А что я добрый католик, вы сейчас убедитесь! Слушайте, как я знаю священные песнопения.
И Пикуик громко затянул фальцетом:
— Tantum ergo sacramentum…
Фальцет Пикуика привел сестру Марьянж в настоящий восторг. Она молитвенно сложила руки и даже опустилась в траву на колени, вообразив, что присутствует на мессе. А когда к голосу Пикуика присоединился мощный бас Кроасса, зазвучал такой дуэт, прекрасней которого монахини никогда не слыхивали — а ведь они были старожилками этого монастыря, славившегося своими певчими.
— Какой голос! Какой голос! — в экстазе повторяла сестра Филомена, также опустившаяся на колени.
— Genitori genitoque, — вовсю старались два приятеля.
Сестра Марьянж давно не испытывала такого волнения. Конечно, она была грубовата, необразованна и криклива, но — монахиня всегда остается монахиней. Певцы закончили, и сестры поднялись с колен. Марьянж краешком глаза следила за Филоменой, а та не могла оторвать взгляда от Кроасса.
«Конечно, — размышляла сестра Марьянж, — если я дам приют двоим мужчинам, то неминуемо введу во искушение сестру Филомену. Но ведь этот достойный кавалер помог нам поймать двух язычниц…»
Сестра Марьянж приняла решение и обратилась к Пикуику:
— Знаете ли, господин Пикуик, раз уж вас так зовут (правда, мне ваше имечко не больно нравится)…
Пикуик тут же изобразил смирение и прошептал:
— Готов ради вас сменить его на любое другое.
— Нет уж, не стоит. Вижу, я на ваш счет ошиблась… Вы — человек благонравный, сердечный… и к тому же привержены к религии, а уж поете так, что волей-неволей заслушаешься…
— Помилуйте, сестра Марьянж, я вовсе не заслужил таких похвал…
— Я только воздаю вам должное. К тому же вы поймали этих еретичек, когда они задумали сбежать. Наша настоятельница, госпожа де Бовилье, обязательно вас вознаградит… Я ей немедленно доложу обо всем…
— И каково же будет это вознаграждение, осмелюсь спросить?
— Думаю, вы станете певчими в нашей капелле; правда, там служат только по воскресеньям и по праздникам…
— Сестра Марьянж, позвольте еще вопрос. А сколько платят у вас певчим?
— Певчим мы вообще не платим, — с достоинством ответила сестра. — Доходы монастыря сейчас невелики, но скоро, очень скоро они возрастут. Монастырь станет богатым… и тогда вам заплатят вдвойне… а пока вас вознаградит Господь Своими милостями.
— Видите ли, сестра Марьянж, — продолжал Пикуик, — я воспитан в скромности и заранее страдаю от тех похвал, что могут быть обращены ко мне от лица матери настоятельницы… прошу вас ничего не говорить ей о нас.
— Похвальная скромность! — обрадовалась Марьянж.
Ей и самой не хотелось, чтобы аббатиса узнала о попытке бегства двух узниц.
— Мой друг Кроасс также исключительно скромен. Мы не чувствуем себя достойными занять столь высокую должность — певчих в вашем монастыре. Надежда на милость Господню — вот лучшая награда для нас.
— Ах, сударыня, — воскликнул Кроасс, — я всегда чувствовал призвание к монастырской жизни. Нам так не хотелось бы расставаться с вами!
— Что значит «не хотелось бы расставаться?» — удивилась старая монахиня.
— А мы здесь, у вас в обители, устроимся… Не бойтесь, сестра Марьянж, за оказанное нам гостеприимство вам воздастся сторицей. Мы будем ухаживать за вашим огородом, да и за еретичками присмотрим, а к вам будем относиться со всем почтением…
При этом Кроасс бросил на Филомену страстный взгляд. Впрочем, ее убеждать было не надо; бедняжка трепетала, ибо сердце ее навечно завоевал гигант-певчий с прекрасным голосом. Сестра Марьянж, пораскинув мозгами, пришла к выводу, что две пары рабочих рук монастырю не помешают… к тому же приятели наверняка не позволят сбежать этим богомерзким язычницам.
— Договорились! — решительно заявила она.
— Так вы согласны дать нам приют?
— Будем рады!
— И накормите?
— Конечно!
Пикуик с восторгом взглянул на Кроасса: ведь именно ему пришла в голову такая замечательная идея. Филомена и Кроасс были на верху блаженства. Монахиня сияла при мысли, что любимый будет рядом, а Кроасс ликовал, грезя о ежедневных обедах.
— Пойдемте! — приказала Марьянж двум друзьям.
Они подошли к сараю, примыкавшему к стене возле самого пролома. Монахиня распахнула дверь.
— Вот здесь вы будете жить, — объяснила Марьянж. — Как стемнеет, мы с сестрой Филоменой принесем из монастырских конюшен свежего сена, так что спать вам будет мягко… Остальным монахиням на глаза не попадайтесь, да приглядывайте за домом и двумя еретичками.
