ничем не заполненные минуты тащились бесконечной чередой, как заезженные клячи, и рука поневоле тянулась к бутылке. Бездарный случай с обстрелом «мерседеса» стал своего рода пиком, кризисом, после которого Абзацу следовало либо пойти на поправку, либо отдать концы, – это он понимал. Отдавать концы ему не хотелось, но и способа исправить положение он не видел. Разве что бросить пить, так ведь это легко сказать – бросить… Застрелиться, пожалуй, легче.
Шкабров стряхнул пепел в глубокую пепельницу из нержавейки, сунул окурок в зубы и первым делом включил музыку, наугад выбрав на полке кассету. Вероятность ошибки была невелика, и через мгновение квартира наполнилась знакомыми звуками. «Devil in her heart», – раз за разом, как заклинание, повторяли «Битлз». «Дьявол в ее сердце…» То, что в это дождливое утро под руку Абзацу подвернулась именно эта мелодия, наводило на определенные размышления.
Он раздавил окурок в пепельнице. Как всегда с похмелья, после выкуренной сигареты его замутило. Стараясь ни о чем не думать, он подошел к бару, плеснул на дно стакана из первой попавшейся бутылки и выпил виски залпом, как лекарство. Неразбавленный «Баллантайн» опалил горло и растекся по пищеводу жидким пламенем. Абзац утер тыльной стороной ладони набежавшую слезу и глубоко втянул ноздрями воздух. «I wanna be your man», – пели «Битлз». Вещи скачком вернулись на свои места, расплывчатые очертания предметов вновь сделались четкими и ясными. Дождь за окном перестал казаться Абзацу прелюдией конца света: это был самый обыкновенный летний дождь, по которому давно скучали пересохшая земля и раскаленный солнцем асфальт. Все проблемы на свете имели решения, и все эти решения лежали на поверхности – подходи и бери, только не забудь расплатиться.
«Цена может оказаться слишком высокой, – подумал Абзац. – Есть вещи, которые даже мне не по карману. А может, ничего? Может быть, пронесет?» Сейчас проверим, решил он, и снова наклонил бутылку над стаканом.
После второй порции стало совсем хорошо. Движения сделались уверенными и плавными, мозг работал четко, как хорошо отлаженный компьютер, и на свете не осталось ничего, с чем решительный и умный человек не смог бы при желании справиться. Какой-то засевший в самом дальнем уголке мозга скептически настроенный хлюпик робко пропищал, что пьяному, дескать, море по колено. Абзац выпил еще – совсем чуть-чуть, – и хлюпик, коротко булькнув, захлебнулся.
– Вот таким путем, – вслух сказал Абзац и увеличил громкость магнитофона до максимума.
Колонки бархатно взревели, заставив задрожать оконные стекла, «Listen, – рычали динамики, – do you want to know a secret?» Абзац подумал, что нормальные люди не секретничают так, что их слышно за два квартала, и хихикнул: эта мысль показалась ему чертовски забавной. «Do you promise not to tell?» – громогласно интересовались динамики.
– Клянусь, дорогой, – торжественно пообещал Абзац, не слыша собственного голоса, – никому не скажу.
«I'm in love with you», – признался магнитофон.
– Час от часу не легче, – проворчал Абзац и принялся одеваться.
Стоявшая перед ним задача после неудачного нападения на «мерседес» Кондрашова неимоверно усложнилась. Насколько все было бы проще, если бы Папу можно было пристрелить, взорвать или пырнуть ножом в дряблое брюхо! Но Хромой продолжал настаивать на том, что смерть Кондрашова должна иметь вид несчастного случая, а это требовало более тонкой работы, особенно теперь, когда напуганный депутат наверняка окружил себя охраной и пустил по следам киллера милицейских ищеек. Вряд ли, конечно, у него хватило ума настучать на Хромого: не такой он человек, чтобы афишировать свои связи с авторитетами преступного мира. Папа оказался в весьма деликатном положении человека, который подцепил венерическую болезнь на стороне и не может обратиться к врачу, потому что тот хорошо знаком с его законной супругой. Беда была лишь в том, что это ни в коей мере не облегчало стоявшую перед Абзацем задачу.
Завтракать Шкабров не стал. Он вообще не любил есть по утрам, а в алкоголе содержалось достаточно калорий для того, чтобы он не чувствовал себя голодным. Выкурив еще одну сигарету и частично нейтрализовав опьянение чашкой крепкого кофе, он положил во внутренний карман пиджака плоскую двухсотграммовую бутылочку с виски и вышел из дому, напомнив себе, что надо бы приобрести новую фляжку взамен той, что была пробита пулей. Его мысли быстро перешли к воспоминаниям о Лике. Абзац торопливо отхлебнул из своей бутылки прямо в лифте, подумав о том, что нужно как-то отучить Лику от дурной привычки хлестать целыми литрами чудовищно дорогой «Дом Периньон». Не то чтобы ему было жалко денег, но оплачивать из собственного кармана собственную же головную боль и изжогу казалось глупым. Почему бы, черт подери, ей не пить виски или, на худой конец, мартини?
