Будет установлена твёрдая зарплата сотрудникам, будет установлен план работы учреждения, будет указана доля продуктов и место их получения, будет установлена технология производства. Исчезнет конкуренция. Доходы сотрудников уже не будут зависеть от их личной инициативы и риска, от качества пищи, от меню, от качества обслуживания. Всякого рода нелегальные доходы будут приносить много больше прибыли, чем добросовестный труд, качество пищи и обслуживания. Попробуйте поставьте себя на место директора в таких условиях или на место официанта, и вы сами без труда выведете все следствия, ставшие привычными в Советском Союзе. И нечто подобное произойдёт со всеми прочими факторами повседневной жизни». — «Не мешало бы западным людям почаще давать такие пояснения, — сказал Шеф. — Может быть, угроза потери вкусного бифштекса заставит их более серьёзно задуматься над перспективами коммунизма, чем угроза потери гражданских свобод».
Диалектика как метод обмана
Я чувствую, что мне противостоит интеллект, но совсем иного типа, чем мой собственный. Он не сконцентрирован в одной личности, а рассеян во всем окружающем пространстве. Он не окрашен никакими эмоциями. Педантичен. Примитивен. И одновременно грандиозен. Будто меня рассчитывают на вычислительных машинах. А если и в самом деле так? В студенческие годы я увлекался проблемой: может ли человек обмануть «думающую» машину, которая умнее его? Тогда я пришёл к выводу: для всякой совокупности заданных условий может быть найден приём обмана «думающей» машины. Под обманом я имел в виду навязывание машине такого вывода из данной информации, который сам обманывающий оценивает как обман. Но тут есть одна трудность. Чтобы обмануть машинно думающего противника, я сам должен знать, какие выводы следуют из моего поведения и какие выводы я хочу навязать ему как ошибочные с моей точки зрения. А если у меня самого нет ясности о своих намерениях? Значит, мой противник вычисляет не меня, а фикцию меня. И я буду внушать ему лишь фикцию ошибки. Логически есть только один способ преодолеть эту трудность: некоторое множество утверждений формулировать так, чтобы они имплицитно содержали в себе своё отрицание, и некоторые поступки совершать так, чтобы они допускали противоположные истолкования.
Допрос
Мои беседы с проверяющими меня лицами лишь с натяжкой можно назвать поединком, так как беседуют со мной в общей сложности человек десять. Беседуют обычно в разных комбинациях по двое и по трое. Я мог бы подладиться к ним — изобразить недалёкого и безнравственного проходимца. Но тогда они утратили бы ко мне интерес. Тогда мне пришлось бы уехать туда, где моя эмиграция потеряла бы смысл. Я чувствую, что избрал правильную линию поведения. Надо её держаться вплоть до получения политического убежища. А это зависит от моих собеседников.
— Кто ваши родители?
— Отец инженер, мать домашняя хозяйка.
— Коммунисты?
— Отец был членом партии, мать — беспартийная.
— Был. Исключён?
— Умер. И мать тоже.
— А родители родителей?
— Крестьяне. Родители родителей тоже крестьяне. Прародители согласно советской идеологии были обезьяны, а согласно западной — Адам и Ева.
— Евреи?
— В России крестьяне не могли быть евреями.
— Да, в царской России крестьянам действительно было запрещено быть евреями.
— А при советской власти стало наоборот: евреям запретили быть крестьянами. Рабочими тоже.
— Да, у вас там процветает антисемитизм.
— Зато все диссиденты обязаны быть евреями.
— Именно национальные конфликты разрушают советский режим, в особенности — восстания мусульманских народов. Скоро их будет большинство в Советском Союзе, и тогда...
— Русским придётся восставать против засилия мусульманских и прочих народов.
— Ваш отец был членом КПСС. С какого года? Какие функции выполнял в партии?
