..
Я взял из его рук гранки и поднес к свету. Текст начинался словами:
Я, ЭТАОИН ШРДЛУ...
- Это он сам написал? - спросил я.
Он кивнул.
- Джордж, - сказал я. - Ты говорил насчет выпивки...
Видимо, выпивка прочистила-таки нам мозги, потому что после пятого
круга все стало очень хорошо. Так хорошо, что Джордж поразился, как же он
не додумался до этого раньше. Он объявил, что с него довольно, более чем
довольно. Уж не знаю, то ли манифест Этаоина притушил в нем жадность, то
ли его доконало то, что машина сама передвигается, то ли еще что-нибудь,
но теперь он считал, что больше ничем не обязан машине.
Мне удалось втолковать ему, что от него требуется только держаться от
машины подальше. Мы могли прекратить издание газеты и вернуть заказы, на
которые он заключил контракты. За некоторые из них ему придется платить
неустойку, но теперь, после периода его невиданного процветания, у него
был изрядный куш в банке, и после всех выплат останется чистыми круглая
сумма в двадцать тысяч. С такими деньгами он может запросто начать выпуск
новой газеты или по-прежнему выпускать существующую в другом месте,
продолжая выплачивать ренту за прежнюю типографию, и пусть Этаоин Шрдлу
подавится своим презренным металлом.
Разумеется, все было очень просто. Нам в голову не приходило, что
Этаоину это могло не понравиться или что он может что-либо предпринять.
Да, все казалось простым и окончательным. По этому случаю мы надрались.
Надрались мы как следует, и ночью в понедельник я все еще был в
больнице. Но к этому времени я уже немного оправился и попытался
дозвониться до Джорджа. Он не отзывался. Значит, это был уже вторник.
Вечером в среду доктор прочел мне наставление на тему о том, сколько
можно пить в моем возрасте, и объявил, что я могу идти, но если я снова
так напьюсь...
Я отправился к Джорджу. Дверь мне открыл изможденный человек с тощей
физиономией. Только когда он заговорил, я узнал Джорджа Ронсона. Он сказал
только:
- Привет, Уолтер. Заходи.
В его голосе не было ни радости, ни надежды. Он напоминал ожившего
покойника.
Я последовал за ним в контору и сказал:
- Джордж, подтянись. Что еще произошло? Скажи мне.
- Все напрасно, Уолтер, - сказал он. - Я сдался. Он... он приставил
мне нож к горлу. Теперь я должен отрабатывать на нем эту сорока-часовую
неделю, хочу я этого или нет. Он... он обращается со мной как со слугой,
Уолтер.
Я заставил его сесть и спокойно рассказать все по порядку. Он
пустился в объяснения. В понедельник утром, как обычно, он явился к себе в
контору, чтобы оформить кое-какие финансовые дела. Он не собирался
заглядывать в типографию. И вдруг в восемь часов он услыхал, что там
что-то движется.
Охваченный страхом, он заглянул в дверь. Линотип (Джордж рассказывал
об этом с ужасом в глазах) двигался, двигался прямо к двери в контору.
Джордж плохо представлял себе, каким способом он передвигается (позже
мы обнаружили подшипники), но он двигался - вначале медленно, но затем все
быстрее и уверенней.
Почему-то Джордж сразу понял, чего хочет машина. И, поняв это,
осознал, что его дело дрянь. Едва он оказался в поле зрения машины, как
она остановилась и принялась щелкать, и на приемный столик выпало
несколько свежеотлитых строк. Джордж приблизился к ней, как приговоренный
всходит на эшафот, и прочел эти строки: Я, ЭТАОИН ШРДЛУ, ТРЕБУЮ...
На мгновение ему страшно захотелось бежать куда глаза глядят. Но
мысль о том, как он скачет по главной улице города, а за ним по пятам
гонится... Нет, это было невыносимо. И пусть даже ему удалось бы улизнуть
- это было вполне возможно, если только машина не выработала в себе
каких-то новых способностей, что тоже было вполне вероятно, - а вдруг она
тогда изберет другую жертву? Или учинит что-нибудь пострашнее?
Он неохотно кивнул в знак согласия. Поставив перед линотипом стул, он
принялся подкладывать на пюпитр листки оригинала и перетаскивать отлитые
строки с уголка на наборную доску. И загружать в воронку отработанный
металл и всякий прочий мусор. Ему больше не нужно было даже прикасаться к
клавиатуре.
И вот, заявил Джордж, выполняя эти чисто механическими обязанности,
он вдруг подумал, что теперь не линотип работает на него, а, наоборот, он
работает на линотип. Почему машина считала необходимым заниматься набором,
он не знал, да это было и не столь важно. В конце концов для этого линотип
и предназначался, и не исключено, что он это делал инстинктивно.
