Древние стены, за долгие века наслушавшиеся сетований и жалоб, теперь стояли равнодушные ко всему, кроме воздыханий ветра. В лунном свете и древний камень, и старые деревья вырисовывались очень четко и все же казались до того призрачными и волшебными, словно пришли из старинной легенды.
Все было недвижно. Все было погружено в сон.
Силван вдруг до того остро ощутила свое одиночество, что тоненький слой благоразумия, позволявший ей держать себя в руках и не сходить с ума, казалось, вот-вот исчезнет. Неужто на всем белом свете никто не бодрствует в эту ночь?
И словно в ответ на свои мысли Силван услышала, как кто-то скребется в ее дверь.
Она вдруг поняла, что залезла за штору и стоит там, и всю ее бьет мелкая дрожь, а сердце колотится и глаза раскрыты так, что даже больно смотреть. «Боже всемилостивый, прошу Тебя, — взмолилась она. — Прошу Тебя, Боже…» Но какой обет могла она дать Ему? Она уже все Ему пообещала в свои одинокие ночи — сколько их было?
И опять — ни единого звука. Все тихо. И она снова выглянула, теперь, правда, не из комнаты, а в комнату — из-за шторы. Никого нет. И тишина, как на кладбище.
Ого! Ничего себе сравненьице! С чего бы это ей на ум пришло?
Может, из-за россказней Джаспера о блуждающем духе. Может, ей вспомнилось, с какой неохотой Бетти созналась, что и она верит в призрак первого герцога, разгуливающий ночью по залам господского дома. Точнее, в ту ночь она в это верила.
Набравшись духу, Силван на цыпочках выскользнула из-за шторы. На столике у кровати уже горела свеча, но этого было мало. Трясущимися пальцами она стала зажигать одну за другой все свечи, благо, что хозяева поместья Малкинов не поскупились и уставили всю ее комнату множеством подсвечников. Фитиль за фитилем занимался огнем, и пламя прогоняло тени прочь, в ту темноту, из которой они сюда явились.
Когда она покончила с последней свечой: комната была иллюминирована, как танцевальный зал, а аромат плавящегося воска действовал успокаивающе. Она рухнула в одно из стоявших в комнате кресел и подтянула колени к груди.
Разве узнаешь заранее, когда призрак схватит тебя за пятку.
Разве узнаешь, когда призрак пройдет через стену.
Может быть, вот сейчас там, за дверью, стоит привидение. И глядит на нее сквозь толстое, украшенное вычурной резьбой дерево тяжелой двери. И видит, как она прикорнула на этом кресле.
Фу! Придет же такое в голову! Но почему она подумала об этом именно сейчас и именно здесь, в этом диковинном месте, которое должно было стать ее новым пристанищем?
Она же не верит в духов. И Бетти в том уверяла.
А что, разве не так? К чему эти страхи? Зачем бояться людей, которых уже давно нет на этом свете? За что ее будут преследовать те, кому она пыталась помочь? Здравый смысл и жизненный опыт подсказывали ей, что этого не может быть.
Но Бетти правильно сказала: ночью, когда ветер воет, а луна то появляется из тумана, то пропадет в нем, очень просто забыть, что ты во все это не веришь.
Но ведь сегодня ночью ветер не воет. Тихо кругом, ничто не шелохнется даже. Безмолвие давило на Силван, она слышала только свое прерывистое дыхание. И еще она слышала, как идут большие часы, которые они видела в холле, на дальней его стене. Шли и часы поменьше, те, которые были в ее комнате. А потом их тиканье слилось воедино, и, когда минутная стрелка соединилась с часовой, все часы стали в унисон отбивать полночь. Их перезвон, все его мельчайшие отзвуки и оттенки гулким эхом отдавались в ее воспаленном мозгу. Время теперь остановится, И тот призрак из холла просочится через стену и…
Истерически засмеявшись, она вскочила на ноги. Ох и дура, обругала она себя. Перепугалась на неделю вперед.
Что с ней? Она же — мисс Силван Майлз, смелая искательница приключений, в каких только переделках не бывавшая. И слава Богу, до сих пор ничего с ней плохого не случалось. Отцу она доказала, что его дочь умеет настоять на своем, все упования герцога Клэрмонтского оправдала, да вдобавок еще собственными призраками обзавелась. Понемногу приходя в себя и даже не обращая внимания на свое слишком громкое, но уже не такое сбивчивое дыхание, Силван окончательно успокоилась. Герцог, который давно умер, ходить не может. И, Бог свидетель, она это докажет.
Часы ударили в последний раз в то мгновение, когда она, с подсвечником в руке, дошла до двери и распахнула ее настежь.
И оцепенела от ужаса.
Спиною к ней по холлу двигалась мужская фигура в белом балахоне.
Когда к Силван вернулась способность дышать и она с трудом втянула в себя воздух, ей показалось, что призрак ее услышал. Он повернулся к ней вполоборота, и Силван вздрогнула. Он был совсем не похож на тех мертвецов, что являлись к ней по ночам. Не было пустых глазниц, впалых щек, обтянутого кожей черепа. Живые злые глаза смотрели на Силван. Глаза человека, умершего четыреста лет назад.
* * *
— Он по виду похож на меня, да? Силван вцепилась в поручни кресла-коляски с такой силой, что Ранду передалась ее дрожь.
— Пожалуй, да, — согласилась она.
Утром шел дождь. Назначенную прогулку пришлось отменить, и вместо этого Силван попросила Ранда показать ей картинную галерею, где висели портреты предков.
— Радолф, говорят, был диким и необузданным. — Она задрожала еще сильнее. «Что это с ней сегодня?» — удивился Ранд. — Он наплодил кучу детей, в поместье росло много его отпрысков, но ничто, кроме Клэрмонт-курта, его не волновало, и он основал династию. Он так хотел наследника, что все время женился. Жены сменяли друг друга, но ни единая не могла выполнить его желание.
— Но хоть одна-то из них должна была дать ему наследника, — сказала она. — Вы-то есть.
Он поправил пышные манжеты своей белой сорочки и подтянул штаны. Постарался он сегодня приодеться, это ради нее, а она и внимания не обратила.
— Ну да. Наследником он все-таки обзавелся. Рассказывают, что Радолф плясал от радости, когда жена принесла ему сына, а когда она умерла, он уже больше не женился. Не хотел.
— А зачем ему это было? Ведь он получил то, к чему стремился. — Если бы горечь можно было цедить по каплям, то из Силван запросто бы удалось выжать добрую пинту. — Сын-то у него уже был.
— Один сын? — Ранд повернулся, чтобы поглядеть на ее лицо. — Даже в наше время сына так легко потерять. Нет, раз уж он герцог, он просто обязан жениться еще раз и народить много сыновей. А он не стал.
— Может, она была злая и сварливая, донимала его придирками и всячески унижала. Может, он понял, как это ужасно — изо дня в день терпеть постылую и ненавидящую тебя женщину?
— По преданию, он поклялся, что никогда не покинет Клэрмонт-курт, и этот обет он дал сразу же после того, как узнал, что его жена мертва. Говорят, он любил ее. И говорят, что он так за всю жизнь и не вышел из поместья, да и сейчас он все еще здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106