Ранд весь побагровел от бешенства.
— Тебе положено слушаться меня.
Силван натягивала перчатки.
— Вы ведете себя, как взбесившийся пес.
— А вы — стерва.
На террасе воцарилось молчание. Ветер что-то заунывно пел, собаки старательно вылизывали себя, а вот все остальное погрузилось в какую-то тягостную тишину.
Оставшийся у двери Гарт только тяжело вздохнул.
— Ох, Ранд. Ну что нам с тобой делать?
Ранд любил своего брата. И знал, что Гарт всем сердцем желает ему только самого хорошего, но Гарт не понимал — и вообразить себе не мог — отчаяния и безысходности, мучивших Ранда.
Ведь все это буйство, все эти нелепые выходки, оскорбления и издевательства были не чем иным, как жалкой попыткой подняться над своим бессилием. Но ведь в конечном счете унижал-то он себя самого, хотя никакая сила на свете не заставила бы его в этом признаться.
И Ранд угрюмо буркнул:
— Стерва и есть. Если не похуже еще.
— Меня и не так еще называли. — Сиделка невозмутимо поправляла свою мантилью. — И мужчины достойнее вас этим грешили. Неужто нет на нее никакой управы?
Джаспер нагнулся и взялся за подножку кресла-коляски, а убедившись, что Ранд сидит смирно и больше ничего не вытворяет, кивнул обоим лакеям. Молча они спустили коляску по лестнице, потом провезли по подъездной дорожке и выкатили на тропу, ведущую к морю.
— Вон туда и поезжайте, мисс. — Джаспер хмуро — не нравилось ему все это — показал на мазок голубой краски, просвечивавший за деревьями. — Дорожка эта совсем хорошая, значит, хлопот у вас не будет. Вы только слишком близко к морю не заезжайте, там песок. А то намучаетесь, когда назад лорда Ранда повезете.
Она встала на свое место за спиной коляски.
— Спасибо, Джаспер.
— Брата моего вы уже околдовали, — резко заметил Ранд. — Но на меня ваши чары не подействуют, будьте уверены.
— Не уверена, стоит ли на это тратить силы. — Она рывком толкнула кресло вперед, а потом уверенно, чего, казалось бы, нельзя было ожидать от такого хрупкого создания, покатила его по тропе.
Из рода в род, из поколения в поколение сменявшие друг друга герцоги Клэрмонтские и их домочадцы скакали верхом по этой дорожке. Копыта их коней выбили глубокую борозду, пересекавшую ровный лужок, поросший яркими, свежераспустившимися пионами. Кресло было шире этой неровной колеи, так что колеса его катились по краям тропы, иногда соскальзывая в глубь ее, и инвалидная коляска то и дело подскакивала. Нельзя сказать, что пассажиру это было по вкусу, но Ранд ощущал угрюмое торжество: его опекунша тоже мучилась.
В чем, в чем, а в выдержке ей не откажешь. В самом деле, в сиделки она точно годится, умеет обращаться с пациентом так бесстрастно. И при этом — он попытался подобрать подходящее слово — так бесшабашно, что ли. Наверное, из тех ловкачек, которые с милой улыбкой подают лекарства своим подопечным, а сами потихоньку спаивают их, а если больной — денежный, то не брезгуют и лечь под него.
Жалко, но с ним она вряд ли станет путаться. Многое бы он дал, чтобы увидать, каким оно станет, это чистенькое личико, на подушке в его постели. Уж тогда бы он показал, кому положено командовать.
Ну ничего. Он с ней еще расквитается.
Они добрались до вершины отлогого утеса, плавно переходившего в морской берег. Сколько раз он спускался к морю по этому утесу с тех пор, как выучился ходить! Сначала надо было двигаться просто по наклонной, по ровному такому отрогу, который заканчивался широкой плоской площадкой, где он любил посидеть. Но потом тропа резко обрывалась вниз, виляя сначала влево, потом вправо, хотя эти крутые повороты и были вполне по силам всякому, кто умеет ходить на своих двоих.
Когда-то ему очень нравилось это местечко. А вот теперь он вцепился в колеса кресла-коляски и испуганно оглядывался. Клочок пляжа у самого моря теснили скалистые утесы, подступавшие с двух сторон, так что получалась замечательная ловушка для глупцов, вовремя не заметивших начала прилива. Песок усеян был валунами И острыми камнями, что наводило на мысли о языческих капищах и кровавых жертвоприношениях. Океан жадно облизывал кромку берега, прямо-таки всасываясь в сушу.
— До чего же красиво!
Конечно, это она не ему сказала, просто не могла удержаться, вот и выдохнула свой восторг. Но он-то ее услышал. Потому и глянул на нее — солнце било прямо в глаза, и пришлось сощуриться.
Силван сделала шаг вперед и застыла в восхищении.
— Так бы стояла и глядела. До бесконечности.
Он посмотрел на нее и понял, что тоже мог бы глядеть до бесконечности. В особенности благодаря ветру. Тонкая хлопчатобумажная ткань ее платья достаточно хорошо облегала тело, но с каждым порывом ветра все выпуклости и округлости проступали уж совсем отчетливо. Она походила на эльфа или, скорее, на фею, которую как-то трудно было вообразить себе пьянствующей с пациентами. Более того, его идеал грезился Ранду примерно в таком вот грациозном облике. Невысокая, хрупкая, верхушкой головы она едва достала бы до подбородка Ранда — если бы, конечно, он мог стоять.
Но, однако, совсем не костлявая. И не худая. Приятные такие округлости. Да и хорошенькая, пожалуй. Не писаная красавица, но чем-то задевает. На лице ее застыло сейчас спокойное, даже умиротворенное выражение, но все равно было заметно, что нрав у его обладательницы — веселый, судя по тоненьким лучикам вокруг пухлых губ и больших глаз. А вот волосы — в самом ли деле она белокура или просто кажется блондинкой на фоне бурого обрыва?
— Сколько вам лет? — требовательно спросил он.
— Двадцать семь, — ответила Силван с холодком в голосе и тут же спросила в свою очередь:
— А вам?
Тут Ранд вспомнил, что вообще-то, кажется, не принято интересоваться возрастом дамы, да еще так, в лоб. Он как-то отвык от этих светских тонкостей и с трудом мог припомнить, когда в последний раз был любезен с кем бы то ни было. Так долго его ничуть не заботило мнение окружающих, что даже такое элементарное правило вежливости как-то улетучилось из его памяти, но не извиняться же теперь за свои промах. В эти несколько месяцев он позволял себе куда худшие поступки, причем в отношении тех, кого любил.
— Мне — тридцать шесть. Дело идет к столетию.
— У всех нас так. Разве нет?
Ветер спугнул стайку птиц, и они шумно взлетели в воздух. Силван следила за ними взглядом, а он тем временем продолжал наблюдать за ней. Да, ее волосы можно было счесть белокурыми. Кожа девушки отсвечивала, как та жемчужина в диковинной оправе, которую мать Ранда надевала только по особому случаю. В больших зеленых глазах проскакивали искорки, словно она готова была смеяться всю жизнь, но вот однажды почему-то смех сменили слезы, прорезавшие в нежной коже тоненькие лучики, предательски свидетельствующие о былых горестях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106