Или, по моему предположению (и Джордж согласился, что это вполне
возможно), она жаждала знаний. Она читала и ассимилировала знания в
процессе набора. Ведь привело же ее чтение книг по трудовому
законодательству к непосредственным действиям.
Мы проговорили до полуночи и так ни до чего и не договорились. Да, на
следующее утро он снова должен будет явиться в контору и восемь часов
заниматься набором... вернее, помогать машине заниматься набором. Он и
помыслить не мог, что произойдет, если он не явится. И я понимал и
разделял его страх по той простой причине, что мы понятия не имели о
последствиях такого шага. Лик опасности ослепляет, когда он повернут к вам
так, что вы не можете различить его черт.
- Но, Джордж, - запротестовал я, - должен же быть какой-то выход!
Ведь и я как-то виноват во всем этом! Если бы я не послал к тебе этого
человечка...
Он положил руку мне на плечо.
- Нет, Уолтер. Вся вина на мне, потому что я был жаден. Если бы я
послушался тебя две недели назад, я бы ее уже разрушил. Господи, как бы
рад я был сейчас совершенно разориться, только бы...
- Джордж, - повторил я, - должен же быть какой-то выход! Нам нужно
найти...
- Что?
Я вздохнул.
- Не знаю. Но я буду думать.
- Ладно, Уолтер, - сказал он. - Я сделаю все, что ты предложишь. Все.
Я боюсь, боюсь даже представить себе то, чего я боюсь...
Вернувшись в свой отель, я не заснул. Во всяком случае, так было до
рассвета - только тогда я задремал и проспал беспокойным сном до
одиннадцати. Потом оделся и отправился в город, чтобы перехватить Джорджа
за ленчем.
- Придумал что-нибудь, Уолтер? - спросил он, едва увидев меня. В
голосе его не было и тени надежды. Я покачал головой.
- Тогда сегодня к вечеру все так или иначе кончится, - сказал он. -
Случилась ужасная вещь.
- Какая?
- Я пойду в типографию и спрячу под рубашкой кувалду, - объявил он. -
Может быть, мне удастся справиться с ним. Если же нет... Все равно. Я
слишком устал.
Я огляделся. Мы сидели вдвоем за столиком в харчевне у Шорти, и Шорти
приближался к нам - принять заказ.
1 2 3 4 5 6 7 8
Я взял из его рук гранки и поднес к свету. Текст начинался словами:
Я, ЭТАОИН ШРДЛУ...
- Это он сам написал? - спросил я.
Он кивнул.
- Джордж, - сказал я. - Ты говорил насчет выпивки...
Видимо, выпивка прочистила-таки нам мозги, потому что после пятого
круга все стало очень хорошо. Так хорошо, что Джордж поразился, как же он
не додумался до этого раньше. Он объявил, что с него довольно, более чем
довольно. Уж не знаю, то ли манифест Этаоина притушил в нем жадность, то
ли его доконало то, что машина сама передвигается, то ли еще что-нибудь,
но теперь он считал, что больше ничем не обязан машине.
Мне удалось втолковать ему, что от него требуется только держаться от
машины подальше. Мы могли прекратить издание газеты и вернуть заказы, на
которые он заключил контракты. За некоторые из них ему придется платить
неустойку, но теперь, после периода его невиданного процветания, у него
был изрядный куш в банке, и после всех выплат останется чистыми круглая
сумма в двадцать тысяч. С такими деньгами он может запросто начать выпуск
новой газеты или по-прежнему выпускать существующую в другом месте,
продолжая выплачивать ренту за прежнюю типографию, и пусть Этаоин Шрдлу
подавится своим презренным металлом.
Разумеется, все было очень просто. Нам в голову не приходило, что
Этаоину это могло не понравиться или что он может что-либо предпринять.
Да, все казалось простым и окончательным. По этому случаю мы надрались.
Надрались мы как следует, и ночью в понедельник я все еще был в
больнице. Но к этому времени я уже немного оправился и попытался
дозвониться до Джорджа. Он не отзывался. Значит, это был уже вторник.
Вечером в среду доктор прочел мне наставление на тему о том, сколько
можно пить в моем возрасте, и объявил, что я могу идти, но если я снова
так напьюсь...
Я отправился к Джорджу. Дверь мне открыл изможденный человек с тощей
физиономией. Только когда он заговорил, я узнал Джорджа Ронсона. Он сказал
только:
- Привет, Уолтер. Заходи.
В его голосе не было ни радости, ни надежды. Он напоминал ожившего
покойника.
Я последовал за ним в контору и сказал:
- Джордж, подтянись. Что еще произошло? Скажи мне.
