В выборе между хорошей книгой и пригоршней конфетти он не станет долго раздумывать, и вскоре мы уже видим, как дождь этих мелких кружочков мягко сыплется на его блейзер вечного студента.
Конечно, у него имеются и другие интересы, которые он культивирует. Например, он коллекционирует комиксы Жака де Лусталя и диски Серджио Мендеса.
С другой стороны, он закончил факультет политологии и немного изучал право. Было бы преувеличением сказать, что Марк Маронье закончил университет только для того, чтобы успокоить родителей: его длительное пребывание в сферах высшего образования объясняется главным образом нескрываемым желанием оттянуть вступление в Большую Жизнь. Остерегайтесь людей, обремененных многочисленными дипломами: по статистике, это самые большие лентяи.
Тем не менее в один прекрасный день Марку Маронье пришлось начать работать. Поскольку он все чаще и чаще ходил по тусовкам, в конце концов он начал описывать свои похождения в различных журналах на мелованной бумаге. Вот так, нежданно-негаданно превратившись вдруг в ведущего светской хроники, ему удалось сделать из своих пристрастий профессию. Не это ли называется «совмещать приятное с полезным»?
После переходного возраста наступает переход в высшее общество; после «Микки Маус Клуба» — общество клубных покемонов. Едва выйдя из возраста одиночества и угрей (одно редко обходится без другого), он безо всякого перехода попал в общество самых поверхностных людей, каких только можно себе представить, — в круг бомонда. Посещая всё, начиная от безмоторных ралли до бестормозных пьянок, он быстро приобрел основные навыки держать себя в светском обществе, первое правило которого — изображать.
Изображать остроумие, изображать веселье, изображать любовные приставания. Стоит правильно выдержать роль в подобном фарсе, и ты готов к тому, чтобы с необходимым равнодушием встретить лицом к лицу любое бедствие. Марк жалел тех, кто не выдержал такой тренировки: им всю жизнь придется быть Настоящими. Какая скука!
Постепенно театр его жестоких развлечений расширился до послеполуденных тусовок, послеполуночных вечеринок, послевернисажных коктейлей, послепро-вальных банкетов, послесвадебных балов, послеинаугурационных торжеств, после-экзаменационных загулов и послепраздничных завтраков. Он стал специалистом, с которым регулярно советовались, чтобы узнать, где следует бывать и в котором часу. При таком образе жизни родительских карманных денег было уже недостаточно, и он стал продавать свои знания в газеты. Так что в то время, как все остальные гости просто напивались, Марк пил оправданно: его присутствие среди этих людей было оплачиваемо. Удобное лицемерие: но надо быть осторожным — одна фальшь подчас скрывает в себе другую.
Если Марк и допускал, что жизнь может быть праздником, то никогда особо не верил в то, что праздник может стать достойным заполнением жизни. Как мы вскоре увидим, он ошибался лишь наполовину.
— Дерьмо собачье! (Здоровенная оплеуха по левой щеке.)
— Ты мне за это заплатишь! (Удар головой по носу.)
— МРРРААЗЬ! (Удар ногой по яйцам.)
— Сдохни! (Табуретом по зубам.)
— Убью, гнида! (Кофейником с кипятком в лицо.)
Мы с Жан-Жоржем часто не сходимся во мнениях.
Жан-Жорж мой лучший друг, если такие вообще существуют. Но он же мой злейший враг — одно другому не мешает. Он живет один в огромном частном особняке, в котором ему разрешил пожить его старый шотландский дядюшка. После многочисленных попыток покончить с собой, которые, как я подозреваю, невольно оказались несостоявшимися, Жан-Жорж решил избавиться от скуки по-другому. Вот так он и стал самым большим прожигателем жизни в Париже, завзятым выпивохой, отъявленным наркоманом, а главное — самым забавным парнем, какого я когда-либо встречал. Скажем прямо, у него есть свои недостатки и свои достоинства. Даже в самых банальных вещах всегда есть зерно истины.