Вот таким образом разговор тянется четыре, шесть, а иногда — восемь часов. Я без конца повторяю, как пошёл в школу, как вступил в комсомол. Конечно, добровольно. В комсомол вообще вступают добровольно. И не всякого туда принимают. Они не верят. «Раз для института нужна комсомольская характеристика, — говорят они, — значит, вы вступали в комсомол из шкурнических соображений». Я заметил им, между прочим, что они ходят в галстуках и пиджаках, хотя на улице жарко. Почему бы это? Из шкурнических соображений? До них не дошло, но они на всякий случай обиделись. Та же проблема добровольности и шкурнических соображений возникла в связи с моим вступлением в партию. Все мои попытки объяснить им суть и положение партии в советском обществе, смысл членства в партии, отношение идеологии и морали в советском обществе потерпели полный крах. Все было бы ясно, если бы я сказал, что вступил в КПСС в интересах карьеры. Но я никакой карьеры не сделал и не стремился делать. Членство в партии мне ничуть не мешало. Наоборот, оно делало жизнь чуточку интереснее. И никакого «двоемыслия» не было. «Двоемыслие» вообще есть выдумка западных людей, ничего не понимающих в советском образе жизни и советских людях. Я — коммунист, но не в том смысле, что верю в марксистские сказки (в Советском Союзе в них вообще мало кто верит), а в том смысле, что родился, вырос и воспитан в коммунистическом обществе и обладаю всеми существенными качествами советского человека. Что это за качества? Например, если они ещё будут приставать ко мне с вопросами о моей партийности, я пошлю их на... Они рассмеялись, ибо это русское слово из трех букв знали хорошо. Но смеялись они не над тем, что я его употребил, а над тем, что оно у нас считается неприличным.
С чего все началось
Меня попросили рассказать о подготовке таких советских агентов, как я. Обычный советский человек, сказал я, всем ходом своей жизни обучается три дела делать без специальной подготовки: руководить, критиковать режим и быть агентом КГБ. Допрашивающие посмеялись, но попросили все же рассказать, как меня вербовали и инструктировали. Выполняю их просьбу.
Это был обычный присутственный день, т.е. день недели, в который я обязан был явиться в своё учреждение и расписаться в книге прихода-ухода. Если никаких заседаний в такой день не было, я тут же покидал учреждение и занимался тем и там, чем и где сочту нужным. Обычно я возвращался домой, кое-что писал. Делал я это процентов на десять из тщеславия, процентов на пятьдесят — по привычке и от нечего делать, процентов на сорок — чтобы выполнить мой индивидуальный план в учреждении и сохранить своё удобное положение старшего научного сотрудника. Это положение я занял всего три года назад и очень дорожил им, поскольку моя зарплата резко увеличилась, и я получил два библиотечных дня в неделю. Библиотечные дни — это дни, когда мне не нужно было даже расписываться в книге прихода-ухода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Диалектика как метод обмана
Я чувствую, что мне противостоит интеллект, но совсем иного типа, чем мой собственный. Он не сконцентрирован в одной личности, а рассеян во всем окружающем пространстве. Он не окрашен никакими эмоциями. Педантичен. Примитивен. И одновременно грандиозен. Будто меня рассчитывают на вычислительных машинах. А если и в самом деле так? В студенческие годы я увлекался проблемой: может ли человек обмануть «думающую» машину, которая умнее его? Тогда я пришёл к выводу: для всякой совокупности заданных условий может быть найден приём обмана «думающей» машины. Под обманом я имел в виду навязывание машине такого вывода из данной информации, который сам обманывающий оценивает как обман. Но тут есть одна трудность. Чтобы обмануть машинно думающего противника, я сам должен знать, какие выводы следуют из моего поведения и какие выводы я хочу навязать ему как ошибочные с моей точки зрения. А если у меня самого нет ясности о своих намерениях? Значит, мой противник вычисляет не меня, а фикцию меня. И я буду внушать ему лишь фикцию ошибки. Логически есть только один способ преодолеть эту трудность: некоторое множество утверждений формулировать так, чтобы они имплицитно содержали в себе своё отрицание, и некоторые поступки совершать так, чтобы они допускали противоположные истолкования.
Допрос
Мои беседы с проверяющими меня лицами лишь с натяжкой можно назвать поединком, так как беседуют со мной в общей сложности человек десять. Беседуют обычно в разных комбинациях по двое и по трое. Я мог бы подладиться к ним — изобразить недалёкого и безнравственного проходимца. Но тогда они утратили бы ко мне интерес. Тогда мне пришлось бы уехать туда, где моя эмиграция потеряла бы смысл. Я чувствую, что избрал правильную линию поведения. Надо её держаться вплоть до получения политического убежища. А это зависит от моих собеседников.
