, на другом конце кабинета, но слышно его было так, как если бы он дудел в ухо.
- Что ж, молодец, Иванцов, - похвалил он. - Теперь скажи, чего ты хочешь? Я имею в виду, есть ли у тебя пожелания к дирекции?
Вопросец был с двойным дном, но я ответил не раздумывая:
- Надоели видения, ваше сиятельство. Хотелось бы поскорее угомониться.
- Ишь ты... А знаешь, зачем ты тут?
- Конечно. Для размножения. По-научному, для клонирования. В русле глобализации.
К Ганюшкину подскочил усатый телеведущий и что-то разгоряченно зашептал, игриво вздымая зад. Сначала Гай Карлович слушал благосклонно, но вдруг резко оборвал:
- Да насрать на твоего зрителя!.. - и снова обернулся ко мне:
- Как думаешь Иванцов, какая в тебе особая ценность, если из миллионов выделили именно тебя?
- Компьютерная выборка. По совокупности параметров. Хозяин вопросительно посмотрел на Су Линя, сидевшего от него по правую руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
- Что ж, сударик мой, любезнейший Натан Осипович, допрыгались, кажется, голубчик?
- Почему?
- Дак все видели. Надоумили хулиганку фортеля выкидывать, с вас и спрос.
- Не надоумливал, - возразил я. - Вообще первый раз ее вижу.
- Ой ли? Про вас давненько слава идет. Дескать, неугомонный вы человек. С Анатолием Борисычем соревнуетесь по дамской части. К лицу ли вам это как бывшему Лаперузе.
- Что с вами, Олег Яковлевич? - обиделся я. - Какой я Лаперуза?
Писатель поправил ворот арестантской блузы, посуровел.
- Попрошу вернуть, сударь мой!
- Что вернуть?
- Книгу, переданную для ознакомления. Жалею об этом. Видно, не в коня корм. Еще потянут с вами за компанию.
- Так я же не дочитал.
- И не надо дочитывать. У вас и времени теперь нет.
- Хорошо, сейчас принесу.
Накаркал, старый ворон. Не успел подняться к себе, в коридоре наткнулся на старшего наставника. Громадный аки шкаф, локтем задвинул меня в угол за неработающие телевизор. Всем туловищем ходил ходуном.
- Не подведите, сэр. Богом Христом молю.
- Рад стараться, господин Робентроп. А что надо сделать?
- Сам приехал. Немедля желает вас видеть. Я сразу понял, о ком речь. Гай Карлович Ганюшкин директор "Дизайна-плюс", мифическая личность. Вот и грянул судный день. Ну и хорошо.
- Не понимаю вашего беспокойства, господин Робентроп. - Я попытался уклониться от вращающихся, как поршни, конечностей. Не раз, бывало, неосторожным движением он выбивал у меня кровь из сопатки.
- Ответственейший момент, сэр! Ответственейший! Босс - великий человек, отец родной. Это надо восчувствовать. Но мы еще не готовы показать товар лицом. Я понимаю, отчего такая спешка. Мерзкие, подковерные интриги, им надо, чтобы я оплошал. Фактически это заговор. И знаете ли, сэр, кто за ним стоит?
- Зиновий Зиновьевич, может, пройдем в комнату? Так вы меня совсем затолкали.
- Заткнитесь, сэр!.. Если подкачаете, нам обоим несдобровать. У босса голубиное сердце, но с лоботрясами он беспощаден. Иначе нельзя. Иначе начнутся разброд и шатания, как в прежние времена.
Я видел, что наставник не в себе, но не понимал, чего он боится, что могло грозить ему, давным-давно перевоплощенному. Этот вопрос сам собой сорвался с языка.
- Расчлененка. - На мгновение он перестал дергаться. - Переход в новую конфигурацию. Много мук. Очень много мук. А из-за чего? Да все из-за того, сэр, что поганый япошка норовит повсюду расставить узкоглазых. Он, видите ли, не доверяет аборигенам, мы в его представлении недочеловеки. А сам-то он кто? Ну скажите, кто он сам-то?
- Господин Робентроп, - я удачно увернулся от пролетевшего мимо уха локтя, - скажите, чего вы от меня ждете, и я сделаю все, что в моих силах.
