Глупость правит его жизнью, глупость приводит его к смерти.
Поразительным образом Житкову удалось то, что в жанре романа до него удавалось только Гоголю и Андрею Белому: создать героя, ни на секунду не вызывающего у читателя симпатии, и при этом заставить следить за его судьбой с напряженным вниманием. Но Гоголь и Белый – гении. А Житков? Рваный, прыгающий стиль романа, нервный язык, почти лишенный эпитетов, брошенные фразы, короткие главки, каждая из которых названа ключевым словом, но ключевым не в сюжете, а в языке повествования, внешние события, без колебаний перемешанные с внутренними монологами героев, виртуозно разные речевые характеристики персонажей, лавиной развивающееся действие, кинематографическая выразительность в сценах еврейского погрома и уличных беспорядков, документальный ужас одиночной камеры – это большой русский роман, масштаба «Живаго», но лучше, много лучше. Хотела вот придраться, что, как и во всей почти экспрессионистской прозе, слабые женские образы, но вспомнила Груню. Потом Мирскую. Нет, и с этим все в порядке. Во многом эта книга – оправдание интеллигенции, так непростительно заигравшейся в революцию. Читаешь и думаешь: нет, ведь это и впрямь снести было невозможно, невыносимо. Хотя и глупо, конечно, ужасно глупо, как глупо-то, господи. Прочтите обязательно.
Леопольд фон Захер-Мазох. Наслаждение в боли. – «Эксмо-Пресс», Москва
Ну, «Венеру в мехах» мы, положим, читали. Мы вот вряд ли читали «Любовь Платона», «Наслаждение в боли: Воспоминания детства и размышления о романе», «Два договора Мазоха» и «Приключение с Людвигом II (рассказанное Вандой)». Потом тут еще Зигмунд Фрейд «„Ребенка бьют": К вопросу о происхождении сексуальных извращений».
Все это вместе больше всего напоминает, как ни странно, «Рассказы о Шерлоке Холмсе» Конан Дойла. В модерновой литературе есть сочетание какой-то звериной серьезности, подростковой любви к тайнам и совершенно провинциальных представлений о роскоши. С Конан Дойлом Захер-Мазоха объединяет еще и то, что оба они казались сами себе натурами чрезвычайно сложными, тогда как на самом деле природа делала их топором.
Если рассуждать о Мазохе не с медицинской точки зрения (а ведь так и подмывает!), то беда его незатейлива: в отличие от де Сада, настоящего великого писателя, Мазох писатель плохой, графоман попросту говоря. Слезы, ахи, вздохи, плетки, шубы, свечи, плечи, – совершеннейший Надсон, беспомощная пошлятина с претензией на страшную откровенность. Это при том что «Опасные связи» давным-давно написаны!
Некоторый интерес представляет только одно сочинение сборника – «Приключение с Людвигом…», от имени жены Мазоха, Ванды, описывающее печальный и отчасти комичный, полуэпистолярный, полуконспиративный опыт общения четы Мазохов с несчастным королем Баварии. Сочинение это интересно будет прежде всего поклонникам Висконти и фильма «Людвиг». Ужас, однако, состоит в том, что оно не снабжено никакими мало-мальски вразумительными комментариями: ни когда было опубликовано впервые, ни имело ли место в действительности, ни кем на самом деле было написано – женой или мужем, ни кто такая была жена, – ничего вообще. Издательство «Эксмо» привыкло халтурить, да и пусть себе халтурит со своими мариниными-поляковыми. Зачем взялись не за свое дело?
А дедушка Фрейд все-таки был совершенно больной. На всю голову.
Ричард Карлсон. Делайте деньги. – «Рипол Классик», Москва; серия «Не переживайте по пустякам»
Бесспорно, если бы Козьма Прутков родился в Америке, он был бы психоаналитиком. Я страстно люблю всю великую американскую литературу о психологии бизнеса и преуспеяния именно за то, что ее могли бы написать братья Жемчужниковы. С тех пор, как у нас стали переводить всех этих карнеги, жизнь стала лучше и веселей. С прилетом Карлсона она засияла совсем уж алмазным блеском.
Карлсон – мужчина в самом расцвете сил и богатства. Из его книги мы то и дело узнаем, что жена его – преуспевающая бизнес-вумен (так и написано), у них трое детей, сам Карлсон много читает лекций и играет на бирже. В целях правильного жизненного ориентирования читателей Карлсон время от времени самокритичен: неоднократно в своей книге он пишет о том, как помогло ему достичь успеха сознание того, что писатель он хороший, а редактор – не очень. Это прямо-таки потрясает! Какой же он тогда редактор, если он такой писатель?!
