Ночью, когда Мальцевская тюрьма погрузится в сон, вылезти во двор и добежать до ограды не составит труда...
«Я ничего не боюсь, – повторяла Ася, скорчившись за чаном, в котором обычно кипятили белье. – Ничего-ничего не боюсь. Я сумею отсюда вырваться. Все будет хорошо. Господи, помоги!»
После полуночи на узкой тропинке, ведшей в обход проезжей дороги из низины, в которой располагалась тюрьма, показалась женская фигурка. Она шла очень быстро, почти бежала. Горы, именовавшиеся в этих местах сопками, тянулись вокруг сплошной волнистой цепью, хорошо различимой на фоне окрашенного лунным светом неба, поражая сходством с огромными морскими волнами, внезапно застывшими по приказу некоего чародея.
Асе нужно было обогнуть мрачную черную гору с высоким крестом, прозванную каторжанками «Вечный покой». За ней начиналась дорога, ведущая к воле.
Женщина, проведшая полгода в тюрьме, задыхалась от непривычно быстрой ходьбы, сбивала каблуки об острые камни, торчавшие под ногами, цеплялась юбкой за какие-то сучья, неразличимые в темноте. Она уже обогнула гору и вышла на луг, поросший травами и полевыми цветами, когда вдруг споткнулась и упала. Перед ее лицом качались на стеблях дикие пионы, называемые в этих местах «марьины коренья».
«Нужно встать, – говорила себе Ася, – нужно идти. Я должна скорее добежать до деревни и спрятаться у Андрея!»
Но сил подняться не было, и от забытого острого запаха летних трав и цветов кружилась голова...
Глава 9
Дмитрий Степанович Колычев, в прошлом – судебный следователь, а ныне – присяжный поверенный, глава адвокатской конторы «Князь Рахманов и Колычев», в одиночестве ужинал у себя дома.
Особнячок в Третьем Зачатьевском переулке, который он когда-то взял в аренду, перебравшись по службе в Москву, был теперь его собственностью. Полгода назад, за смертью хозяйки, наследники выставили дом на продажу, и Колычеву удалось выкупить свое жилье у новых владельцев за невысокую иену.
Дмитрий поначалу собирался пригласить хорошего архитектора и перестроить старый дом, отделав его в стиле «модерн», но потом закрутился с делами и махнул на свои прожекты рукой. Поэтому жилище молодого холостяка представляло собой не элегантную «гарсоньерку», достойную модного адвоката, а вполне старосветский домик с низкими потолками, теплыми печками, пузатыми комодами, салфеточками, вышитыми руками покойной хозяйки, фикусами и геранью...
Колычев привык к этой обстановке, чувствовал себя здесь вечерами словно у бабушки в гостях – спокойно и уютно, особенно после деловой суеты своей адвокатской конторы, и постепенно приходил к мысли, что ему, как закоренелому холостяку, не к лицу отказываться от своих привычек ради модной мишуры.
Прислуживала в доме молодая супружеская пара, вывезенная Колычевым из провинции – Василий и Дуняша. Вася поступил в услужение к Дмитрию Степановичу еще в те времена, когда Колычев, юный неоперившийся юрист, совсем недавно окончивший курс в университете, оказался в уездном городке на Волге и делал первые робкие шаги в своей карьере.
Неотесанный деревенский Васька плохо соответствовал образу вышколенного лакея из дворянского дома, но зато относился к своему делу с душой и старанием. Когда он вздумал жениться на Евдокии, служившей горничной в гостинице, и попросил хозяина о месте для будущей жены, Колычев не отказал, приняв в дом и Дуняшу. С тех пор слуги успели так привязаться к своему хозяину, что считали его почти родным и позволяли себе порой излишнюю фамильярность. Дуняша, наведываясь в молочную лавку, бывало говорила молочнице, с которой была дружна:
– Наш-то, Дмитрий Степанович, большой умственности человек, а ходить за ним надо, как за малым дитем... Он сам-то у нас по юридической части, так о житейском подумать некогда, во все нам с Васей вникать приходится. Вчера Василий мой недоглядел, так барин из дому без галош ушел и без зонтика, а ведь осень на дворе, дождливо... Ну, известное дело, промок барин и ноги все как есть вымочил, теперь вот кашлять принялся. Я сегодня молока у вас побольше возьму, будем Дмитрия Степановича на ночь отпаивать горяченьким. Холостяк ведь, позаботиться некому... Вот судьба у человека – умный, непьющий, знатного рода, должность по юридической части имеет, собой красавец, а с женщинами не везет... Хоть бы вы, Прасковья Петровна, какую-нибудь невесту нашему барину приискали, вы, поди, всех невест тут в округе знаете... А уж жених какой – чистое золото. Да, и сметаны мне еще фунт отпустите, Дмитрий Степанович наш очень оладушки со сметанкой уважает.