Впервые я увидел Жан-Жоржа в «паровозике» из шестидесяти человек. Это было в «Опера-Комик» во время одной из тех благотворительных гала-вечеринок, когда народ за бешеные деньги обжирается в пользу обездоленных. (Впрочем, в этом нет ничего предосудительного: напротив, эта благотворительность обладает тем достоинством, что она не так лицемерна, как другие, и к тому же гораздо веселее.) Я заметил в этом хвосте какого-то чудака в длиннохвостом фраке, который подзадоривал гостей. Мало-помалу ему удалось втянуть их в кутерьму вокруг столов, ритмизованную звуками цыганского ансамбля. Он во все горло распевал «па-ро-во-зик» во главе длинной змеи, состоящей из хлопающих в ладоши людей, среди которых я заметил трех действующих министров, двух магнатов международных пресс-агентств и семь топ-моделей высочайшего полета. Я бросился им вслед. Народ визжал от смеха, вовсю проявлял великодушие, забрасывал вееры и шляпы на балконы. К сожалению, как и любое безумие, это продлилось недолго, и постепенно цепочка стала расползаться. Каждый вернулся на свое место, и через минуту Жан-Жорж остался один посреди фойе «Опера-Комик» петь и хлопать в ладоши. Любой другой — я, например, — немедленно бы убежал и спрятался где-нибудь за колонной, чтобы дать рассеяться смехотворному впечатлению. Но Жан-Жорж и не подумал убегать. Он забрался на стол и начал выступать перед собравшимися, попутно опрокидывая бокалы с шампанским, облобызав корсаж одной престарелой герцогини, перелетая со стола на стол, как демон. Наконец он приземлился обеими ногами прямо в мою тарелку. Рубашка моя оказалась заляпана соусом от гусиной печенки, и моя соседка больше не обменялась со мной ни единым словом. Вот так мы и познакомились, хотя это почти все, что я могу вспомнить о том вечере.
В дальнейшем я так и не привык до конца к выходкам этого субъекта. На самом деле в его особняке не было ничего особенно примечательного, если не считать того, что он несколько смахивал на испанский молодежный хостел: у Жан-Жоржа постоянно ночевали человек десять парней и девчонок, и я предпочитал не вникать, чем они там занимались. Этот дом по праву мог называться особняком, хотя «частный сквот» тоже звучало бы неплохо. Когда вы приходите к Жан-Жоржу, он встречает вас с неизменным радушием: если вам хочется пить, он принесет водички, если голодны — откроет холодильник, если у вас какие-то другие желания — он сделает все возможное, чтобы вы были довольны. О некоторых из вечеринок в его доме у меня навсегда останутся самые лучшие (и самые худшие) воспоминания, но мало-помалу я стал предпочитать общаться с Жан-Жоржем в других местах. У себя дома он никогда не был полностью естественен. А может, был естественен чересчур.
По ночам люди не потеют, они истекают потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Конечно, у него имеются и другие интересы, которые он культивирует. Например, он коллекционирует комиксы Жака де Лусталя и диски Серджио Мендеса.
С другой стороны, он закончил факультет политологии и немного изучал право. Было бы преувеличением сказать, что Марк Маронье закончил университет только для того, чтобы успокоить родителей: его длительное пребывание в сферах высшего образования объясняется главным образом нескрываемым желанием оттянуть вступление в Большую Жизнь. Остерегайтесь людей, обремененных многочисленными дипломами: по статистике, это самые большие лентяи.
Тем не менее в один прекрасный день Марку Маронье пришлось начать работать. Поскольку он все чаще и чаще ходил по тусовкам, в конце концов он начал описывать свои похождения в различных журналах на мелованной бумаге. Вот так, нежданно-негаданно превратившись вдруг в ведущего светской хроники, ему удалось сделать из своих пристрастий профессию. Не это ли называется «совмещать приятное с полезным»?
После переходного возраста наступает переход в высшее общество; после «Микки Маус Клуба» — общество клубных покемонов. Едва выйдя из возраста одиночества и угрей (одно редко обходится без другого), он безо всякого перехода попал в общество самых поверхностных людей, каких только можно себе представить, — в круг бомонда. Посещая всё, начиная от безмоторных ралли до бестормозных пьянок, он быстро приобрел основные навыки держать себя в светском обществе, первое правило которого — изображать.
Изображать остроумие, изображать веселье, изображать любовные приставания. Стоит правильно выдержать роль в подобном фарсе, и ты готов к тому, чтобы с необходимым равнодушием встретить лицом к лицу любое бедствие. Марк жалел тех, кто не выдержал такой тренировки: им всю жизнь придется быть Настоящими. Какая скука!
Постепенно театр его жестоких развлечений расширился до послеполуденных тусовок, послеполуночных вечеринок, послевернисажных коктейлей, послепро-вальных банкетов, послесвадебных балов, послеинаугурационных торжеств, после-экзаменационных загулов и послепраздничных завтраков. Он стал специалистом, с которым регулярно советовались, чтобы узнать, где следует бывать и в котором часу. При таком образе жизни родительских карманных денег было уже недостаточно, и он стал продавать свои знания в газеты. Так что в то время, как все остальные гости просто напивались, Марк пил оправданно: его присутствие среди этих людей было оплачиваемо. Удобное лицемерие: но надо быть осторожным — одна фальшь подчас скрывает в себе другую.