Это прелесть, прелесть что за книга. Что ни страница, то перл. Вот, например, прямо из предисловия: «Чем бы я ни делился с окружающими – деньгами, временем, идеями, энергией, да просто любовью, – мне воздается сторицей». Какая божественная иерархия! А вот из главы 27: «Размышление – один из самых мощных, но, к сожалению, недооцененных инструментов достижения успеха». Ох, недооцененных! А вот мое любимое, глава 29: «Вероятно, и вас, и ваших близких волнует проблема ланча – ведь на него нужно потратить и время, и усилия».
Там еще много призывов: «Выразите свою благодарность другим», «Будьте открыты для нового», «Не надо метаться». С последним трудно не согласиться. Питерский философ Сергей Чернов всегда берет сразу десять «Балтик» и замечает при этом: «Чтоб не метаться». Надо, чтоб и он книгу написал.
Барбара Картленд. Магия Парижа. – «ACT», Москва
На заду книги написано, что Барбара Картленд занесена в Книгу рекордов Гиннесса, потому что ежегодно она выпускает в свет двадцать романов. Я прочла пока только два – «Магию Парижа» и «Любовь в отеле „Ритц"» – и могу с уверенностью сказать, что ни с чем подобным встречаться мне еще не приходилось.
Это какая-то галактическая просто глупость! У Барбары Картленд в голове находится что-то такое, чего нет у остальных людей. Читаешь и думаешь: может, это барсук писал или тушканчик, удод, лемур, птица-секретарь? Кто угодно, только не человек.
Парижские куртизанки и невинные девушки, герцоги, лорды, лошади, банкиры, маркизы – сюжеты пересказывать бесполезно, потому что их нет. Лучше процитируем: «Это была очень приятная комната… с очаровательными картинами французских художников, тонко чувствующих красоту». Но это еще цветочки! «Лишь только маркиз оторвался от ее губ, она смогла заговорить, и голос ее звучал с переливами, словно пение птиц: – Я люблю вас… Я люблю вас… Я никогда… не подозревала, какая она… любовь! – И я люблю вас, – откликнулся на ее слова маркиз, – но я боялся говорить с вами об этом, боялся испугать тебя, милая моя девочка. – Вы… Вы любите меня? Вы на самом деле… любите меня?»
Да, Барбара, да! Мы… правда… на самом деле… честное… слово… всем сердцем любим… любим… о!., о!., а!., о!!, так любим… м-м-м… вас!., так… так… Так можно и сорок три романа в год писать.
Джеки Коллинз. Месть Лаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Поразительным образом Житкову удалось то, что в жанре романа до него удавалось только Гоголю и Андрею Белому: создать героя, ни на секунду не вызывающего у читателя симпатии, и при этом заставить следить за его судьбой с напряженным вниманием. Но Гоголь и Белый – гении. А Житков? Рваный, прыгающий стиль романа, нервный язык, почти лишенный эпитетов, брошенные фразы, короткие главки, каждая из которых названа ключевым словом, но ключевым не в сюжете, а в языке повествования, внешние события, без колебаний перемешанные с внутренними монологами героев, виртуозно разные речевые характеристики персонажей, лавиной развивающееся действие, кинематографическая выразительность в сценах еврейского погрома и уличных беспорядков, документальный ужас одиночной камеры – это большой русский роман, масштаба «Живаго», но лучше, много лучше. Хотела вот придраться, что, как и во всей почти экспрессионистской прозе, слабые женские образы, но вспомнила Груню. Потом Мирскую. Нет, и с этим все в порядке. Во многом эта книга – оправдание интеллигенции, так непростительно заигравшейся в революцию. Читаешь и думаешь: нет, ведь это и впрямь снести было невозможно, невыносимо. Хотя и глупо, конечно, ужасно глупо, как глупо-то, господи. Прочтите обязательно.
Леопольд фон Захер-Мазох. Наслаждение в боли. – «Эксмо-Пресс», Москва
Ну, «Венеру в мехах» мы, положим, читали. Мы вот вряд ли читали «Любовь Платона», «Наслаждение в боли: Воспоминания детства и размышления о романе», «Два договора Мазоха» и «Приключение с Людвигом II (рассказанное Вандой)». Потом тут еще Зигмунд Фрейд «„Ребенка бьют": К вопросу о происхождении сексуальных извращений».
Все это вместе больше всего напоминает, как ни странно, «Рассказы о Шерлоке Холмсе» Конан Дойла. В модерновой литературе есть сочетание какой-то звериной серьезности, подростковой любви к тайнам и совершенно провинциальных представлений о роскоши. С Конан Дойлом Захер-Мазоха объединяет еще и то, что оба они казались сами себе натурами чрезвычайно сложными, тогда как на самом деле природа делала их топором.
