«Они вчера только получили товар. Может, и завезли партию». Но и здесь продавец лишь руками развёл:
– Что ты, сынок! Одни алюминиевые тазики привезли. Ни рифм, ни верлибров в этом квартале не ожидается.
Я целый день ходил из магазина в магазин, обошёл скобяные лавки, побывал в мастерских – всё без толку. Кто-то посоветовал сходить на базар: «Чуть переплатите, но зато найдёте всё, что вам нужно. А вы, видать, ищете дефицитный товар». Но и оттуда я вернулся ни с чем. Торговки слушали меня и качали головой.
– Нет, таких нет. Сами бы отхватили дочерям и невестушкам по одной хотя бы штуке. Но ты, сынок, купи лучше японский свитер. Из чистой шерсти. А может, транзистор возьмёшь? «ВЭФ-12»! Первый класс!
Этого только мне и не хватало: купить приёмник и слушать музыку!
Я целый вечер провалялся на койке, с тоской разглядывая какие-то жёлтые подтёки на потолке. Потом это мне надоело. Пусть у меня ни техники, ни рифм, ни ритма, ни даже верлибра нет, но стихи я писать буду! И никто меня не остановит.
За какой-то час я исписал целую кучу бумаги. Вот так-то! Теперь можно и в постель. Недаром же говорят: кончил дело – спи смело.
Утром в девять часов я был в редакции. Джура Джуман сам вышел мне навстречу.
– Опять пришёл, поэт? Ну, как успехи? Пошли дела-то?
– А как же! Всю ночь писал, даже глаз не сомкнул.
– Давай сюда!
– Пожалуйста…
Джура Джуман плюхнулся в кресло, в котором вчера уснул, прочитал мои стихи (опять про себя!), потом, точь-в-точь как в прошлый раз, по очереди, осмотрел мои ноги, живот и впился взглядом в лицо.
– В каком классе ты учишься, поэт?
– Не учусь, – сказал я и прикусил язык: узнает правду, выгонит ещё. – Школу кончил…
– Та-ак. А какого поэта ты любишь?
– Я всех поэтов люблю.
– Хамида Алимджана читал?
– Нет, такого не знаю, – признался я честно. Лучше бы о стихах разговаривал, чем спрашивать, кого я читал.
– С Гафуром Гулямом, надеюсь, знаком?
– А как же! – обрадовался я. – Он мне однажды чуть ухо не оторвал, когда я в колхозный сад залез. Только его не Гафуром Гулямом зовут, а Гафуром Кривым. Он сторожем работает…
– Хорошо хоть, что Кривого Гафура знаешь… – прошептал Джура Джуман и закрыл глаза. Опять, видно, уснул. Я постоял возле него, постоял и тихо пошёл к двери.
– Постой! – взревел вдруг Джура Джуман. – Какой же ты поэт, если не знаешь ни одного поэта?
– Как не знаю? Мамарасула Балту, например, знаю, Сайдуллу, вас, товарищ Джура Джуман, знаю…
– О-о! – простонал Джура Джуман. – Помолчи или я выброшусь в окно!.. Если хочешь писать, молодой человек, иди и читай стихи наших больших поэтов. А ещё, конечно, изучи творчество Пушкина, Лермонтова, Маяковского! Вот так-то, наизусть выучи все стихи. Без этого не только поэтом, человеком не станешь!
Услышав эти слова, я пулей вылетел в коридор. Ничего себе, посоветовал. Спасибочки, товарищ Джуман! Я должен читать чьи-то стихи! Я должен выучить их наизусть! Да если бы я хотел читать и зубрить стихи – сидел бы себе в школе! Зачем же я из дому-то убежал?..
Ни одной книжки не прочитаю, а поэтом стану. Увидит ещё мой дорогой Джура Джуман! Пусть не думает. Пока существует волшебная шапочка, я не пропаду. Разве не так, моя дорогая?
– Ну конечно, как же иначе! – пропищала она в ответ.
