А обслуживать по-советски. По стенкам — лозунги: „Жри, что дают!“, „Не нравится — не ешь!“, „Вас много, а я одна!“, „На всех не угодишь!“, „Ишь, чего захотели!“, „Сам дурак!“, „От хама слышу!“. Но если без шуток, то советскую эмиграцию можно объединить только на просоветской основе». — «Вы думаете, — сказал я, — что тут только мы такие умники? Думаете, те, кто идею „Центра“ внедряет в массы, хуже нас это понимают? Готов пари держать, что эту идею основательно обсудили на Лубянке в Комитете интеллектуалов, прежде чем пустили её в оборот». — «А что это за Комитет интеллектуалов?» — спросил он. «Плод моего воображения», — сказал я.
Женщины
До зарезу нужна женщина! И дело тут не в физиологии. Мне женщина нужна не столько для тела, сколько для души — чтобы поговорить можно было с полным взаимопониманием, душу излить, солидарность почувствовать. Мы в Советском Союзе, между прочим, были избалованы в этом отношении. Такого количества понимающих и способных на сопереживание женщин, как в Советском Союзе, нет нигде. Я не один такой. «Найдите мне бабу, — без конца пристаёт ко мне Нытик. — Тоскливо одному. А бабы — они понимают». — «Здесь полно баб для тела, — говорю я. — Но баб для души нет. На этом, брат, надо поставить крест».
Сооружение
Из окна моей комнаты видно грандиозное строительство. Что строят, догадаться не могу. Потому я называю строящееся сооружение просто Сооружением. Оно состоит из множества серых бетонных угловатых блоков. Никаких намёков на окна и двери. Значит, Сооружение — не для жилья. Такую нелепую архитектуру я вижу впервые. Доразвивались, говорю я себе, ощущая некоторое превосходство над «зажравшимся» Западом. Такую чушь не смогли бы придумать даже у нас.
В собственной ловушке
В Москве мне приходилось заниматься проблемами, касающимися больших масс людей. Перед моими глазами проходили тысячи человеческих судеб, в большинстве случаев — печальных. Но я сам был устроен терпимо, и чужие драмы исчезали за колонками цифр, диаграммами, условными знаками. Процент людей, изгнанных из коллектива за пьянство и вновь устроившихся в нормальном коллективе, — таков. Процент вставших на путь уголовщины — таков. Большинство браков расторгается... Величина... Степень... И все! Теперь я на своей шкуре ощущаю, что значит быть ничего не значащей единичкой в чужих хладнокровных расчётах.
Это так просто. Загадка тут есть, но для экспериментаторов из специальных служб. А для подопытных жертв никаких загадок вообще не бывает. Итак — лишь единичка в массовом процессе, а не специальное индивидуальное задание. Обидно. Ну что же, раз так, я и буду вести себя как «единичка».
Плевать мне на ваши великие цели! Буду жить для себя, и только для себя!
Придя к такому решению, я вспомнил азы своей профессии: раз ты есть единичка в массовом явлении, то любое твоё поведение, кажущееся тебе проявлением индивидуальности, учтено в расчётах организаторов этого массового явления. Ты в принципе не можешь на Них наплевать, так как и это твоё наплевательство принято во внимание и вошло в твоё «особое» задание. Ты можешь поступать как угодно, и все равно это будет то, что Им нужно, ибо таких, как ты, тысячи, и вы все вместе делаете то, что нужно Им. А Им нужно лишь то, что получается в результате вашей массовой деятельности. Ты попал в свою собственную ловушку. Вспомни, как ты излагал Вдохновителю план засылки на Запад нескольких десятков тысяч произвольно выбранных человек, которые сыграли бы все логически мыслимые роли для нас! Тогда это было «для нас». Ты был наивен: Они оказались способными на несколько сот тысяч человек.
Разговор с шефом
— Вы, конечно, читали призыв лидеров вашей эмиграции к объединению.
— Конечно, не читал.
— А что вы об этом думаете?
— Ничего путного из этого не выйдет.
— Как вы можете судить заранее?
— На то и наука, чтобы судить заранее. Мне известен человеческий материал и общие принципы организации.
— Ясно. Не смогли бы вы в двух словах определить, что такое советский человек?
— Смогу. Это — образованный человек. Всякий образованный человек по типу есть, по крайней мере в потенции, гомосос.