— Кто ваши родители?
— Отец инженер, мать домашняя хозяйка.
— Коммунисты?
— Отец был членом партии, мать — беспартийная.
— Был. Исключён?
— Умер. И мать тоже.
— А родители родителей?
— Крестьяне. Родители родителей тоже крестьяне. Прародители согласно советской идеологии были обезьяны, а согласно западной — Адам и Ева.
— Евреи?
— В России крестьяне не могли быть евреями.
— Да, в царской России крестьянам действительно было запрещено быть евреями.
— А при советской власти стало наоборот: евреям запретили быть крестьянами. Рабочими тоже.
— Да, у вас там процветает антисемитизм.
— Зато все диссиденты обязаны быть евреями.
— Именно национальные конфликты разрушают советский режим, в особенности — восстания мусульманских народов. Скоро их будет большинство в Советском Союзе, и тогда...
— Русским придётся восставать против засилия мусульманских и прочих народов.
— Ваш отец был членом КПСС. С какого года? Какие функции выполнял в партии?
Вот таким образом разговор тянется четыре, шесть, а иногда — восемь часов. Я без конца повторяю, как пошёл в школу, как вступил в комсомол. Конечно, добровольно. В комсомол вообще вступают добровольно. И не всякого туда принимают. Они не верят. «Раз для института нужна комсомольская характеристика, — говорят они, — значит, вы вступали в комсомол из шкурнических соображений». Я заметил им, между прочим, что они ходят в галстуках и пиджаках, хотя на улице жарко. Почему бы это? Из шкурнических соображений? До них не дошло, но они на всякий случай обиделись. Та же проблема добровольности и шкурнических соображений возникла в связи с моим вступлением в партию. Все мои попытки объяснить им суть и положение партии в советском обществе, смысл членства в партии, отношение идеологии и морали в советском обществе потерпели полный крах. Все было бы ясно, если бы я сказал, что вступил в КПСС в интересах карьеры. Но я никакой карьеры не сделал и не стремился делать. Членство в партии мне ничуть не мешало. Наоборот, оно делало жизнь чуточку интереснее. И никакого «двоемыслия» не было. «Двоемыслие» вообще есть выдумка западных людей, ничего не понимающих в советском образе жизни и советских людях. Я — коммунист, но не в том смысле, что верю в марксистские сказки (в Советском Союзе в них вообще мало кто верит), а в том смысле, что родился, вырос и воспитан в коммунистическом обществе и обладаю всеми существенными качествами советского человека. Что это за качества? Например, если они ещё будут приставать ко мне с вопросами о моей партийности, я пошлю их на... Они рассмеялись, ибо это русское слово из трех букв знали хорошо. Но смеялись они не над тем, что я его употребил, а над тем, что оно у нас считается неприличным.
С чего все началось
Меня попросили рассказать о подготовке таких советских агентов, как я. Обычный советский человек, сказал я, всем ходом своей жизни обучается три дела делать без специальной подготовки: руководить, критиковать режим и быть агентом КГБ. Допрашивающие посмеялись, но попросили все же рассказать, как меня вербовали и инструктировали. Выполняю их просьбу.
Это был обычный присутственный день, т.е. день недели, в который я обязан был явиться в своё учреждение и расписаться в книге прихода-ухода. Если никаких заседаний в такой день не было, я тут же покидал учреждение и занимался тем и там, чем и где сочту нужным. Обычно я возвращался домой, кое-что писал. Делал я это процентов на десять из тщеславия, процентов на пятьдесят — по привычке и от нечего делать, процентов на сорок — чтобы выполнить мой индивидуальный план в учреждении и сохранить своё удобное положение старшего научного сотрудника. Это положение я занял всего три года назад и очень дорожил им, поскольку моя зарплата резко увеличилась, и я получил два библиотечных дня в неделю. Библиотечные дни — это дни, когда мне не нужно было даже расписываться в книге прихода-ухода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62