Мэйтленд громко застонал, попытался сесть, но тут же рухнул навзничь.
— Мэйтленд! — требовательно окликнула Розамунда.
Ответа не было.
Она отставила фляжку и проверила пульс, хоть учащенный, он хорошо прощупывался. Розамунда приложила ладонь к его лбу. Жар. Значит, это не просто обморок. Неужели сотрясение мозга? Но если бы Мэйтленд упал и разбил голову, она, Розамунда, наверняка бы это заметила… Да нет, сказала она себе, вряд ли. Прошлой ночью она была слишком поглощена собой.
Странное чувство охватило ее, когда она перебирала волосы Мэйтленда, отыскивая рану на голове. Ощутив пальцами липкую влагу, она выпрямилась и глянула на свою руку. Сомнений не было, он где-то разбил себе голову.
Это лишь осложняло дело, потому что с сотрясением мозга Розамунда еще не сталкивалась. Впрочем, рана казалась неглубокой… и Розамунда решила, что о ней пока можно забыть. Мэйтленд, в конце концов, вынослив, как бык, и разбитая голова вряд ли сильно повредит его здоровью. Самое опасное сейчас — воспалившаяся рана на груди.
В комнате не было умывальника, но Розамунда заметила в дальней стене приоткрытую дверь. Как она и предполагала, за этой дверью находилась ванная комната с большой медной ванной, внушительных размеров стульчиком и роскошным, красного дерева умывальником. Подобная комнатка примыкала к ее собственной спальне в Твикенхэм-хаус. Изысканность обстановки портили только валявшийся на полу смятый мужской сюртук и испачканное кровью полотенце. Очевидно, когда она ушла, Мэйтленд пытался привести себя в порядок, а это доказывало, что Розамунда права. Рана на голове не опасна, иначе бы он не сумел самостоятельно выбраться из постели.
Взяв пару полотенец, Розамунда поспешила к своему подопечному. Ни разу еще не случалось, чтобы конь, за которым она ухаживала, испустил дух… и этому пациенту, хоть он и человек, а не лошадь, она тоже не даст умереть.
Прижав к ране сложенное подушечкой полотенце, Розамунда натянула поверх него повязку. Это была лишь временная мера, покуда она не отыщет все необходимое, чтобы изготовить противовоспалительную мазь. Следующая задача — промыть рану на голове. Справившись и с этим делом, Розамунда решила раздеть раненого и обнаружила, что его одежда до сих пор влажная. Девушка замерла. Не так уж мало времени прошло с тех пор, как они попали под дождь, и ее одежда давно успела высохнуть. Так отчего же не высохла одежда Мэйтленда? Впрочем, она знала ответ на этот вопрос. Найдя для Розамунды укрытие от дождя, Мэйтленд позаботился о лошадях, а потом занялся и другими делами. За все время их путешествия он всегда последним укрывался от дождя, последним ел и отдыхал и первым принимался за любое дело.
Розамунда была не права, считая, что о ней Мэйтленд заботился хуже, чем о лошадях. Хуже всего он заботился о себе самом.
Качая головой, Розамунда вновь принялась за дело. Тяжело дыша и отдуваясь, она кое-как развернула Мэйтленда так, чтобы удобней было его раздеть. Видимо, при этом она потревожила раненого, потому что он вдруг вскинулся и стал отбиваться. Боясь, что ножевая рана от резких беспорядочных движений снова начнет кровоточить, Розамунда навалилась на него всем телом, только так и удалось его утихомирить.
Под тяжестью ее тела Мэйтленд замер.
— Харпер? — спросил он. И когда Розамунда ничего не ответила, уже настойчивей повторил: — Харпер?
— Да.
Этот тихий ответ, казалось, совершенно успокоил Мэйтленда. Больше он уже не сопротивлялся, и Розамунда без помех стянула с него сапоги и брюки. Над нижним бельем она на минуту призадумалась, но затем рассудила, что все равно ей придется обмыть раненого холодной водой, чтобы ослабить жар, а белье этому только помешает.
Принимаясь за дело, Розамунда вдруг осознала, что у нее самой жарко пылает лицо, и не на шутку разозлилась на себя. В конце концов, не впервые она видит мужскую наготу! Ей частенько случалось видеть, как братья нагишом плещутся в рукотворном пруду Твикенхэм-хаус. Тогда она ничуть не смущалась их видом, так что незачем и теперь поддаваться ложной стыдливости!
Да и вовсе не нагота Мэйтленда привлекла ее взгляд, а старые шрамы, которыми в изобилии была покрыта его грудь. И еще один длинный шрам, который наискось пересекал живот и доходил до самого паха.
Да, перед ней настоящий солдат, только раненый и совершенно беспомощный. Единственная его надежда на спасение — она, Розамунда, а какой от нее прок?..
