– Ну и где мы будем веселиться?
– Василий! Гони в самый бандитский кооперативный ночной ресторан.
Василий Иванович что-то там поколдовал с компьютером и, получив нужный адрес, тронулся.
Ресторан находился в Марьиной роще и, судя по информации с дисплея, назывался не очень вразумительно – «РАЗГОЙ». Но когда мы к нем у подкатили, то сразу все прояснилось. Кто-то неизвестный подрисовал на вывеске ресторана к букве «Г» бублик, и название ресторана, наконец, стало отражать его сущность – «РАЗБОЙ».
Ребята из команды 35 заволновались и затребовали объяснений. Я по рации попросил их не беспокоиться и по возможности не вмешиваться, что бы не произошло (разговор шел кодом, а то бы Мурзик начала нервничать, узнав, что что-то может произойти).
Напоследок они мне вывели на монитор информацию об оперативной обстановке в этом вертепе: за последнюю неделю здесь произошло четыре перестрелки (правда, трупов было до странности немного, всего шесть штук), сегодня здесь предположительно будет находиться всего три банды – из Люберец, Одинцова и местная мафия.
Столкновений не предполагалось, так как недавно они заключили перемирие в связи с приездом в Москву банды из Кабулетского района ГССР. Так что мы смело могли здесь отдохнуть от городской сутолоки и культурно поразвлечься.
Войдя в ресторан, мы лишний раз убедились, что процесс инверсии капиталов из теневой экономики в сферу кооперации развивается динамично и поступательно: интерьер и основные средства ресторана оценивались (на глаз) примерно в миллион рублей (неконвертируемых).
Мой Василий Иванович, знавший по роду службы каждую собаку в Москве, что-то прошептал на ухо председателю давешнего кооператива и нас посадили в тихий угол, из которого хорошо просматривался весь зал и эстрада.
Несмотря на ранний для этого заведения час, ресторан был уже на половину заполнен и шла демонстрация разрешенного эротического фильма «Лесбиянки против голубых».
Мурзилка, сразу же освоившись, взяла меню и начала его читать вслух.
Его содержание, а главное, цены были довольно солидные, если учесть, что самая дешевая позиция – чай без сахара «по-разгойному» стоил всего четыре шестьдесят девять, но зато хлеб был бесплатный.
Мурзик так громко читала, а главное, с выражением, что на ближайших столиках смолкли разговоры, и установилась недобрая тишина, лишь нарушаемая кряхтеньем лесбиянок и нежными вздохами голубых из видика. Около нас появился официант и вопросительно посмотрел на меня.
– Тащи все, только по порядку, – вальяжно прошепелявил я и передернул перед его носом «хрусты».
Официант побежал на кухню, а к нашему столику вразвалку подкатил какой-то противный хмырь.
– И откуда вы, такие дорогие гости?
– А ты кто такой? – ответил я и небрежно так распахнул полу пиджака, засветив ему вороненую ручку полицейского бульдога в кобуре под мышкой. – Канай отсюда, редиска!
Дешевого фраера как будто сдуло, и к нам больше пока никто не приставал, а на столе стали поочередно появляться шедевры кооперативной кулинарии.
Кабаненье началось!
Часам к десяти, когда зал был уже битком, и закончилась демонстрация по видео запрещенного фильма «Республика ШКИД», на эстраду выбежал конферансье (в лучших традициях!) и объявил начало культурной программы:
– Леди энд джентльмены! Для вас выступает панк-фольк-оркестр люмпен-пролетарского рока «Национал-коммунисты»!
На сцену вышел оркестр из пяти человек в уже всем надоевшей униформе: поповской рясе, френче Керенского, солдатской шинели, матросском бушлате и гусарском кивере.
Первым делом они исполнили увертюру-попурри на темы Гимна Советского Союза, Боже Царя Храни, похоронного марша, марша Мендельсона, Марсельезы, Цыпленка Жареного, Чижика-Пыжика, Первого концерта Чайковского и Семь-Сорок. Потом сыграли и хором спели в стиле диско марш семи гномов из диснеевской Белоснежки, причем припев «Хей-хо!» они орали под барабанную дробь раздельно, так что получалось как-то назойливо-знакомо: «Хей!.. Хо!.. Хей!.. Хо!», где «Хей» звучало как «Хай»! Затем исполнили социальную панк-сюиту собственного сочинения, смысл текста которой угадывался с трудом, только время от времени в ней разбирались знакомые слова типа: «Вышли мы все из народа..» , «Борис, ты не прав!» , «Загубили, суки, загубили!» , «Афганистан» , «коррупция» , «рэкет» , «путана» , «развитой социализм» , «хрен вам с маслом!» , «краткий курс» , «зека» , «фининспектор» , «по козырям!» , «Перестройку мы будем двигать!», «Ворошилов – первый красный офицер» и т. д.
По окончанию сюиты оркестр объявил перерыв и начал принимать и тут же выполнять заказы (тариф – полтинник, тот, который зеленый, бумажный, хрустит, но не деньги!).
Заказы полностью отражали социальный состав посетителей и их духовный мир, но, если быть честным до конца, то в любом ресторане почти по всей территории Союза исполняется один и тот же репертуар: «Белые розы», «Желтые розы», «Розовые розы», «Розовый ветер», «Рашен гел», «Путана», «Нана-путана», «Чико», «Бой, хау, бой!», «Не сыпь мне соль на рану», «Червончики», «Задремал под ольхой…», «Только пуля казаку…», «Ах, Катя, Катя, Катерина!», «Я московский озорной гуляка!», «Батька Махно…» и все другие песни Асмолова, Розенбаума, Шефутинского и т. д. (из репертуара на сентябрь 1989 г.). Некоторые песни заказывали по несколько раз, а «Не сыпь мне соль на рану!» – аж пять раз, и весь зал хором ее пел.
Около часа ночи оркестр удалился, и на их место выбежало варьете.
Я, конечно, почти не разбираюсь в хореографии, но этих девиц танцевать учили или чукотские шаманы, или же в племени людоедов «Мумба-Юмба»: так безобразно они крутили своими тощими и голыми задами, хотя все это называлось «эротическими танцами». Видно, под влиянием этой «эротики» и формировались ряды московских голубых!
Но залу это, по-моему, нравилось, потому что регулярно раздавались аплодисменты вперемежку со свистом, и потихоньку всех девиц растащили со сцены, куда выплеснулись повальные пляски пьяных посетителей.
И вот тут произошло ужасное.
Мой Мурзик основательно, набравшись, не вытерпела и, воспользовавшись тем, что я отвлекся с официантом, заказывая две порции мозга свежезамученной обезьяны, залезла на сцену, специально подкараулив момент, когда та была пуста, и начала танцевать.
Прежде чем рассказать, чем это кончилось, я хочу остановиться на том, как Мурзилка может танцевать.
Во-первых, она натуральная блондинка, во-вторых, когда она танцует, то входит в экстаз, в-третьих, ей так нравится танцевать, что она балдеет от самой себя, в-четвертых, у нее такой шикарный бюст, что когда она извивается в танце, то он, естественно, не стоит на месте, а тоже… и, в-пятых, – нет на свете красивей и сексуальней моей Мурзилки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54