Вернувшись поздно вечером домой из конторы, Колычев к своему удивлению не нашел слуг – ни Василия, ни Дуси. И только обнаружив на столе под салфетками заботливо приготовленный ужин, он вспомнил, что Дуняша накануне отпросилась вместе с мужем в гости – хозяйка молочной лавки выдавала замуж дочку, и по этому поводу в ее доме намечались широкие торжества.
«Следовало бы пойти в ресторан, – уныло думал Дмитрий, ковыряя остывшую котлету, – но как-то лень. Ей-богу, моя адвокатская практика стала забирать слишком много сил. Вечером невольно хочется как суслику забиться в теплую нору и не высовывать носа. А так ведь и одичать недолго...»
Из прихожей донеслось негромкое треньканье – кто-то осторожно крутил ручку дверного звонка. Нужно было пойти открыть двери – прислуги ведь дома не было. Дмитрий поднялся из-за стола, промокнул губы, кинул салфетку на скатерть и вышел в переднюю.
Звонок продолжал дребезжать. Колычев, щелкнув замком, распахнул двери. На крыльце стояла скромно одетая барышня. С полей ее маленькой темной шляпки капала дождевая вода, нещадно мочившая выбившиеся пряди волос.
– Господин Колычев? – неуверенно спросила незнакомка.
– К вашим услугам, – ответил Дмитрий. – Чем могу служить?
– Меня прислала к вам Мура Веневская, – ответила девушка. – Надеюсь, вы такую помните?
Ее ответ показался Колычеву нахальным, и он сухо ответил:
– Простите, мадемуазель, но я не брал на себя обязательства принимать знакомых госпожи Веневской.
В глазах незнакомки мелькнуло что-то похожее на отчаяние.
– Я так и знала, что вы не захотите со мной говорить, – горько выдохнула она и пошла по засыпанной листвой дорожке прочь. Ее худенькая фигурка была такой неприкаянной, что Дмитрию стало совестно – вот, взял и выгнал человека под дождь, даже не узнав, какое дело эту девочку привело.
Заметив, что плечи незнакомки вздрагивают, а рукой в перчатке она смахивает со щеки слезы, Колычев спустился с крыльца и пошел следом за ней.
– Простите, мадемуазель, я не хотел вас обидеть. У вас какое-нибудь дело ко мне?
– Да. Послушайте, Дмитрий Степанович... Я... Я была под судом за преступление, которого не совершала, а потом бежала с Нерчинской каторги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
«Я ничего не боюсь, – повторяла Ася, скорчившись за чаном, в котором обычно кипятили белье. – Ничего-ничего не боюсь. Я сумею отсюда вырваться. Все будет хорошо. Господи, помоги!»
После полуночи на узкой тропинке, ведшей в обход проезжей дороги из низины, в которой располагалась тюрьма, показалась женская фигурка. Она шла очень быстро, почти бежала. Горы, именовавшиеся в этих местах сопками, тянулись вокруг сплошной волнистой цепью, хорошо различимой на фоне окрашенного лунным светом неба, поражая сходством с огромными морскими волнами, внезапно застывшими по приказу некоего чародея.
Асе нужно было обогнуть мрачную черную гору с высоким крестом, прозванную каторжанками «Вечный покой». За ней начиналась дорога, ведущая к воле.
Женщина, проведшая полгода в тюрьме, задыхалась от непривычно быстрой ходьбы, сбивала каблуки об острые камни, торчавшие под ногами, цеплялась юбкой за какие-то сучья, неразличимые в темноте. Она уже обогнула гору и вышла на луг, поросший травами и полевыми цветами, когда вдруг споткнулась и упала. Перед ее лицом качались на стеблях дикие пионы, называемые в этих местах «марьины коренья».
«Нужно встать, – говорила себе Ася, – нужно идти. Я должна скорее добежать до деревни и спрятаться у Андрея!»
Но сил подняться не было, и от забытого острого запаха летних трав и цветов кружилась голова...
Глава 9
Дмитрий Степанович Колычев, в прошлом – судебный следователь, а ныне – присяжный поверенный, глава адвокатской конторы «Князь Рахманов и Колычев», в одиночестве ужинал у себя дома.
Особнячок в Третьем Зачатьевском переулке, который он когда-то взял в аренду, перебравшись по службе в Москву, был теперь его собственностью. Полгода назад, за смертью хозяйки, наследники выставили дом на продажу, и Колычеву удалось выкупить свое жилье у новых владельцев за невысокую иену.
Дмитрий поначалу собирался пригласить хорошего архитектора и перестроить старый дом, отделав его в стиле «модерн», но потом закрутился с делами и махнул на свои прожекты рукой. Поэтому жилище молодого холостяка представляло собой не элегантную «гарсоньерку», достойную модного адвоката, а вполне старосветский домик с низкими потолками, теплыми печками, пузатыми комодами, салфеточками, вышитыми руками покойной хозяйки, фикусами и геранью...