— Простите, сестра, — осторожно прервал ее Пикуик. — Постель вы нам обещали, и это прекрасно, а как насчет еды? Вопрос, знаете ли, не из последних…
— Есть будете то, что удастся достать мне и сестре Филомене. Придется довольствоваться монастырской пищей. Еды у нас, слава Христу, хватает, иначе мы все давно бы умерли с голоду… Вон там, в уголочке, есть курятник, без свежих яиц не сидим…
— Прекрасно! — воскликнул Кроасс. — Омлет как раз — мое любимое блюдо!
— А по воскресеньям можно и курочку зарезать, — добавила Марьянж.
— Чудесно!
— Овощи выращиваем сами, суп у нас каждый день. А иногда и говядины в суп добавляем.
Кроасс прямо рыдал от счастья.
— А вино? — спросил Пикуик, отличавшийся весьма утонченным вкусом.
— Мы пьем лишь воду, — скромно опустив глаза, ответила Филомена.
— Вино есть только в погребе у матушки настоятельницы, — добавила сестра Марьянж.
Оба приятеля обреченно вздохнули. Но сестра Филомена все тем же скромным тоном поспешила добавить:
— Знаете, сестра Марьянж, я иногда захожу в погреб матери настоятельницы… Думаю, раз в два дня можно будет прихватить бутылочку… не для нас, конечно, я монастырский устав знаю, а для этих вот достойных, учтивых кавалеров…
— И последний вопрос, — заключил Пикуик, — когда тут у вас обедают?
— В полдень. В двенадцать у нас обед и отдых.
— А сейчас вроде как раз полдень, — ничтоже сумнящеся заявил Пикуик.
— Да что вы, сударь, только-только восемь пробило…
— Надо же!.. А мне показалось…
— Может, господа проголодались? — робко предположила Филомена.
— Мы, конечно, поели, и даже неплохо поели в кабачке у Монмартрских ворот. Но мы так рано встали, да и прошли немало, вот аппетит и разыгрался.
— Сестра Марьянж, — сказала Филомена, — я, пожалуй, пойду наберу несколько яиц, изжарю их и принесу. И у нас еще оставалась дичь, что подарил нам вчера святой отец, собиравший пожертвования…
Не дожидаясь ответа своей спутницы, сестра Филомена бросилась к курятнику. Вернулась она через четверть часа с яичницей, жареным мясом да еще и с пшеничным хлебом.
— А вино можно будет достать только когда стемнеет, — покраснев, проговорила Филомена.
Затем монахини расстались с нашими певчими;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
И Пикуик громко затянул фальцетом:
— Tantum ergo sacramentum…
Фальцет Пикуика привел сестру Марьянж в настоящий восторг. Она молитвенно сложила руки и даже опустилась в траву на колени, вообразив, что присутствует на мессе. А когда к голосу Пикуика присоединился мощный бас Кроасса, зазвучал такой дуэт, прекрасней которого монахини никогда не слыхивали — а ведь они были старожилками этого монастыря, славившегося своими певчими.
— Какой голос! Какой голос! — в экстазе повторяла сестра Филомена, также опустившаяся на колени.
— Genitori genitoque, — вовсю старались два приятеля.
Сестра Марьянж давно не испытывала такого волнения. Конечно, она была грубовата, необразованна и криклива, но — монахиня всегда остается монахиней. Певцы закончили, и сестры поднялись с колен. Марьянж краешком глаза следила за Филоменой, а та не могла оторвать взгляда от Кроасса.
«Конечно, — размышляла сестра Марьянж, — если я дам приют двоим мужчинам, то неминуемо введу во искушение сестру Филомену. Но ведь этот достойный кавалер помог нам поймать двух язычниц…»
Сестра Марьянж приняла решение и обратилась к Пикуику:
— Знаете ли, господин Пикуик, раз уж вас так зовут (правда, мне ваше имечко не больно нравится)…
Пикуик тут же изобразил смирение и прошептал:
— Готов ради вас сменить его на любое другое.
— Нет уж, не стоит. Вижу, я на ваш счет ошиблась… Вы — человек благонравный, сердечный… и к тому же привержены к религии, а уж поете так, что волей-неволей заслушаешься…
— Помилуйте, сестра Марьянж, я вовсе не заслужил таких похвал…
— Я только воздаю вам должное. К тому же вы поймали этих еретичек, когда они задумали сбежать. Наша настоятельница, госпожа де Бовилье, обязательно вас вознаградит… Я ей немедленно доложу обо всем…
— И каково же будет это вознаграждение, осмелюсь спросить?
— Думаю, вы станете певчими в нашей капелле; правда, там служат только по воскресеньям и по праздникам…
— Сестра Марьянж, позвольте еще вопрос. А сколько платят у вас певчим?
— Певчим мы вообще не платим, — с достоинством ответила сестра. — Доходы монастыря сейчас невелики, но скоро, очень скоро они возрастут. Монастырь станет богатым… и тогда вам заплатят вдвойне… а пока вас вознаградит Господь Своими милостями.