Если рассуждать о Мазохе не с медицинской точки зрения (а ведь так и подмывает!), то беда его незатейлива: в отличие от де Сада, настоящего великого писателя, Мазох писатель плохой, графоман попросту говоря. Слезы, ахи, вздохи, плетки, шубы, свечи, плечи, – совершеннейший Надсон, беспомощная пошлятина с претензией на страшную откровенность. Это при том что «Опасные связи» давным-давно написаны!
Некоторый интерес представляет только одно сочинение сборника – «Приключение с Людвигом…», от имени жены Мазоха, Ванды, описывающее печальный и отчасти комичный, полуэпистолярный, полуконспиративный опыт общения четы Мазохов с несчастным королем Баварии. Сочинение это интересно будет прежде всего поклонникам Висконти и фильма «Людвиг». Ужас, однако, состоит в том, что оно не снабжено никакими мало-мальски вразумительными комментариями: ни когда было опубликовано впервые, ни имело ли место в действительности, ни кем на самом деле было написано – женой или мужем, ни кто такая была жена, – ничего вообще. Издательство «Эксмо» привыкло халтурить, да и пусть себе халтурит со своими мариниными-поляковыми. Зачем взялись не за свое дело?
А дедушка Фрейд все-таки был совершенно больной. На всю голову.
Ричард Карлсон. Делайте деньги. – «Рипол Классик», Москва; серия «Не переживайте по пустякам»
Бесспорно, если бы Козьма Прутков родился в Америке, он был бы психоаналитиком. Я страстно люблю всю великую американскую литературу о психологии бизнеса и преуспеяния именно за то, что ее могли бы написать братья Жемчужниковы. С тех пор, как у нас стали переводить всех этих карнеги, жизнь стала лучше и веселей. С прилетом Карлсона она засияла совсем уж алмазным блеском.
Карлсон – мужчина в самом расцвете сил и богатства. Из его книги мы то и дело узнаем, что жена его – преуспевающая бизнес-вумен (так и написано), у них трое детей, сам Карлсон много читает лекций и играет на бирже. В целях правильного жизненного ориентирования читателей Карлсон время от времени самокритичен: неоднократно в своей книге он пишет о том, как помогло ему достичь успеха сознание того, что писатель он хороший, а редактор – не очень. Это прямо-таки потрясает! Какой же он тогда редактор, если он такой писатель?!
Это прелесть, прелесть что за книга. Что ни страница, то перл. Вот, например, прямо из предисловия: «Чем бы я ни делился с окружающими – деньгами, временем, идеями, энергией, да просто любовью, – мне воздается сторицей». Какая божественная иерархия! А вот из главы 27: «Размышление – один из самых мощных, но, к сожалению, недооцененных инструментов достижения успеха». Ох, недооцененных! А вот мое любимое, глава 29: «Вероятно, и вас, и ваших близких волнует проблема ланча – ведь на него нужно потратить и время, и усилия».
Там еще много призывов: «Выразите свою благодарность другим», «Будьте открыты для нового», «Не надо метаться». С последним трудно не согласиться. Питерский философ Сергей Чернов всегда берет сразу десять «Балтик» и замечает при этом: «Чтоб не метаться». Надо, чтоб и он книгу написал.
Барбара Картленд. Магия Парижа. – «ACT», Москва
На заду книги написано, что Барбара Картленд занесена в Книгу рекордов Гиннесса, потому что ежегодно она выпускает в свет двадцать романов. Я прочла пока только два – «Магию Парижа» и «Любовь в отеле „Ритц"» – и могу с уверенностью сказать, что ни с чем подобным встречаться мне еще не приходилось.
Это какая-то галактическая просто глупость! У Барбары Картленд в голове находится что-то такое, чего нет у остальных людей. Читаешь и думаешь: может, это барсук писал или тушканчик, удод, лемур, птица-секретарь? Кто угодно, только не человек.
Парижские куртизанки и невинные девушки, герцоги, лорды, лошади, банкиры, маркизы – сюжеты пересказывать бесполезно, потому что их нет. Лучше процитируем: «Это была очень приятная комната… с очаровательными картинами французских художников, тонко чувствующих красоту». Но это еще цветочки! «Лишь только маркиз оторвался от ее губ, она смогла заговорить, и голос ее звучал с переливами, словно пение птиц: – Я люблю вас… Я люблю вас… Я никогда… не подозревала, какая она… любовь! – И я люблю вас, – откликнулся на ее слова маркиз, – но я боялся говорить с вами об этом, боялся испугать тебя, милая моя девочка. – Вы… Вы любите меня? Вы на самом деле… любите меня?»
Да, Барбара, да! Мы… правда… на самом деле… честное… слово… всем сердцем любим… любим… о!., о!., а!., о!!, так любим… м-м-м… вас!., так… так… Так можно и сорок три романа в год писать.
Джеки Коллинз. Месть Лаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46