Колычев привык к этой обстановке, чувствовал себя здесь вечерами словно у бабушки в гостях – спокойно и уютно, особенно после деловой суеты своей адвокатской конторы, и постепенно приходил к мысли, что ему, как закоренелому холостяку, не к лицу отказываться от своих привычек ради модной мишуры.
Прислуживала в доме молодая супружеская пара, вывезенная Колычевым из провинции – Василий и Дуняша. Вася поступил в услужение к Дмитрию Степановичу еще в те времена, когда Колычев, юный неоперившийся юрист, совсем недавно окончивший курс в университете, оказался в уездном городке на Волге и делал первые робкие шаги в своей карьере.
Неотесанный деревенский Васька плохо соответствовал образу вышколенного лакея из дворянского дома, но зато относился к своему делу с душой и старанием. Когда он вздумал жениться на Евдокии, служившей горничной в гостинице, и попросил хозяина о месте для будущей жены, Колычев не отказал, приняв в дом и Дуняшу. С тех пор слуги успели так привязаться к своему хозяину, что считали его почти родным и позволяли себе порой излишнюю фамильярность. Дуняша, наведываясь в молочную лавку, бывало говорила молочнице, с которой была дружна:
– Наш-то, Дмитрий Степанович, большой умственности человек, а ходить за ним надо, как за малым дитем... Он сам-то у нас по юридической части, так о житейском подумать некогда, во все нам с Васей вникать приходится. Вчера Василий мой недоглядел, так барин из дому без галош ушел и без зонтика, а ведь осень на дворе, дождливо... Ну, известное дело, промок барин и ноги все как есть вымочил, теперь вот кашлять принялся. Я сегодня молока у вас побольше возьму, будем Дмитрия Степановича на ночь отпаивать горяченьким. Холостяк ведь, позаботиться некому... Вот судьба у человека – умный, непьющий, знатного рода, должность по юридической части имеет, собой красавец, а с женщинами не везет... Хоть бы вы, Прасковья Петровна, какую-нибудь невесту нашему барину приискали, вы, поди, всех невест тут в округе знаете... А уж жених какой – чистое золото. Да, и сметаны мне еще фунт отпустите, Дмитрий Степанович наш очень оладушки со сметанкой уважает.
Вернувшись поздно вечером домой из конторы, Колычев к своему удивлению не нашел слуг – ни Василия, ни Дуси. И только обнаружив на столе под салфетками заботливо приготовленный ужин, он вспомнил, что Дуняша накануне отпросилась вместе с мужем в гости – хозяйка молочной лавки выдавала замуж дочку, и по этому поводу в ее доме намечались широкие торжества.
«Следовало бы пойти в ресторан, – уныло думал Дмитрий, ковыряя остывшую котлету, – но как-то лень. Ей-богу, моя адвокатская практика стала забирать слишком много сил. Вечером невольно хочется как суслику забиться в теплую нору и не высовывать носа. А так ведь и одичать недолго...»
Из прихожей донеслось негромкое треньканье – кто-то осторожно крутил ручку дверного звонка. Нужно было пойти открыть двери – прислуги ведь дома не было. Дмитрий поднялся из-за стола, промокнул губы, кинул салфетку на скатерть и вышел в переднюю.
Звонок продолжал дребезжать. Колычев, щелкнув замком, распахнул двери. На крыльце стояла скромно одетая барышня. С полей ее маленькой темной шляпки капала дождевая вода, нещадно мочившая выбившиеся пряди волос.
– Господин Колычев? – неуверенно спросила незнакомка.
– К вашим услугам, – ответил Дмитрий. – Чем могу служить?
– Меня прислала к вам Мура Веневская, – ответила девушка. – Надеюсь, вы такую помните?
Ее ответ показался Колычеву нахальным, и он сухо ответил:
– Простите, мадемуазель, но я не брал на себя обязательства принимать знакомых госпожи Веневской.
В глазах незнакомки мелькнуло что-то похожее на отчаяние.
– Я так и знала, что вы не захотите со мной говорить, – горько выдохнула она и пошла по засыпанной листвой дорожке прочь. Ее худенькая фигурка была такой неприкаянной, что Дмитрию стало совестно – вот, взял и выгнал человека под дождь, даже не узнав, какое дело эту девочку привело.
Заметив, что плечи незнакомки вздрагивают, а рукой в перчатке она смахивает со щеки слезы, Колычев спустился с крыльца и пошел следом за ней.
– Простите, мадемуазель, я не хотел вас обидеть. У вас какое-нибудь дело ко мне?
– Да. Послушайте, Дмитрий Степанович... Я... Я была под судом за преступление, которого не совершала, а потом бежала с Нерчинской каторги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79