Может быть, и никакого… но сейчас, в эту минуту она твердо решила, что не покинет Мэйтленда, пока он не встанет на ноги.
Розамунда укрыла его простынями и выпрямилась. Она даже не пыталась разобраться в своих чувствах — слишком многое сейчас предстоит сделать. Нужно изготовить противовоспалительную мазь, унять жар и постараться, чтобы раненый как можно больше пил, позаботиться о том, чтобы он не метался в жару и не причинил себе вреда.
Начать она решила с мази.
Кухня отыскалась легко. Одна из дверей спальни выходила на лестницу черного хода, а внизу были комнаты для слуг. Кухня располагалась рядом с буфетной. Розамунду ничуть не удивило, что кладовая битком набита провизией. Хотя в доме явно не было ни слуг, ни постоянных обитателей, все здесь находилось в идеальном порядке.
Но кто же в таком случае приглядывал за домом? Впрочем, об этом можно будет подумать и позже. Розамунда с сомнением уставилась на огниво, лежащее на полке большого закопченного очага.
Она подошла к очагу тем же решительным шагом, каким недавно вернулась в дом. Этот бой ей ни в коем случае нельзя проиграть.
11
Он всегда умел обращаться с женщинами. Ему даже не пришлось учиться, это было врожденное умение. Еще в детстве стоило ему принять несчастный вид, и мать беспрекословно исполняла все его желания. И потому его вовсе не удивило, когда домохозяйка Ричарда Мэйтленда охотно согласилась показать ему апартаменты прежнего жильца, решив, что он, быть может, пожелает их снять.
— Мистер Уиверс, не так ли?
— Джордж Уиверс, — уточнил он.
Он не видел причин называться другим именем. Если его хоть раз поймают на лжи, люди захотят присмотреться к нему пристальней, начнут задавать неприятные вопросы. Опыт научил его придерживаться правды, если только нет весомой причины лгать. В этом случае такой причины не было. Он и вправду подыскивал себе жилище попросторней, его апартаменты на Бонд-стрит были тесноваты.
Миссис Эверетт поправила чепчик, застенчиво улыбнулась и повела своего посетителя наверх.
— Уж и не знаю, вправе ли я показывать вам эти комнаты, — говорила она. — Мистер Мэйтленд уплатил за них до конца сентября. Он, знаете ли, платил регулярно каждые три месяца. Такой тихий, приличный джентльмен! Ну да в тихом омуте черти водятся, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Мэйтленд! — требовательно окликнула Розамунда.
Ответа не было.
Она отставила фляжку и проверила пульс, хоть учащенный, он хорошо прощупывался. Розамунда приложила ладонь к его лбу. Жар. Значит, это не просто обморок. Неужели сотрясение мозга? Но если бы Мэйтленд упал и разбил голову, она, Розамунда, наверняка бы это заметила… Да нет, сказала она себе, вряд ли. Прошлой ночью она была слишком поглощена собой.
Странное чувство охватило ее, когда она перебирала волосы Мэйтленда, отыскивая рану на голове. Ощутив пальцами липкую влагу, она выпрямилась и глянула на свою руку. Сомнений не было, он где-то разбил себе голову.
Это лишь осложняло дело, потому что с сотрясением мозга Розамунда еще не сталкивалась. Впрочем, рана казалась неглубокой… и Розамунда решила, что о ней пока можно забыть. Мэйтленд, в конце концов, вынослив, как бык, и разбитая голова вряд ли сильно повредит его здоровью. Самое опасное сейчас — воспалившаяся рана на груди.
В комнате не было умывальника, но Розамунда заметила в дальней стене приоткрытую дверь. Как она и предполагала, за этой дверью находилась ванная комната с большой медной ванной, внушительных размеров стульчиком и роскошным, красного дерева умывальником. Подобная комнатка примыкала к ее собственной спальне в Твикенхэм-хаус. Изысканность обстановки портили только валявшийся на полу смятый мужской сюртук и испачканное кровью полотенце. Очевидно, когда она ушла, Мэйтленд пытался привести себя в порядок, а это доказывало, что Розамунда права. Рана на голове не опасна, иначе бы он не сумел самостоятельно выбраться из постели.
Взяв пару полотенец, Розамунда поспешила к своему подопечному. Ни разу еще не случалось, чтобы конь, за которым она ухаживала, испустил дух… и этому пациенту, хоть он и человек, а не лошадь, она тоже не даст умереть.