Щедрый глоток старого доброго скотча задавил головную боль получше любого анальгина. Абзац вышел из лифта в отличном настроении и, только оказавшись под дождем, вспомнил, что зонтик остался дома. Возвращаться за ним не хотелось. Абзац был суеверен и предпочитал вымокнуть насквозь, чем вернуться домой за забытой вещью.
Словно сжалившись над ним, дождь вдруг пошел на убыль и через минуту вовсе прекратился, оставив в воздухе легчайшую водяную взвесь, больше похожую на редкий туман. Шкабров закурил и бодро спустился по бетонным ступенькам крыльца, легко перепрыгнув разлегшуюся на асфальте большую лужу.
В двух кварталах от дома ему удалось без труда поймать такси, которое мигом домчало его до Остоженки. Здесь он расплатился, вышел из машины под моросящий дождь и принялся ловить другое такси. Времени у него было сколько угодно, а мысль о том, что приставленные Хромым соглядатаи таскаются за ним по всему городу, не вызывала восторга. Он и без того расслабился, позволив старому мерзавцу выведать свой адрес.
Его подобрал частник на видавшем виды джипе «мицубиси», который сошел с конвейера задолго до вывода советских войск из Афганистана. Это был тентованный двухдверный автомобильчик, предназначенный для того, чтобы с гиканьем и хохотом гонять на нем по песчаному пляжу, выписывая веселые кренделя, вздымая фонтаны песка и периодически заезжая в полосу прибоя. Теперь, когда дни его молодости остались позади, он выглядел довольно жалко со своими легкомысленно разрисованными ржавыми бортами и торчащим на матерчатой крыше пластмассовым плафончиком с надписью «Такси». Внутри было сыро и неуютно. Небритый водитель посмотрел на одетого с иголочки Абзаца с угрюмым вызовом: дескать, не нравится – не ешь.
– Трогай, – сказал Абзац, хлопая заедающей дверцей.
– Куда поедем? – спросил водитель.
– Сначала прямо, – сказал Абзац, вынимая из бумажника хрустящую купюру с портретом Бенджамина Франклина, – а потом направо во дворы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Шкабров стряхнул пепел в глубокую пепельницу из нержавейки, сунул окурок в зубы и первым делом включил музыку, наугад выбрав на полке кассету. Вероятность ошибки была невелика, и через мгновение квартира наполнилась знакомыми звуками. «Devil in her heart», – раз за разом, как заклинание, повторяли «Битлз». «Дьявол в ее сердце…» То, что в это дождливое утро под руку Абзацу подвернулась именно эта мелодия, наводило на определенные размышления.
Он раздавил окурок в пепельнице. Как всегда с похмелья, после выкуренной сигареты его замутило. Стараясь ни о чем не думать, он подошел к бару, плеснул на дно стакана из первой попавшейся бутылки и выпил виски залпом, как лекарство. Неразбавленный «Баллантайн» опалил горло и растекся по пищеводу жидким пламенем. Абзац утер тыльной стороной ладони набежавшую слезу и глубоко втянул ноздрями воздух. «I wanna be your man», – пели «Битлз». Вещи скачком вернулись на свои места, расплывчатые очертания предметов вновь сделались четкими и ясными. Дождь за окном перестал казаться Абзацу прелюдией конца света: это был самый обыкновенный летний дождь, по которому давно скучали пересохшая земля и раскаленный солнцем асфальт. Все проблемы на свете имели решения, и все эти решения лежали на поверхности – подходи и бери, только не забудь расплатиться.
«Цена может оказаться слишком высокой, – подумал Абзац. – Есть вещи, которые даже мне не по карману. А может, ничего? Может быть, пронесет?» Сейчас проверим, решил он, и снова наклонил бутылку над стаканом.
После второй порции стало совсем хорошо. Движения сделались уверенными и плавными, мозг работал четко, как хорошо отлаженный компьютер, и на свете не осталось ничего, с чем решительный и умный человек не смог бы при желании справиться. Какой-то засевший в самом дальнем уголке мозга скептически настроенный хлюпик робко пропищал, что пьяному, дескать, море по колено. Абзац выпил еще – совсем чуть-чуть, – и хлюпик, коротко булькнув, захлебнулся.