— Вы говорите загадками.
— Наоборот, решениями возможных загадок. Самые совершенные образцы гомососов порождает наиболее образованная часть советского общества. Широкие народные массы ещё не доросли до уровня настоящего гомососа. Не исключено, что они до этого уровня никогда не дорастут. В этом нет надобности. Лишь бы ядро общества стало гомососным. А образованные слои западного общества мало в чем уступают гомососам.
Коллектив
Самая большая потеря для гомососа — отрыв от коллектива. Я почти совсем не переживаю потерю родственников и друзей, московской квартиры, выгодного положения в смысле работы. Но мне ни днём ни ночью не даёт покоя то, что я потерял свой коллектив. Не обязательно мою последнюю лабораторию или предпоследний институт, а любой какой-то наш (мой) коллектив. Вовлеченность в жизнь коллектива почти во всех важных и пустяковых аспектах бытия — вот основа нашей психологии. Душа гомососа лежит в его приобщенности к коллективной жизни. Даже идеологическая обработка, вызывающая у нас протест, отсюда выглядит иначе, а именно — как средство вовлечения индивида в коллективную жизнь. Идеология унифицирует индивидуальное сознание и соединяет миллионы маленьких «я» в одно огромное «мы».
Даже восстание против советского общества есть явление в рамках коллективности. Оно обычно есть бунт в коллективе, а не за отделение от него. Самое мощное средство борьбы против бунтарей в этом обществе — исключение их из коллективов. Выброшенные из нормальных коллективов, они оказываются не способными создать устойчивые и преемственные коллективы не столько в силу запретов и репрессий со стороны властей, сколько в силу отсутствия условий для нормальной коллективной жизни. В нелегальном коллективе не платят зарплату, в нем не сделаешь карьеру, не повысишь квалификацию, не улучшишь жилищные условия, одним словом — не получишь всего того позитивного, что даёт нормальный советский коллектив, зато будешь иметь в избытке все то негативное, что даёт любой коллектив.
Я сам принимал участие в разработке методов борьбы с оппозиционерами, бунтарями, диссидентами, критиканами и прочими явлениями того же рода именно с этой точки зрения. Доля и моей мысли легла в инструкции, в соответствии с которыми действуют чиновники ЦК и КГБ, а также руководители здоровых советских коллективов. И вообще, лучшие умы этого общества идут не в оппозицию, а на борьбу против неё.
Здесь есть организации, которые очень похожи на советские коллективы. Но — в их худших проявлениях, а не в лучших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Женщины
До зарезу нужна женщина! И дело тут не в физиологии. Мне женщина нужна не столько для тела, сколько для души — чтобы поговорить можно было с полным взаимопониманием, душу излить, солидарность почувствовать. Мы в Советском Союзе, между прочим, были избалованы в этом отношении. Такого количества понимающих и способных на сопереживание женщин, как в Советском Союзе, нет нигде. Я не один такой. «Найдите мне бабу, — без конца пристаёт ко мне Нытик. — Тоскливо одному. А бабы — они понимают». — «Здесь полно баб для тела, — говорю я. — Но баб для души нет. На этом, брат, надо поставить крест».
Сооружение
Из окна моей комнаты видно грандиозное строительство. Что строят, догадаться не могу. Потому я называю строящееся сооружение просто Сооружением. Оно состоит из множества серых бетонных угловатых блоков. Никаких намёков на окна и двери. Значит, Сооружение — не для жилья. Такую нелепую архитектуру я вижу впервые. Доразвивались, говорю я себе, ощущая некоторое превосходство над «зажравшимся» Западом. Такую чушь не смогли бы придумать даже у нас.
В собственной ловушке
В Москве мне приходилось заниматься проблемами, касающимися больших масс людей. Перед моими глазами проходили тысячи человеческих судеб, в большинстве случаев — печальных. Но я сам был устроен терпимо, и чужие драмы исчезали за колонками цифр, диаграммами, условными знаками. Процент людей, изгнанных из коллектива за пьянство и вновь устроившихся в нормальном коллективе, — таков. Процент вставших на путь уголовщины — таков. Большинство браков расторгается... Величина... Степень... И все! Теперь я на своей шкуре ощущаю, что значит быть ничего не значащей единичкой в чужих хладнокровных расчётах.