– Значит, поможешь мне? Скажи-ка, с чего начинать дело, чтобы стать поэтом?
– Для начала зайди вот в это кафе. Я с самого утра слышу, как у тебя в желудке играет музыка. Поешь, а там посмотрим, что делать.
– Золотые слова, моя дорогая!..
Я надел шапочку, зашёл в кафе, подсел к шумной компании, что веселилась за уставленным яствами столом, и принялся за дело.
Для начала я разузнал адреса всех поэтов, которых видел в Голодной степи. Потом побывал у них дома, посмотрел, как они работают. Сайдулло-ака, оказывается, пишет стихи по ночам. А его сосед, поэт Эркин Хамид, в это время третий сон видит.
Но когда Сайдулло-ака перед рассветом укладывается спать, Эркин Хамид выскакивает из постели и начинает строчить длинные-предлинные стихи.
Я три ночи подряд следил за самим Джурой Джуманом, но ни разу не застал его за работой. Вечером сидит у телевизора (от позывных до позывных, все передачи подряд смотрит), ночью спит, а утром идёт на службу. Если он и пишет стихи, то, наверно, в редакции, когда никто не мешает. А рифм, оказывается, у самого Джуры Джумана тоже нет. Я их долго искал, но ни в шкафу, ни в ящиках стола не на шёл. И тогда со злости съел все шоколадные конфеты, которые поэт купил, идя с работы. Пустой же кулёк я вложил в руки спящей девочки.
Джура Джуман включил телевизор, налил в пиалу чая и потянулся за конфетами,
– Куда конфеты подевались? – крикнул он, не найдя кулька.
– Не знаю, – ответила из кухни жена Джуры Джумана. – Ты же их на стол положил. Может, Дильбар взяла?
Джура Джуман побежал в спальню и через секунду вернулся испуганный, с пустым кульком в руке. Показав его жене, рванулся обратно.
– Дильбар, вставай, доченька! Как ты могла съесть кило конфет? Тебя не тошнит?
Девочка проснулась и удивлённо посмотрела на отца:
– Что случилось, папочка?
– Разве можно съесть сразу столько конфет? Это же вредно. Жена, неси скорее кислого молока.
Жена прибежала с двумя бутылками кефира,
– Пей скорей! – приказал Джура Джуман.
– Не буду! Не хочу! – захныкала Дильбар.
– Будешь! Хочешь! – решительно сказал Джура Джуман, но, услышав позывные телевизора, выбежал из комнаты.
А мне только этого и надо было. Взял я бутылки из рук девочки и выпил весь кефир, чтобы не отравиться.
– Вот и молодец, доченька! – обрадовалась мама Дильбарки, увидев пустые бутылки. – А теперь спи… Время позднее.
Я посмотрел на часы: половина десятого. Значит, самая пора идти к Сайдулло-аке. Сейчас у него работа в разгаре. Есть на что посмотреть.
Когда я вошёл в кабинет, Сайдулло-ака бегал из угла в угол и шептал какие-то шипящие слова. Чтобы не мешать ему, я прилёг на диване.
Сайдулло-ака остановился у стола, сморщился, как от зубной боли, погрозил пальцем стопке чистой бумаги. Растворив окно, он некоторое время глядел в темноту, а потом схватил авторучку и… давай писать!
Строчки так и летели друг за дружкой, стопка бумаги таяла прямо на глазах.
Но вдруг ручка споткнулась и остановилась. Сайдулло-ака простонал, скомкал исписанные листы бумаги и вышвырнул их в окно.
И тут меня осенило: если Сайдулло-аке не нравятся эти стихи, то, может, мне они пригодятся? Перепишу и отнесу в редакцию. Зачем же добру пропадать?
Утром я сидел перед Джурой Джуманом.
– Дай лапу, поэт! Поздравляю! – закричал он, заглянув мне прямо в глаза. – Вот это я понимаю! Талантливо! Добротно! Изрядно, видать, потрудился, сразу видно…
– Да, Джура Джуман-ака, нелёгкое это дело – писать стихи, – сказал я, развалясь на диване.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Что ты, сынок! Одни алюминиевые тазики привезли. Ни рифм, ни верлибров в этом квартале не ожидается.