Прижав к ране сложенное подушечкой полотенце, Розамунда натянула поверх него повязку. Это была лишь временная мера, покуда она не отыщет все необходимое, чтобы изготовить противовоспалительную мазь. Следующая задача — промыть рану на голове. Справившись и с этим делом, Розамунда решила раздеть раненого и обнаружила, что его одежда до сих пор влажная. Девушка замерла. Не так уж мало времени прошло с тех пор, как они попали под дождь, и ее одежда давно успела высохнуть. Так отчего же не высохла одежда Мэйтленда? Впрочем, она знала ответ на этот вопрос. Найдя для Розамунды укрытие от дождя, Мэйтленд позаботился о лошадях, а потом занялся и другими делами. За все время их путешествия он всегда последним укрывался от дождя, последним ел и отдыхал и первым принимался за любое дело.
Розамунда была не права, считая, что о ней Мэйтленд заботился хуже, чем о лошадях. Хуже всего он заботился о себе самом.
Качая головой, Розамунда вновь принялась за дело. Тяжело дыша и отдуваясь, она кое-как развернула Мэйтленда так, чтобы удобней было его раздеть. Видимо, при этом она потревожила раненого, потому что он вдруг вскинулся и стал отбиваться. Боясь, что ножевая рана от резких беспорядочных движений снова начнет кровоточить, Розамунда навалилась на него всем телом, только так и удалось его утихомирить.
Под тяжестью ее тела Мэйтленд замер.
— Харпер? — спросил он. И когда Розамунда ничего не ответила, уже настойчивей повторил: — Харпер?
— Да.
Этот тихий ответ, казалось, совершенно успокоил Мэйтленда. Больше он уже не сопротивлялся, и Розамунда без помех стянула с него сапоги и брюки. Над нижним бельем она на минуту призадумалась, но затем рассудила, что все равно ей придется обмыть раненого холодной водой, чтобы ослабить жар, а белье этому только помешает.
Принимаясь за дело, Розамунда вдруг осознала, что у нее самой жарко пылает лицо, и не на шутку разозлилась на себя. В конце концов, не впервые она видит мужскую наготу! Ей частенько случалось видеть, как братья нагишом плещутся в рукотворном пруду Твикенхэм-хаус. Тогда она ничуть не смущалась их видом, так что незачем и теперь поддаваться ложной стыдливости!
Да и вовсе не нагота Мэйтленда привлекла ее взгляд, а старые шрамы, которыми в изобилии была покрыта его грудь. И еще один длинный шрам, который наискось пересекал живот и доходил до самого паха.
Да, перед ней настоящий солдат, только раненый и совершенно беспомощный. Единственная его надежда на спасение — она, Розамунда, а какой от нее прок?..
Может быть, и никакого… но сейчас, в эту минуту она твердо решила, что не покинет Мэйтленда, пока он не встанет на ноги.
Розамунда укрыла его простынями и выпрямилась. Она даже не пыталась разобраться в своих чувствах — слишком многое сейчас предстоит сделать. Нужно изготовить противовоспалительную мазь, унять жар и постараться, чтобы раненый как можно больше пил, позаботиться о том, чтобы он не метался в жару и не причинил себе вреда.
Начать она решила с мази.
Кухня отыскалась легко. Одна из дверей спальни выходила на лестницу черного хода, а внизу были комнаты для слуг. Кухня располагалась рядом с буфетной. Розамунду ничуть не удивило, что кладовая битком набита провизией. Хотя в доме явно не было ни слуг, ни постоянных обитателей, все здесь находилось в идеальном порядке.
Но кто же в таком случае приглядывал за домом? Впрочем, об этом можно будет подумать и позже. Розамунда с сомнением уставилась на огниво, лежащее на полке большого закопченного очага.
Она подошла к очагу тем же решительным шагом, каким недавно вернулась в дом. Этот бой ей ни в коем случае нельзя проиграть.
11
Он всегда умел обращаться с женщинами. Ему даже не пришлось учиться, это было врожденное умение. Еще в детстве стоило ему принять несчастный вид, и мать беспрекословно исполняла все его желания. И потому его вовсе не удивило, когда домохозяйка Ричарда Мэйтленда охотно согласилась показать ему апартаменты прежнего жильца, решив, что он, быть может, пожелает их снять.
— Мистер Уиверс, не так ли?
— Джордж Уиверс, — уточнил он.
Он не видел причин называться другим именем. Если его хоть раз поймают на лжи, люди захотят присмотреться к нему пристальней, начнут задавать неприятные вопросы. Опыт научил его придерживаться правды, если только нет весомой причины лгать. В этом случае такой причины не было. Он и вправду подыскивал себе жилище попросторней, его апартаменты на Бонд-стрит были тесноваты.
Миссис Эверетт поправила чепчик, застенчиво улыбнулась и повела своего посетителя наверх.
— Уж и не знаю, вправе ли я показывать вам эти комнаты, — говорила она. — Мистер Мэйтленд уплатил за них до конца сентября. Он, знаете ли, платил регулярно каждые три месяца. Такой тихий, приличный джентльмен! Ну да в тихом омуте черти водятся, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86