Это так просто. Загадка тут есть, но для экспериментаторов из специальных служб. А для подопытных жертв никаких загадок вообще не бывает. Итак — лишь единичка в массовом процессе, а не специальное индивидуальное задание. Обидно. Ну что же, раз так, я и буду вести себя как «единичка».
Плевать мне на ваши великие цели! Буду жить для себя, и только для себя!
Придя к такому решению, я вспомнил азы своей профессии: раз ты есть единичка в массовом явлении, то любое твоё поведение, кажущееся тебе проявлением индивидуальности, учтено в расчётах организаторов этого массового явления. Ты в принципе не можешь на Них наплевать, так как и это твоё наплевательство принято во внимание и вошло в твоё «особое» задание. Ты можешь поступать как угодно, и все равно это будет то, что Им нужно, ибо таких, как ты, тысячи, и вы все вместе делаете то, что нужно Им. А Им нужно лишь то, что получается в результате вашей массовой деятельности. Ты попал в свою собственную ловушку. Вспомни, как ты излагал Вдохновителю план засылки на Запад нескольких десятков тысяч произвольно выбранных человек, которые сыграли бы все логически мыслимые роли для нас! Тогда это было «для нас». Ты был наивен: Они оказались способными на несколько сот тысяч человек.
Разговор с шефом
— Вы, конечно, читали призыв лидеров вашей эмиграции к объединению.
— Конечно, не читал.
— А что вы об этом думаете?
— Ничего путного из этого не выйдет.
— Как вы можете судить заранее?
— На то и наука, чтобы судить заранее. Мне известен человеческий материал и общие принципы организации.
— Ясно. Не смогли бы вы в двух словах определить, что такое советский человек?
— Смогу. Это — образованный человек. Всякий образованный человек по типу есть, по крайней мере в потенции, гомосос.
— Вы говорите загадками.
— Наоборот, решениями возможных загадок. Самые совершенные образцы гомососов порождает наиболее образованная часть советского общества. Широкие народные массы ещё не доросли до уровня настоящего гомососа. Не исключено, что они до этого уровня никогда не дорастут. В этом нет надобности. Лишь бы ядро общества стало гомососным. А образованные слои западного общества мало в чем уступают гомососам.
Коллектив
Самая большая потеря для гомососа — отрыв от коллектива. Я почти совсем не переживаю потерю родственников и друзей, московской квартиры, выгодного положения в смысле работы. Но мне ни днём ни ночью не даёт покоя то, что я потерял свой коллектив. Не обязательно мою последнюю лабораторию или предпоследний институт, а любой какой-то наш (мой) коллектив. Вовлеченность в жизнь коллектива почти во всех важных и пустяковых аспектах бытия — вот основа нашей психологии. Душа гомососа лежит в его приобщенности к коллективной жизни. Даже идеологическая обработка, вызывающая у нас протест, отсюда выглядит иначе, а именно — как средство вовлечения индивида в коллективную жизнь. Идеология унифицирует индивидуальное сознание и соединяет миллионы маленьких «я» в одно огромное «мы».
Даже восстание против советского общества есть явление в рамках коллективности. Оно обычно есть бунт в коллективе, а не за отделение от него. Самое мощное средство борьбы против бунтарей в этом обществе — исключение их из коллективов. Выброшенные из нормальных коллективов, они оказываются не способными создать устойчивые и преемственные коллективы не столько в силу запретов и репрессий со стороны властей, сколько в силу отсутствия условий для нормальной коллективной жизни. В нелегальном коллективе не платят зарплату, в нем не сделаешь карьеру, не повысишь квалификацию, не улучшишь жилищные условия, одним словом — не получишь всего того позитивного, что даёт нормальный советский коллектив, зато будешь иметь в избытке все то негативное, что даёт любой коллектив.
Я сам принимал участие в разработке методов борьбы с оппозиционерами, бунтарями, диссидентами, критиканами и прочими явлениями того же рода именно с этой точки зрения. Доля и моей мысли легла в инструкции, в соответствии с которыми действуют чиновники ЦК и КГБ, а также руководители здоровых советских коллективов. И вообще, лучшие умы этого общества идут не в оппозицию, а на борьбу против неё.
Здесь есть организации, которые очень похожи на советские коллективы. Но — в их худших проявлениях, а не в лучших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62