Прекрасный день для прогулки верхом, подумала Эллисон. Она не ездила уже много месяцев, последний раз перед Олимпийскими играми и до Белмида. После недельного отдыха бедро Эллисон немного успокоилось, и она снова чувствовала себя здоровой и полной энергии. Дела с «Шато Бель-Эйр» шли так хорошо, что Эллисон даже занималась другими проектами.
«Ты можешь расслабиться, – сказала себе Эллисон. – Все под контролем. Ты можешь предпринять хорошую, длинную, мирную верховую прогулку».
«Лес дивен: мрак и глубина». Слова крутились в голове Питера, пока он ехал по Виндзорской тропе. Прямо от конюшни тропа вилась среди густой, буйной растительности. Через милю, когда она пошла в гору, потолок из вечнозеленой листвы сменился светло-голубым небом. На гребне горы с тропы открывался панорамный вид на океан.
Питер спешился, привязал лошадь к ближайшей ветке и поднялся на гребень.
Какой мирный вид, и насколько же настроение Питера не отвечает окружающему покою.
«Я пытаюсь выполнить данные тебе обещания, Сара».
Питер смотрел на океан и большую скалу внизу – один шаг до вечности, – и взгляд его темных глаз застыл, когда он вспомнил о разговоре с Робом в пятницу.
Это не было разговором. Роб не дал ему и рта открыть! Наверное, Питер и не заслужил возможности объясниться. Он винил себя в смерти Сары, он слишком любил ее, позволил ей быть свободной… слишком свободной? Питер винил себя и всегда будет винить. И Роб, ясно, тоже винил его. Прекрасно. Питер был готов принять вину. Но разве они с Робом не могут хотя бы попытаться преодолеть эту вину… ради Сары, ее памяти, данных ей обещаний?
Увидев лошадь Питера, свою соседку по конюшне, Рыжая тихонечко заржала, и Эллисон улыбнулась, узнав Питера. Но улыбка погасла, когда она увидела его глаза – темные, беспокойные, сердито смотрящие на нее, не узнающие и ясно дающие понять, что она помешала.
– Простите.
– Ничего. Я собирался уезжать.
– Я могу просто проехать дальше.
– В этом нет необходимости.
Питер отвязал поводья и, не садясь в седло, исчез в зеленой стене карликовых пальм и папоротников.
Эллисон молча смотрела ему вслед, пораженная, разочарованная, разозлившаяся. Когда Питер скрылся в густом лесу, она спустилась на землю и подошла к краю гребня.
«У тебя нет никакого права на злость! – напомнила себе Эллисон, когда ее охватило это неожиданное и непривычное чувство. – Питер Дэлтон не просил тебя делать для него милое, счастливое жилище. Он даже не притворялся, что его это заботит».
Действительно ли Эллисон ждала, что Питер позвонит ей? В конце концов, ее клиентом был Стив, а не Питер. И непомерные похвалы Белмиду расточал Стив, но было бы очень приятно, если бы и Питер как-то проявил себя… если только ему понравился его новый дом, если он вообще его заметил.
Мнение Клер о Питере – высокомерный, надменный, трудно угодить, – как видно, оказалось абсолютно верным. А ощущения Эллисон – печальный, одинокий, приятный Питер, – очевидно, были ошибочными.
Но до этого момента Эллисон не хотелось пересматривать свое первое впечатление. Она прочла пьесы Питера, читала и плакала над ними, и долгими часами размышляла об этом несчастном человеке, который написал такие красивые, несчастные слова. Но теперь…
– Эллисон?
Буря исчезла из его глаз, оставив только нерешительность.
– Привет, Питер.
– Я вас не узнал. Извините.
– Мои волосы. – Эллисон провела рукой по мягким кудрям. «Мои волосы и то, о чем вы думали, когда я подъехала».
– Да. – Питер улыбнулся. – У меня такое впечатление, что я живу в картине французских импрессионистов.
– Мне кажется, я перестаралась.
– Нет, вовсе нет. Белмид очарователен… великолепен. – Питер тихо добавил: – Мне следовало раньше сказать вам об этом.
– Не важно.
– Нет, важно. – Питер был покорен Белмидом, но подумал: «Мне незачем жить в этом милом доме!» Теперь, глядя в задумчивые зеленые глаза, видя разрумянившиеся щеки, Питер понял, что ему следовало сказать ей, как прекрасен этот дом. Возможно, он не заслуживает жизни в таком доме, но Эллисон Фитцджеральд заслуживает того, чтобы услышать похвалу своей работе. – Это действительно важно, и я прошу прощения. Так что с запозданием, но спасибо вам.
– Да не за что.
– Оладье очень понравились ее подушки. Она не привыкла к такой элегантности.
Оладья? У Питера Дэлтона, писавшего такие драматичные пьесы, спаниель по кличке Оладья? Какая прелесть!
– Что ж, – покраснела Эллисон, – я рада, что Оладье они понравились.
Последовавшее молчание заполнилось тихим ржанием лошадей и неуверенными улыбками.
– Мне правда пора ехать, – сказал наконец Питер. – Нам со Стивом нужно подобрать еще несколько мест для съемок.
– Было приятно снова увидеться с вами, Питер.
– Было приятно снова увидеть вас, Эллисон.
– Его, должно быть, отправили не туда в О’Хэйре, – объяснил Уинтер и Марку служащий в отделе пропавшего багажа в аэропорту Логана. За первые два часа своей смены он повторил это уже пятидесяти пассажирам. – Если вы заполните этот бланк, мы доставим чемодан по вашему адресу в Бостоне, как только он прибудет.
– И когда же?
– Вероятно, уже завтра утром.
Уинтер весело пожала плечами, взяла бланк и пошла к стойке, чтобы его заполнить. Не имеет значения. Ничто не имеет значения. Она с Марком, и желание в его синих глазах сказало ей, как сильно он по ней скучал.
– Ты дашь мне какую-нибудь свою рубашку? Мое шелковое неглиже – вот подожди, ты его еще увидишь! – в Чикаго.
– Ты мне очень нравишься без одежды, – прошептал Марк, обнимая и целуя ее.
– Мне тоже нравится эта мысль…
Уинтер ничего не было нужно, кроме Марка, за исключением…
Уинтер и Марк договорились не делать рождественских подарков. Уинтер знала, что в Бостоне Марк будет слишком занят, чтобы ходить по магазинам, а до его отъезда ей тоже не хотелось тратить на это драгоценное время.
Поэтому подарка не было, только сюрприз, способный устранить тревогу, которая нет-нет да и мелькала в глазах Марка, хотя с того солнечного утра в долине Сан-Хоакин он никогда об этом не вспоминал. «Я вынула спираль, Марк. И теперь я… мы… будем пользоваться диафрагмой».
Но диафрагма лежала в чемодане в Чикаго. Уинтер небрежно, счастливо, бездумно бросила ее туда вместе с романтичным шелковым неглиже.
Свернувшись в клубочек в объятиях Марка, пока такси везло их на его квартиру, Уинтер думала: «Это Марк. Он мне нужен. Я сделаю это только один раз, в ночь любви, которую не пропущу ни за что на свете».
Глава 16
В отделении интенсивной терапии Массачусетской центральной больницы Марк дежурил каждую вторую ночь. Первые две недели декабря были спокойными, койки в отделении в буквальном смысле слова пустовали, словно на все болезни на время праздника взмахом волшебной палочки был наложен запрет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104