- Ничего не надо делать. Первая готовность. Абсолютная невменяемость. Будьте самим собой, сэр.
- Понял. Не извольте сомневаться, сэр.
Вместе поднялись на третий этаж, в заповедные места.
Если кого-то туда уводили, обратно он уже, как правило не возвращался. Охранник в холле, которого я прежде не видел, огромный негр в форме американского морпеxa велел поднять руки и обоих прозвонил миниатюрным приборчиком на эбонитовой ручке. После чего забрал у меня сигареты, расческу и очки.
- Очки-то вам зачем? - заблажил я, но Робентроп пребольно двинул коленом под зад.
Через минуту очутились в кабинете, который поражал роскошью обстановки: старинная мебель из черного дерева, ковры, аглицкие гардины на окнах, на стенах развешены портреты американских президентов, включая почему-то царя Бориса. Народу - битком, и в основном знакомые лица: координатор Джон Миллер, притулившийся на подоконнике, японский товарищ Су Линь, директор хосписа Харитон Данилович Завальнюк, которого я видел первый раз, но узнал по портрету, стоящему в комнате у Макелы с Настей: они перед сном на него молились. Был еще знаменитый телеведущий с рыбьими усами и со сладкой фамилией, штук пять распутных девок, известный во всем мире преступный авторитет Барковский, находящийся вроде бы под следствием в Матросской Тишине. Блудливо, как всегда, улыбающийся руководитель фракции "Правый кулак" Немчинов, почему-то обнаженный по пояс, еще несколько незнакомых, судя по осанке, влиятельных и важных господ; и среди всех, естественно, выделялся сам Гай Карлович - и благодаря тому, что восседал во главе длинного, с мраморной столешницей стола, и из-за своей примечательной внешности: смуглая, свекольного цвета морда с угольно-черными маленькими глазками и воткнутым в нее бледно-голубым носярой, постоянно к чему-то принюхивающимся. Конечно, как и все россияне, я знал, что это лишь одно из обличий великого человека: внешность он менял так же часто, как политические взгляды, но с этой ипостаcью показывался на людях довольно давно, с тех пор как после выборов нового царя резко переместился из либерального крыла в ультрапатриотический лагерь.
Нашлось в комнате местечко и для меня - высокий стул с привинченными к полу железными ножками, к нему вездесущие, невесть откуда взявшиеся санитары сноровисто меня прикрутили, обмотав датчиками, к коим за время пребывания в хосписе я привык, как лесной гуляка привыкает к комариному гудению. Меня лишь смущало, что столько больших уважаемых в обществе людей собрались, похоже, с единственной целью: поглазеть на столь незначительную персону.
Гай Карлович обратился ко мне в дружеском тоне, примерно как следователь, начинающий допрос злодея, про которого заранее все известно.
- Так как, говоришь, тебя зовут, паренек? Как положено, я назвал полностью имя, отчество и фамилию, род прежних занятий, домашний адрес и пол. Получилось четко, по-деловому, так что я сам себя похвалил. И публика в комнате одобрительно загудела. В тот же момент сбоку установили телевизионную камеру, и я совсем приободрился. Гай Карлович располагался довольно далеко, на другом конце кабинета, но слышно его было так, как если бы он дудел в ухо.
- Что ж, молодец, Иванцов, - похвалил он. - Теперь скажи, чего ты хочешь? Я имею в виду, есть ли у тебя пожелания к дирекции?
Вопросец был с двойным дном, но я ответил не раздумывая:
- Надоели видения, ваше сиятельство. Хотелось бы поскорее угомониться.
- Ишь ты... А знаешь, зачем ты тут?
- Конечно. Для размножения. По-научному, для клонирования. В русле глобализации.
К Ганюшкину подскочил усатый телеведущий и что-то разгоряченно зашептал, игриво вздымая зад. Сначала Гай Карлович слушал благосклонно, но вдруг резко оборвал:
- Да насрать на твоего зрителя!.. - и снова обернулся ко мне:
- Как думаешь Иванцов, какая в тебе особая ценность, если из миллионов выделили именно тебя?
- Компьютерная выборка. По совокупности параметров. Хозяин вопросительно посмотрел на Су Линя, сидевшего от него по правую руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102