— Видите ли, сестра Марьянж, — продолжал Пикуик, — я воспитан в скромности и заранее страдаю от тех похвал, что могут быть обращены ко мне от лица матери настоятельницы… прошу вас ничего не говорить ей о нас.
— Похвальная скромность! — обрадовалась Марьянж.
Ей и самой не хотелось, чтобы аббатиса узнала о попытке бегства двух узниц.
— Мой друг Кроасс также исключительно скромен. Мы не чувствуем себя достойными занять столь высокую должность — певчих в вашем монастыре. Надежда на милость Господню — вот лучшая награда для нас.
— Ах, сударыня, — воскликнул Кроасс, — я всегда чувствовал призвание к монастырской жизни. Нам так не хотелось бы расставаться с вами!
— Что значит «не хотелось бы расставаться?» — удивилась старая монахиня.
— А мы здесь, у вас в обители, устроимся… Не бойтесь, сестра Марьянж, за оказанное нам гостеприимство вам воздастся сторицей. Мы будем ухаживать за вашим огородом, да и за еретичками присмотрим, а к вам будем относиться со всем почтением…
При этом Кроасс бросил на Филомену страстный взгляд. Впрочем, ее убеждать было не надо; бедняжка трепетала, ибо сердце ее навечно завоевал гигант-певчий с прекрасным голосом. Сестра Марьянж, пораскинув мозгами, пришла к выводу, что две пары рабочих рук монастырю не помешают… к тому же приятели наверняка не позволят сбежать этим богомерзким язычницам.
— Договорились! — решительно заявила она.
— Так вы согласны дать нам приют?
— Будем рады!
— И накормите?
— Конечно!
Пикуик с восторгом взглянул на Кроасса: ведь именно ему пришла в голову такая замечательная идея. Филомена и Кроасс были на верху блаженства. Монахиня сияла при мысли, что любимый будет рядом, а Кроасс ликовал, грезя о ежедневных обедах.
— Пойдемте! — приказала Марьянж двум друзьям.
Они подошли к сараю, примыкавшему к стене возле самого пролома. Монахиня распахнула дверь.
— Вот здесь вы будете жить, — объяснила Марьянж. — Как стемнеет, мы с сестрой Филоменой принесем из монастырских конюшен свежего сена, так что спать вам будет мягко… Остальным монахиням на глаза не попадайтесь, да приглядывайте за домом и двумя еретичками.
— Простите, сестра, — осторожно прервал ее Пикуик. — Постель вы нам обещали, и это прекрасно, а как насчет еды? Вопрос, знаете ли, не из последних…
— Есть будете то, что удастся достать мне и сестре Филомене. Придется довольствоваться монастырской пищей. Еды у нас, слава Христу, хватает, иначе мы все давно бы умерли с голоду… Вон там, в уголочке, есть курятник, без свежих яиц не сидим…
— Прекрасно! — воскликнул Кроасс. — Омлет как раз — мое любимое блюдо!
— А по воскресеньям можно и курочку зарезать, — добавила Марьянж.
— Чудесно!
— Овощи выращиваем сами, суп у нас каждый день. А иногда и говядины в суп добавляем.
Кроасс прямо рыдал от счастья.
— А вино? — спросил Пикуик, отличавшийся весьма утонченным вкусом.
— Мы пьем лишь воду, — скромно опустив глаза, ответила Филомена.
— Вино есть только в погребе у матушки настоятельницы, — добавила сестра Марьянж.
Оба приятеля обреченно вздохнули. Но сестра Филомена все тем же скромным тоном поспешила добавить:
— Знаете, сестра Марьянж, я иногда захожу в погреб матери настоятельницы… Думаю, раз в два дня можно будет прихватить бутылочку… не для нас, конечно, я монастырский устав знаю, а для этих вот достойных, учтивых кавалеров…
— И последний вопрос, — заключил Пикуик, — когда тут у вас обедают?
— В полдень. В двенадцать у нас обед и отдых.
— А сейчас вроде как раз полдень, — ничтоже сумнящеся заявил Пикуик.
— Да что вы, сударь, только-только восемь пробило…
— Надо же!.. А мне показалось…
— Может, господа проголодались? — робко предположила Филомена.
— Мы, конечно, поели, и даже неплохо поели в кабачке у Монмартрских ворот. Но мы так рано встали, да и прошли немало, вот аппетит и разыгрался.
— Сестра Марьянж, — сказала Филомена, — я, пожалуй, пойду наберу несколько яиц, изжарю их и принесу. И у нас еще оставалась дичь, что подарил нам вчера святой отец, собиравший пожертвования…
Не дожидаясь ответа своей спутницы, сестра Филомена бросилась к курятнику. Вернулась она через четверть часа с яичницей, жареным мясом да еще и с пшеничным хлебом.
— А вино можно будет достать только когда стемнеет, — покраснев, проговорила Филомена.
Затем монахини расстались с нашими певчими;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131