- Все напрасно, Уолтер, - сказал он. - Я сдался. Он... он приставил
мне нож к горлу. Теперь я должен отрабатывать на нем эту сорока-часовую
неделю, хочу я этого или нет. Он... он обращается со мной как со слугой,
Уолтер.
Я заставил его сесть и спокойно рассказать все по порядку. Он
пустился в объяснения. В понедельник утром, как обычно, он явился к себе в
контору, чтобы оформить кое-какие финансовые дела. Он не собирался
заглядывать в типографию. И вдруг в восемь часов он услыхал, что там
что-то движется.
Охваченный страхом, он заглянул в дверь. Линотип (Джордж рассказывал
об этом с ужасом в глазах) двигался, двигался прямо к двери в контору.
Джордж плохо представлял себе, каким способом он передвигается (позже
мы обнаружили подшипники), но он двигался - вначале медленно, но затем все
быстрее и уверенней.
Почему-то Джордж сразу понял, чего хочет машина. И, поняв это,
осознал, что его дело дрянь. Едва он оказался в поле зрения машины, как
она остановилась и принялась щелкать, и на приемный столик выпало
несколько свежеотлитых строк. Джордж приблизился к ней, как приговоренный
всходит на эшафот, и прочел эти строки: Я, ЭТАОИН ШРДЛУ, ТРЕБУЮ...
На мгновение ему страшно захотелось бежать куда глаза глядят. Но
мысль о том, как он скачет по главной улице города, а за ним по пятам
гонится... Нет, это было невыносимо. И пусть даже ему удалось бы улизнуть
- это было вполне возможно, если только машина не выработала в себе
каких-то новых способностей, что тоже было вполне вероятно, - а вдруг она
тогда изберет другую жертву? Или учинит что-нибудь пострашнее?
Он неохотно кивнул в знак согласия. Поставив перед линотипом стул, он
принялся подкладывать на пюпитр листки оригинала и перетаскивать отлитые
строки с уголка на наборную доску. И загружать в воронку отработанный
металл и всякий прочий мусор. Ему больше не нужно было даже прикасаться к
клавиатуре.
И вот, заявил Джордж, выполняя эти чисто механическими обязанности,
он вдруг подумал, что теперь не линотип работает на него, а, наоборот, он
работает на линотип. Почему машина считала необходимым заниматься набором,
он не знал, да это было и не столь важно. В конце концов для этого линотип
и предназначался, и не исключено, что он это делал инстинктивно.
Или, по моему предположению (и Джордж согласился, что это вполне
возможно), она жаждала знаний. Она читала и ассимилировала знания в
процессе набора. Ведь привело же ее чтение книг по трудовому
законодательству к непосредственным действиям.
Мы проговорили до полуночи и так ни до чего и не договорились. Да, на
следующее утро он снова должен будет явиться в контору и восемь часов
заниматься набором... вернее, помогать машине заниматься набором. Он и
помыслить не мог, что произойдет, если он не явится. И я понимал и
разделял его страх по той простой причине, что мы понятия не имели о
последствиях такого шага. Лик опасности ослепляет, когда он повернут к вам
так, что вы не можете различить его черт.
- Но, Джордж, - запротестовал я, - должен же быть какой-то выход!
Ведь и я как-то виноват во всем этом! Если бы я не послал к тебе этого
человечка...
Он положил руку мне на плечо.
- Нет, Уолтер. Вся вина на мне, потому что я был жаден. Если бы я
послушался тебя две недели назад, я бы ее уже разрушил. Господи, как бы
рад я был сейчас совершенно разориться, только бы...
- Джордж, - повторил я, - должен же быть какой-то выход! Нам нужно
найти...
- Что?
Я вздохнул.
- Не знаю. Но я буду думать.
- Ладно, Уолтер, - сказал он. - Я сделаю все, что ты предложишь. Все.
Я боюсь, боюсь даже представить себе то, чего я боюсь...
Вернувшись в свой отель, я не заснул. Во всяком случае, так было до
рассвета - только тогда я задремал и проспал беспокойным сном до
одиннадцати. Потом оделся и отправился в город, чтобы перехватить Джорджа
за ленчем.
- Придумал что-нибудь, Уолтер? - спросил он, едва увидев меня. В
голосе его не было и тени надежды. Я покачал головой.
- Тогда сегодня к вечеру все так или иначе кончится, - сказал он. -
Случилась ужасная вещь.
- Какая?
- Я пойду в типографию и спрячу под рубашкой кувалду, - объявил он. -
Может быть, мне удастся справиться с ним. Если же нет... Все равно. Я
слишком устал.
Я огляделся. Мы сидели вдвоем за столиком в харчевне у Шорти, и Шорти
приближался к нам - принять заказ.
1 2 3 4 5 6 7 8