Если Марк и допускал, что жизнь может быть праздником, то никогда особо не верил в то, что праздник может стать достойным заполнением жизни. Как мы вскоре увидим, он ошибался лишь наполовину.
— Дерьмо собачье! (Здоровенная оплеуха по левой щеке.)
— Ты мне за это заплатишь! (Удар головой по носу.)
— МРРРААЗЬ! (Удар ногой по яйцам.)
— Сдохни! (Табуретом по зубам.)
— Убью, гнида! (Кофейником с кипятком в лицо.)
Мы с Жан-Жоржем часто не сходимся во мнениях.
Жан-Жорж мой лучший друг, если такие вообще существуют. Но он же мой злейший враг — одно другому не мешает. Он живет один в огромном частном особняке, в котором ему разрешил пожить его старый шотландский дядюшка. После многочисленных попыток покончить с собой, которые, как я подозреваю, невольно оказались несостоявшимися, Жан-Жорж решил избавиться от скуки по-другому. Вот так он и стал самым большим прожигателем жизни в Париже, завзятым выпивохой, отъявленным наркоманом, а главное — самым забавным парнем, какого я когда-либо встречал. Скажем прямо, у него есть свои недостатки и свои достоинства. Даже в самых банальных вещах всегда есть зерно истины.
Впервые я увидел Жан-Жоржа в «паровозике» из шестидесяти человек. Это было в «Опера-Комик» во время одной из тех благотворительных гала-вечеринок, когда народ за бешеные деньги обжирается в пользу обездоленных. (Впрочем, в этом нет ничего предосудительного: напротив, эта благотворительность обладает тем достоинством, что она не так лицемерна, как другие, и к тому же гораздо веселее.) Я заметил в этом хвосте какого-то чудака в длиннохвостом фраке, который подзадоривал гостей. Мало-помалу ему удалось втянуть их в кутерьму вокруг столов, ритмизованную звуками цыганского ансамбля. Он во все горло распевал «па-ро-во-зик» во главе длинной змеи, состоящей из хлопающих в ладоши людей, среди которых я заметил трех действующих министров, двух магнатов международных пресс-агентств и семь топ-моделей высочайшего полета. Я бросился им вслед. Народ визжал от смеха, вовсю проявлял великодушие, забрасывал вееры и шляпы на балконы. К сожалению, как и любое безумие, это продлилось недолго, и постепенно цепочка стала расползаться. Каждый вернулся на свое место, и через минуту Жан-Жорж остался один посреди фойе «Опера-Комик» петь и хлопать в ладоши. Любой другой — я, например, — немедленно бы убежал и спрятался где-нибудь за колонной, чтобы дать рассеяться смехотворному впечатлению. Но Жан-Жорж и не подумал убегать. Он забрался на стол и начал выступать перед собравшимися, попутно опрокидывая бокалы с шампанским, облобызав корсаж одной престарелой герцогини, перелетая со стола на стол, как демон. Наконец он приземлился обеими ногами прямо в мою тарелку. Рубашка моя оказалась заляпана соусом от гусиной печенки, и моя соседка больше не обменялась со мной ни единым словом. Вот так мы и познакомились, хотя это почти все, что я могу вспомнить о том вечере.
В дальнейшем я так и не привык до конца к выходкам этого субъекта. На самом деле в его особняке не было ничего особенно примечательного, если не считать того, что он несколько смахивал на испанский молодежный хостел: у Жан-Жоржа постоянно ночевали человек десять парней и девчонок, и я предпочитал не вникать, чем они там занимались. Этот дом по праву мог называться особняком, хотя «частный сквот» тоже звучало бы неплохо. Когда вы приходите к Жан-Жоржу, он встречает вас с неизменным радушием: если вам хочется пить, он принесет водички, если голодны — откроет холодильник, если у вас какие-то другие желания — он сделает все возможное, чтобы вы были довольны. О некоторых из вечеринок в его доме у меня навсегда останутся самые лучшие (и самые худшие) воспоминания, но мало-помалу я стал предпочитать общаться с Жан-Жоржем в других местах. У себя дома он никогда не был полностью естественен. А может, был естественен чересчур.
По ночам люди не потеют, они истекают потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16