Я целый день ходил из магазина в магазин, обошёл скобяные лавки, побывал в мастерских – всё без толку. Кто-то посоветовал сходить на базар: «Чуть переплатите, но зато найдёте всё, что вам нужно. А вы, видать, ищете дефицитный товар». Но и оттуда я вернулся ни с чем. Торговки слушали меня и качали головой.
– Нет, таких нет. Сами бы отхватили дочерям и невестушкам по одной хотя бы штуке. Но ты, сынок, купи лучше японский свитер. Из чистой шерсти. А может, транзистор возьмёшь? «ВЭФ-12»! Первый класс!
Этого только мне и не хватало: купить приёмник и слушать музыку!
Я целый вечер провалялся на койке, с тоской разглядывая какие-то жёлтые подтёки на потолке. Потом это мне надоело. Пусть у меня ни техники, ни рифм, ни ритма, ни даже верлибра нет, но стихи я писать буду! И никто меня не остановит.
За какой-то час я исписал целую кучу бумаги. Вот так-то! Теперь можно и в постель. Недаром же говорят: кончил дело – спи смело.
Утром в девять часов я был в редакции. Джура Джуман сам вышел мне навстречу.
– Опять пришёл, поэт? Ну, как успехи? Пошли дела-то?
– А как же! Всю ночь писал, даже глаз не сомкнул.
– Давай сюда!
– Пожалуйста…
Джура Джуман плюхнулся в кресло, в котором вчера уснул, прочитал мои стихи (опять про себя!), потом, точь-в-точь как в прошлый раз, по очереди, осмотрел мои ноги, живот и впился взглядом в лицо.
– В каком классе ты учишься, поэт?
– Не учусь, – сказал я и прикусил язык: узнает правду, выгонит ещё. – Школу кончил…
– Та-ак. А какого поэта ты любишь?
– Я всех поэтов люблю.
– Хамида Алимджана читал?
– Нет, такого не знаю, – признался я честно. Лучше бы о стихах разговаривал, чем спрашивать, кого я читал.
– С Гафуром Гулямом, надеюсь, знаком?
– А как же! – обрадовался я. – Он мне однажды чуть ухо не оторвал, когда я в колхозный сад залез. Только его не Гафуром Гулямом зовут, а Гафуром Кривым. Он сторожем работает…
– Хорошо хоть, что Кривого Гафура знаешь… – прошептал Джура Джуман и закрыл глаза. Опять, видно, уснул. Я постоял возле него, постоял и тихо пошёл к двери.
– Постой! – взревел вдруг Джура Джуман. – Какой же ты поэт, если не знаешь ни одного поэта?
– Как не знаю? Мамарасула Балту, например, знаю, Сайдуллу, вас, товарищ Джура Джуман, знаю…
– О-о! – простонал Джура Джуман. – Помолчи или я выброшусь в окно!.. Если хочешь писать, молодой человек, иди и читай стихи наших больших поэтов. А ещё, конечно, изучи творчество Пушкина, Лермонтова, Маяковского! Вот так-то, наизусть выучи все стихи. Без этого не только поэтом, человеком не станешь!
Услышав эти слова, я пулей вылетел в коридор. Ничего себе, посоветовал. Спасибочки, товарищ Джуман! Я должен читать чьи-то стихи! Я должен выучить их наизусть! Да если бы я хотел читать и зубрить стихи – сидел бы себе в школе! Зачем же я из дому-то убежал?..
Ни одной книжки не прочитаю, а поэтом стану. Увидит ещё мой дорогой Джура Джуман! Пусть не думает. Пока существует волшебная шапочка, я не пропаду. Разве не так, моя дорогая?
– Ну конечно, как же иначе! – пропищала она в ответ.
– Значит, поможешь мне? Скажи-ка, с чего начинать дело, чтобы стать поэтом?
