Сегодня же, в виде редкого исключения, еще двое приезжих гостей — директор Центра «Финстерхорн» профессор Финстер и руководитель «Джомолунгмы» Сью-Сиу — вошли в зал и заняли предназначенные им места.
Профессор Ив щелкнул рычажком и включился. Бесшумно или с легким покашливанием одно за другим возникали на своих местах, вокруг круглого стола заседания, знакомые фигуры и лица директоров отдельных Центров Связи, разбросанных по всему миру. Они много лет знали друг друга. Знали научные труды и имена, даже дружили и иногда спорили друг с другом, но ни разу им не довелось побывать в одной комнате, пожать руки один другому. Включаясь один за другим, они, как всегда, церемонно наклоняли голову в знак приветствия. Лица их были невозмутимо-спокойны. Все они, и мужчины и женщины, были мужественные люди. Лучше чем кто-нибудь на Земле они осознавали реальность и безнадежность положения. Они знали больше всех и потому тверже всех должны были держаться.
Они встречались с легким поклоном, но сами уже не замечали, что улыбаться они давно перестали, только, обмениваясь короткими фразами, держались еще более бесстрастно, чем прежде.
Очень скоро, с опозданием не более чем на четыре-пять секунд, весь круг замкнулся. Все были на месте: «Эльбрус», «Финстерхорн», «Попокатепетль», «Джомолунгма», «Ането», «Акангауга» и все другие.
— Кажется, все собрались? — спокойно начал Председатель. — Разрешите заседание считать включенным. Текст сообщений, полученных одновременно во время кратких сеансов связи с Космосом всеми Центрами, совершенно идентичен. Не правда ли? Вот он: "Почему прекратили передачу «46-12-Т». «Возобновите». И больше ничего?
— Ничего!
— Ничего!
Председатель обвел глазами весь круг:
— До сегодняшнего дня это повторилось трижды. И ни у кого нет представления о передатчике «46-12-Т»? Ни у кого?
— Сама классификация, или номенклатура, «46-12-Т» представляется бессмыслицей. Ни одна земная станция не имеет таких позывных. Не говоря уж об установках «Земля — Космос».
— Когда нам непонятен смысл, мы называем это бессмыслицей, — печально констатировал Сью-Сиу. — До сих пор их передачи были недвусмысленно понятны.
— До полной безнадежности
— Теперь они снова замолчали. Уже четыре дня!..
— Четыре дня! Опять полное молчание.
— Мы ведь им каждый раз отвечали. Просили разъяснить. Ничего в ответ. По-моему, они даже не включаются на прием.
— По-видимому, нам не остается ничего другого, как считать эти сеансы связи случайным перехватом каких-то их собственных переговоров.
Точно вращаясь по кругу и все возвращаясь к одному и тому же безвыходному тупику, продолжалась беседа, даже не похожая на заседание ученых Наконец Председатель собрался с духом и начал:
— Ввиду отсутствия всякого конкретного материала для совместного обсуждения, я полагаю объявить наше заседание…
И тут как будто беззвучно грозовой разряд ударил в залу.
Одновременно: «Эльбрус», «Акангауга», «Финстерхорн», «Ането» вскочили со своих мест.
Сигнал «идет прием из Космоса» мерцал на экране и настойчиво гудел слабой сиреной тревоги.
Все уже сидели на своих местах, застыв в напряженном ожидании, вцепившись в ручки кресел.
Прошла ясно и четко передача:
«Допустима возможность не предусмотренных прежде отклонений первоначальных прогнозов. Принимаем с Земли исключительно передачи типа „46-12-Т“. Ценная информация. Все другие передачи лишены смысла, прекратите».
Все услышали, прочли на всех языках передачу из Космоса и остались сидеть не двигаясь.
Наконец заседание выключилось.
Космос смолк, и, кажется, навсегда.
Рассеянно и не спеша переодеваясь в свой обычный костюм после заседания, профессор Ив все время чувствовал, что ему как будто чего-то недостает или что-то не в порядке, но так и не мог понять, в чем дело.
Мачеха в соседней комнате перекладывала с места на место разные мелкие инструменты для улучшения, удержания и поднятия на новую ступень красоты свою внешность: щипчики, вибраторы, флакончики, самопрыскающие пузырьки и прочее. Под постукивание этого инструментария она с неправдоподобной беззаботностью щебетала: «У любви, как у пташки, крылья, ля-ля-ля-ля!..»
Профессор встревоженно прислушивался к ее песенке. Когда дошло до того, что эту самую птичку «ля-ля-ля-ля» никто не может поймать, он поспешно ощупал карманы. Ключа от зала, где была заперта Лали, в кармане не было. Ключ был сложнейший, уникальный, электронный, и профессор от души послал к черту всех на свете пташек и птичек, начиная с воробья и кончая страусом. Но вслух не сказал ни единого слова.
До самого вечера он был погружен в глубокую и тягостную задумчивость. Он думал, что знает характер своей жены, и надеялся, что она одумается. Надо заметить, что, вообще говоря, люди на Земле на удивление менялись с каждым днем. Становились терпимее и отзывчивее. Они совсем перестали толкаться при входе в ракетобусы, уступали с каким-то удовольствием друг другу место и во время дождя наперебой отдавали незнакомым прохожим на улице свой зонтик и радостно промокали до нитки, посмеиваясь про себя от мысли, как ловко помогли неизвестно кому…
Однако ключа, похищенного из кармана, мужа, Мачеха и не думала отдавать. Во-первых, она уже успела бурно изумиться при одном предположении, что могла как-нибудь случайно прикоснуться к какому-то ключу в чужом кармане. Во-вторых, чем дальше врешь, тем труднее тебе сказать правду. В поступке, совершенном в понедельник, еще можно сознаться во вторник, в среду гораздо труднее, а в пятницу уже почти невозможно после того, как ты врал всю неделю.
В одну из пятниц профессор пришел к заключению, что он плохо знает характер своей жены. Он сидел в своем кабинете, уронив голову на руки, повторяя сквозь зубы: «Нет, это невозможно, это невыносимо».
Был поздний вечер. За окнами поднимался легкий туман от быстро таявшего снега, по непонятной причине валившего на землю все последние дни.
Неслышно вкатился Робби, с бешеной скоростью расстелил салфетку, расставил посуду, чайник и вазочку с пирожками и бессмысленно завертелся на месте.
Долгое время профессор не обращал на него внимания. Наконец уловил неуверенное, беспорядочное бормотанье:
— Еще не перепечено… не все пережарено… не так уж разварено…
Профессор поднял голову:
— Ты что?
— Не сказано: невозможно, возможно, что возможно.
— Слушай, ты досамообучаешься до того, что взбесишься и натворишь глупостей. Что ты болтаешь?
Робби затрясся, переключаясь с вранья на нормальную программу, и наконец едва слышно просвистел:
— Ключ.
— У меня нет ключа, — мрачно сказал Ив.
— Есть, — сказал Робби, протянул свою чуткую, мягкую руку, приспособленную к работе с тонкими механизмами, и беззвучно выложил на столик рядом с чайником электронный ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47