– Вот таким путем, – вслух сказал Абзац и увеличил громкость магнитофона до максимума.
Колонки бархатно взревели, заставив задрожать оконные стекла, «Listen, – рычали динамики, – do you want to know a secret?» Абзац подумал, что нормальные люди не секретничают так, что их слышно за два квартала, и хихикнул: эта мысль показалась ему чертовски забавной. «Do you promise not to tell?» – громогласно интересовались динамики.
– Клянусь, дорогой, – торжественно пообещал Абзац, не слыша собственного голоса, – никому не скажу.
«I'm in love with you», – признался магнитофон.
– Час от часу не легче, – проворчал Абзац и принялся одеваться.
Стоявшая перед ним задача после неудачного нападения на «мерседес» Кондрашова неимоверно усложнилась. Насколько все было бы проще, если бы Папу можно было пристрелить, взорвать или пырнуть ножом в дряблое брюхо! Но Хромой продолжал настаивать на том, что смерть Кондрашова должна иметь вид несчастного случая, а это требовало более тонкой работы, особенно теперь, когда напуганный депутат наверняка окружил себя охраной и пустил по следам киллера милицейских ищеек. Вряд ли, конечно, у него хватило ума настучать на Хромого: не такой он человек, чтобы афишировать свои связи с авторитетами преступного мира. Папа оказался в весьма деликатном положении человека, который подцепил венерическую болезнь на стороне и не может обратиться к врачу, потому что тот хорошо знаком с его законной супругой. Беда была лишь в том, что это ни в коей мере не облегчало стоявшую перед Абзацем задачу.
Завтракать Шкабров не стал. Он вообще не любил есть по утрам, а в алкоголе содержалось достаточно калорий для того, чтобы он не чувствовал себя голодным. Выкурив еще одну сигарету и частично нейтрализовав опьянение чашкой крепкого кофе, он положил во внутренний карман пиджака плоскую двухсотграммовую бутылочку с виски и вышел из дому, напомнив себе, что надо бы приобрести новую фляжку взамен той, что была пробита пулей. Его мысли быстро перешли к воспоминаниям о Лике. Абзац торопливо отхлебнул из своей бутылки прямо в лифте, подумав о том, что нужно как-то отучить Лику от дурной привычки хлестать целыми литрами чудовищно дорогой «Дом Периньон». Не то чтобы ему было жалко денег, но оплачивать из собственного кармана собственную же головную боль и изжогу казалось глупым. Почему бы, черт подери, ей не пить виски или, на худой конец, мартини?
Щедрый глоток старого доброго скотча задавил головную боль получше любого анальгина. Абзац вышел из лифта в отличном настроении и, только оказавшись под дождем, вспомнил, что зонтик остался дома. Возвращаться за ним не хотелось. Абзац был суеверен и предпочитал вымокнуть насквозь, чем вернуться домой за забытой вещью.
Словно сжалившись над ним, дождь вдруг пошел на убыль и через минуту вовсе прекратился, оставив в воздухе легчайшую водяную взвесь, больше похожую на редкий туман. Шкабров закурил и бодро спустился по бетонным ступенькам крыльца, легко перепрыгнув разлегшуюся на асфальте большую лужу.
В двух кварталах от дома ему удалось без труда поймать такси, которое мигом домчало его до Остоженки. Здесь он расплатился, вышел из машины под моросящий дождь и принялся ловить другое такси. Времени у него было сколько угодно, а мысль о том, что приставленные Хромым соглядатаи таскаются за ним по всему городу, не вызывала восторга. Он и без того расслабился, позволив старому мерзавцу выведать свой адрес.
Его подобрал частник на видавшем виды джипе «мицубиси», который сошел с конвейера задолго до вывода советских войск из Афганистана. Это был тентованный двухдверный автомобильчик, предназначенный для того, чтобы с гиканьем и хохотом гонять на нем по песчаному пляжу, выписывая веселые кренделя, вздымая фонтаны песка и периодически заезжая в полосу прибоя. Теперь, когда дни его молодости остались позади, он выглядел довольно жалко со своими легкомысленно разрисованными ржавыми бортами и торчащим на матерчатой крыше пластмассовым плафончиком с надписью «Такси». Внутри было сыро и неуютно. Небритый водитель посмотрел на одетого с иголочки Абзаца с угрюмым вызовом: дескать, не нравится – не ешь.
– Трогай, – сказал Абзац, хлопая заедающей дверцей.
– Куда поедем? – спросил водитель.
– Сначала прямо, – сказал Абзац, вынимая из бумажника хрустящую купюру с портретом Бенджамина Франклина, – а потом направо во дворы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89