Но с другой стороны, Балуев отдал слишком много золота в обмен на удовольствие лицезреть Гарина в своей власти. И если Тимур, паче чаяния, помрет во время экзекуции от голода и боли, то получится, что эти громадные деньги пропали зря.
К тому же Шаман и его старший товарищ Варяг никогда не простят Балуеву такого исхода. Ведь Гарин отдан рабовладельцу на сохранение, а вовсе не в качестве мальчика для битья.
Нет, так дело не пойдет. Настоящая месть должна быть долгой. Мучения и унижения не должны прекращаться ни на секунду, но при этом объект мести должен просто оставаться живым и относительно здоровым, но еще и сохранять здравый рассудок.
Иначе он не будет понимать существа мести и ощущать раскаяния — а в таком случае это уже не месть.
Сам Балуев, конечно, был безумен, но при этом оставался здравомыслящим человеком.
Поэтому он приказал только посадить голого президента Экумены на цепь около собачьей будки и накормить его собачьей едой. А сам отправился по другим делам — принимать новое пополнение рабынь.
Рабынь доставили с окраин дачной зоны. Команда киднепперов напала на фермерский поселок и без труда подавила сопротивление хозяев. Правда, всех взрослых мужчин пришлось убить — но женщины и дети достались бандитам.
Распаленные боем киднепперы хотели первым делом использовать свое право воинов-победителей и побаловаться с девчонками, которые были в поселке как на подбор красавицы и девственницы. Несколько семей доброго нрава ушли подальше в леса от соблазнов города и таборитской вольницы, да вот направление выбрали неправильное — и обосновались у самой границы бандитской земли. И теперь пожинали плоды, оказавшись с бандитами один на один.
Однако банда, которая разгромила их поселок, не относилась к числу вольных охотников. Она поставляла рабов не на рынок невольников в городе Ксанаду, а непосредственно на фазенду Балуева. Балуев же любил, чтобы новоиспеченных невольниц ему поставляли неизнасилованными и неизбитыми, в одежде и с остатками былой строптивости. Он предпочитал сам заниматься воспитанием рабынь.
На рабов-мужчин это правило не распространялось, но на этот раз мужчин в составе добычи и не было.
Атаман киднепперов с трудом утихомирил своих людей, но все-таки убедил их, что плата за нетронутых девственниц будет больше, чем за жертв группового изнасилования. Но атаман ничего не смог поделать, когда бандиты скопом кинулись на двух молодых женщин, которые заведомо не были девственницами, поскольку у них уже были свои дети.
Одна из этих женщин потом сумела перекатиться с плота в воду и даже утащить за собой свою маленькую дочку. Другие тоже пробовали, но теперь плотогоны были внимательнее, и добычу удалось доставить на фазенду в целости и сохранности.
И теперь семь девственниц от двенадцати до двадцати лет стояли перед Балуевым со связанными за спиной руками. Изнасилованную молодую женщину, которая не сумела утопиться подобно подруге, поставили с ними рядом обнаженную. Других женщин, которым было уже за сорок, сразу увели на работу, объяснив по пути, что чем лучше они будут работать и чем меньше станут сопротивляться — тем лучше будет их дочерям.
Детей тоже увели. Нагая молодуха рванулась было за своими сыновьями-близняшками, но ее тут же сбили наземь ударом кнута. И тоже объяснили, что судьба детей целиком зависит от ее поведения.
А девственниц увещевали с точностью до наоборот. Балуев лично выбрал среди них самую испуганную. Вся в слезах, она стояла перед ним в платьице ниже колен и нервно переступала босыми ногами.
— Ты ведь любишь маму? — почти ласково спросил у нее Балуев.
Девушка энергично кивнула и еле слышно попросила:
— Не мучайте ее, пожалуйста.
— Зачем же мы станем ее мучить, — ответил рабовладелец. — Ты такая хорошая девочка — наверно, и мама у тебя хорошая. Но конечно, если ты окажешься плохой девочкой, твою маму придется наказать за неправильное воспитание дочки. Но ведь этого не будет, правда? Ты будешь хорошо себя вести?
Девочка, которой было лет шестнадцать, снова кивнула, хотя уже не так энергично и уверенно.
— Вот и прекрасно, — все так же ласково произнес Балуев. — Тогда тебе сейчас развяжут руки. Только пообещай мне, что не попытаешься убежать и не полезешь драться.
Девочка кивнула опять, но Балуев потребовал дать обещание вслух, и она, оглянувшись на подружек, вымученно прошептала: «Обещаю».
Балуев сам разрезал ножом веревки на ее руках. Руки сильно затекли, и лицо девушки скривилось от боли. Рабовладелец подождал, пока восстановится кровообращение, а потом сказал все тем же тоном доброго дядюшки.
— А теперь ты должна раздеться. Посмотри — у нас все хорошие девочки ходят раздетыми. Это страшный грех — прятать под одеждой такую красоту.
Девушка отшатнулась в ужасе, затравленно озираясь вокруг. Мимо как раз проходила нагая рабыня, загорелая дочерна и очень красивая. Она несла на плече кувшин, и новая невольница непроизвольно залюбовалась ею, но Балуев не хотел ждать и повторил приказ в более категоричной форме:
— Раздевайся! Быстро!
Девочка отчаянно замотала головой, и тогда Балуев сгреб в кулак ее длинные волосы, приблизил ее лицо к своему и прорычал, оскалив зубы:
— Тогда тебя разденут силой и сделают больно. Очень больно. И не только тебе, но и твоей маме, и твоим подружкам.
Услышав это, одна из подружек задрожала крупной дрожью, поняв, что именно он имел в виду, и крикнула в панике:
— Маша, пожалуйста! Я не хочу, чтобы они сделали это со мной.
Другая девушка, самая старшая, с умным и строгим лицом, тут же одернула ее:
— Замолчи!
Потом повернулась к Балуеву и спросила:
— Можно я буду первая?
Нагая фермерская вдова, все еще лежащая в пыли, шептала одними губами: «Изверги!» — но на нее никто не обращал внимания.
— Нет, — резко ответил Балуев на вопрос старшей из девственниц. — Первой будет Маша. Она у нас самая красивая и я не могу так долго терпеть это безобразие. Ее красоту должны видеть все.
Маша, закрыв руками лицо, снова замотала головой и простонала: "Нет, я не хочу!
Пожалуйста, не надо!" Балуев оторвал ладони от ее лица и заломил одну руку за спину с криком:
— Смотри, кто поможет тебе раздеться!
Другой рукой он ткнул в сторону стражника, который напоминал гибрид гориллы с неандертальцем. А рядом с ним стоял другой, обезображенное лицо которого внушало ужас и отвращение. Взглянув на этих двоих, Маша начала падать в обморок, и пришлось истратить целое ведро воды, чтобы это предотвратить.
Балуев таки добился своего. Маша своими руками сняла мокрое насквозь платье и белье и застыла перед мучителем в позе купальщицы, застигнутой врасплох — благо, свои небольшие груди она вполне могла прикрыть одной рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83