– Для начала зайди вот в это кафе. Я с самого утра слышу, как у тебя в желудке играет музыка. Поешь, а там посмотрим, что делать.
– Золотые слова, моя дорогая!..
Я надел шапочку, зашёл в кафе, подсел к шумной компании, что веселилась за уставленным яствами столом, и принялся за дело.
Для начала я разузнал адреса всех поэтов, которых видел в Голодной степи. Потом побывал у них дома, посмотрел, как они работают. Сайдулло-ака, оказывается, пишет стихи по ночам. А его сосед, поэт Эркин Хамид, в это время третий сон видит.
Но когда Сайдулло-ака перед рассветом укладывается спать, Эркин Хамид выскакивает из постели и начинает строчить длинные-предлинные стихи.
Я три ночи подряд следил за самим Джурой Джуманом, но ни разу не застал его за работой. Вечером сидит у телевизора (от позывных до позывных, все передачи подряд смотрит), ночью спит, а утром идёт на службу. Если он и пишет стихи, то, наверно, в редакции, когда никто не мешает. А рифм, оказывается, у самого Джуры Джумана тоже нет. Я их долго искал, но ни в шкафу, ни в ящиках стола не на шёл. И тогда со злости съел все шоколадные конфеты, которые поэт купил, идя с работы. Пустой же кулёк я вложил в руки спящей девочки.
Джура Джуман включил телевизор, налил в пиалу чая и потянулся за конфетами,
– Куда конфеты подевались? – крикнул он, не найдя кулька.
– Не знаю, – ответила из кухни жена Джуры Джумана. – Ты же их на стол положил. Может, Дильбар взяла?
Джура Джуман побежал в спальню и через секунду вернулся испуганный, с пустым кульком в руке. Показав его жене, рванулся обратно.
– Дильбар, вставай, доченька! Как ты могла съесть кило конфет? Тебя не тошнит?
Девочка проснулась и удивлённо посмотрела на отца:
– Что случилось, папочка?
– Разве можно съесть сразу столько конфет? Это же вредно. Жена, неси скорее кислого молока.
Жена прибежала с двумя бутылками кефира,
– Пей скорей! – приказал Джура Джуман.
– Не буду! Не хочу! – захныкала Дильбар.
– Будешь! Хочешь! – решительно сказал Джура Джуман, но, услышав позывные телевизора, выбежал из комнаты.
А мне только этого и надо было. Взял я бутылки из рук девочки и выпил весь кефир, чтобы не отравиться.
– Вот и молодец, доченька! – обрадовалась мама Дильбарки, увидев пустые бутылки. – А теперь спи… Время позднее.
Я посмотрел на часы: половина десятого. Значит, самая пора идти к Сайдулло-аке. Сейчас у него работа в разгаре. Есть на что посмотреть.
Когда я вошёл в кабинет, Сайдулло-ака бегал из угла в угол и шептал какие-то шипящие слова. Чтобы не мешать ему, я прилёг на диване.
Сайдулло-ака остановился у стола, сморщился, как от зубной боли, погрозил пальцем стопке чистой бумаги. Растворив окно, он некоторое время глядел в темноту, а потом схватил авторучку и… давай писать!
Строчки так и летели друг за дружкой, стопка бумаги таяла прямо на глазах.
Но вдруг ручка споткнулась и остановилась. Сайдулло-ака простонал, скомкал исписанные листы бумаги и вышвырнул их в окно.
И тут меня осенило: если Сайдулло-аке не нравятся эти стихи, то, может, мне они пригодятся? Перепишу и отнесу в редакцию. Зачем же добру пропадать?
Утром я сидел перед Джурой Джуманом.
– Дай лапу, поэт! Поздравляю! – закричал он, заглянув мне прямо в глаза. – Вот это я понимаю! Талантливо! Добротно! Изрядно, видать, потрудился, сразу видно…
– Да, Джура Джуман-ака, нелёгкое это дело – писать стихи, – сказал я, развалясь на диване.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49