Когда Бернар остался один вечером, то у него на сердце было очень тяжело, и он долго сидел перед своим дубовым столом при свете бронзового светильника в три рожка. Он поместился в главной комнате обители с крестообразным сводом и разделённой на две низкими круглыми арками, поддерживаемыми тонкими двойными колоннами с капителями, украшенными фантастической скульптурой. Самая меньшая часть комнаты, по другую сторону арки, образовывала альков, который вполне закрывался плотным занавесом; более пространная часть комнаты была вымощена. В одном из углов находилось низкое деревянное возвышение, на котором стояли тяжёлый, дубового дерева стол, а позади него резная скамья, приделанная к стене. На столе возле светильника лежал пюпитр, а над скамьёй была устроена большая полка, на которой находилось множество предметов: несколько бутылок чернил, горшочек с клеем для склеиванья листов пергамента и две или три голубые и белые кружки. Наполовину высохший букет дрока висел на гвозде, так же, как и соломенная шляпа с широкими полями и почерневшие чётки. По другую сторону стола, близ окна, стоял маленький сосуд со святой водой и кропилом. На стенах было развешано бельё с гербовыми лилиями, грубо вышитыми маленькими крестиками темно-красным шёлком. Свод комнаты был гладкий, белый, а пол покрыт соломой. Скамьи, почерневшие от времени, украшали амбразуры окон.
Аббат начал писать письмо, но перо лежало возле неоконченной страницы; он облокотился на пергамент, а его рука защищала глаза от слишком сильного освещения. С его лица исчез весь блеск; теперь оно было бледно, почти земляного цвета, в то время как его поза выражала изнеможение и усталость. Он сделал, чего от него требовали: зажёг минутную страсть, и было достаточно одного часа, чтобы видеть, насколько она не подчинялась его воле… Он вспомнил, как Пётр Отшельник довёл громадный авангард первого крестового похода до быстрого и несчастного истребления, прежде чем были организованы главные силы. Он довольно насмотрелся в этот день, чтобы чувствовать, насколько носится в воздухе угроза такого же несчастья, и ответственность за это падёт на него. Он не сожалел, что проповедовал такие идеи, но горевал, что согласился проповедовать их таким людям и в такой момент. Он начал излагать об этом и ещё о многом другом в письме к папе Евгению, но прежде чем написал с дюжину строк, перо выпало из его рук, и он принялся размышлять о своём бессилии удержать морской прилив, который начал выходить из берегов.
Внезапно послышались лёгкие шаги во внешнем зале, позади занавеса, но Бернар, поглощённый своими размышлениями, не слышал шума. Украшенная кольцами рука раздвинула густые складки занавеса, и самые прекрасные глаза в свете бросили любопытный взор на задумавшегося монаха.
- Вы один? - раздался голос королевы.
Не ожидая ответа, она вошла в комнату и остановилась возле возвышения, положив руку на стол с жестом, наполовину дружеским, наполовину молящим, как будто она продолжала опасаться, что обеспокоила его. Монах отнял свои прозрачные пальцы от глаз и поднял их на Элеонору, едва узнав её и не объясняя себе, зачем она пришла. Темно-коричневый плащ закрывал платье королевы, и только виднелся край рукава её алого платья, прикрывавшего лежавшую на столе руку. Её красновато-золотистые волосы падали тяжёлой волной и освещались пламенем светильника. Её глаза, упорно устремлённые на Бернара с вопросительным выражением, походили на глаза старого герцога Вильгельма, которого аббат из Клэрво довольно давно довёл до исповеди и покаяния, и он отправился от брачного алтаря своей внучки прямо в уединённый скит на одинокую смерть в горах Испании. Это были глаза, отражавшие неустрашимую смелость, а также нежность с добротой, но последнее свойство скрывалось за живой жгучей любовью к жизни, окружавшей королеву особенной атмосферой.
- Вы не говорите мне «добро пожаловать», - сказала она аббату, смотря ему прямо в лицо. - Неужели вы так углублены в ваше занятие, что не можете поговорить со мной? Уже давно мы не беседовали с вами.
Бернар приложил руку к глазам, как бы откидывая с глаз завесу.
- Я к услугам вашего величества, - отвечал он мягко.
Произнеся эти слова, он встал.
- Я ничего не прошу для меня, - возразила она, ставя ногу на возвышение и приближаясь к нему, - но я ходатайствую у вас кое о чем для других.
Бернар колебался, затем, опустив глаза, ответил:
- Золота и серебра у меня нет, но что имею, то им отдам.
- У меня есть золото и серебро, земли и корона, - ответила королева со странной улыбкой, наполовину легкомысленной, наполовину серьёзной, - но мне не хватает веры. У моего народа есть мечи и доспехи; он взял крест, чтобы придти на помощь своим братьям Святой Земли, но у него нет предводителя.
- А король, ваш супруг? - спросил суровым тоном Бернар.
Элеонора принялась смеяться несколько жестоким и презрительным смехом, как смеются над дурно понятым приказанием, как смеётся человек, потребовавший у своего слуги меч и получивший вместо него перо.
- Король? - воскликнула она улыбаясь. - Король! Неужели вы, обладающий достаточно большим умом, столь бедны здравым смыслом, что предполагаете его способным предводительствовать людьми и победить? Король - не предводитель воинов. Ах! Я предпочитаю видеть его раскачивающим кадильницей, следуя за ритмом ваших молитв, и распростёртым своим плоским лицом на ступенях алтаря, освящённых вашими шагами!
Королева смеялась, так как была в таком настроении, когда не уважают ни Бога, ни святых, ни человека. Бернар сначала принял суровый вид, но затем казался уязвлённым; наконец его взор наполнился состраданием. Он указал Элеоноре на сиденье у окна, около стола, а сам сел на своей резной скамье. Элеонора, заняв место, положила локти на стол, соединила свои красивые руки и подпёрла ими щеку, раздумывая, о чем она будет говорить. Идя к аббату, она не имела никакого определённого плана, но всегда любила разговаривать с ним, когда он был свободен, и забавлялась выражавшимся на его лице неожиданным удивлением, которого он не умел скрывать, когда её смелые слова оскорбляли его деликатную впечатлительность.
Это чрезвычайно сильное побуждение к юному и ребяческому равнодушию относительно последствий составляло корень её характера.
- Вы дурно судите о вашем муже, - сказал аббат, нервно и рассеянно постукивая по столу концами своих белых пальцев. - Те, кто не имеет другого правила, как только собственную волю, слишком поспешны в приговоре над теми, которые передаются воле Божьей.
- Если вы считаете короля орудием Божественного Провидения, - ответила Элеонора со злой усмешкой, - то нечего и говорить. Провидение, например, было разгневано на жителей Витри и выбрало короля Франции выразителем своего гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80