Система управления и власти стала незащищенной от любых внешних ударов, стала болезненно уязвимой. Начавшаяся оргия гласности переросла в такое мазохистское саморазоблачение и самобичевание, какое не допустило бы никакое западное государство.
Политика признания грехов прошлой истории страны началась точно так же с благими намерениями восстановить историческую правду, отмежеваться от деяний предшественников и заслужить похвалу на Западе. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Вместо восстановления исторической правды началось очернение всей прошлой советской истории. События вырывались из их исторического контекста и интерпретировались в духе требований нынешней конъюнктуры. Новая историческая ложь сменила старую. Причем новая ложь в отличие от старой стала играть роль разрушительную, разъедающую, деморализующую. Хотя новая власть и открещивалась от своих предшественников, осуществить это противоставление в сознании населения было уже невозможно. Грехи прошлой власти стали выглядеть как грехи власти вообще. Дискредитация сталинского и брежневского руководства сделала для дискредитации любого руководства страны больше, чем ее реальные промахи.
То же самое произошло с политикой демократизации страны. Любое общество вырабатывает свою систему запретов и разрешений для поведения своих граждан. Никаких универсальных и прирожденных свобод не существует. Идея неких прирожденных прав человека и всеобщих демократических свобод есть идея западной идеологии, а не некая научная истина. И в коммунистическом обществе есть свои свободы. А об ограничениях свободы (о запретах) и говорить нечего, – они общеизвестны. В послесталинские годы в Советский Союз стали проникать идеи западной демократии. Этот процесс стал особенно интенсивным в брежневские годы. Хотя брежневское руководство понимало его пагубность для советского общества, оно не могло его остановить. Все его усилия противостоять ему имели противоположный результат. И хотя под руководством Ю. Андропова (тогда – главы КГБ) диссидентское движение было разгромлено, фактическое влияние идей демократии в массе населения неуклонно возрастало по самым различным каналам.
Горбачевское руководство, приняв установку на демократизацию страны, исходило из того, что диссидентское движение уже разгромлено, а разоблачительная деятельность критиков советского общества не имела того эффекта, как того боялись прежние руководители страны. Оно решило допустить некоторые послабления, будучи уверено к том, что это не будет иметь таких негативных последствий, как в годы расцвета диссидентства, зато принесет ему популярность на Западе. И действительно, на первых порах этот расчет оправдался. Горбачев на Западе заработал огромную популярность как «освободитель Сахарова». А освобожденные и допущенные диссиденты, включая Сахарова, стали расхваливать перестройку. Но произошло то, чего не ожидали не только сами горбачевцы, но и бывшие диссиденты. Политика демократизации развязала широкие слои населения. Они пошли дальше того, что предполагалось. Они явочным порядком сломали многочисленные запреты прошлого. Удержать этот взрыв было невозможно. Страна впала в состояние всеобщей смуты и распущенности. Начался такой разгул «демократии», какого теперь не увидишь даже в демократических странах Запада. К этому вопросу я еще вернусь ниже.
Кризис социальной организации
Начавшись с самых верхних «этажей» общества – с идеологии и морального состояния, кризис углубился д самых глубоких его основ – до его социальной организации. Был нарушен фундаментальный принцип владения? Вопрос об отношении граждан коммунистического общества к средствам и продуктам своей деятельности не есть вопрос экономический. Это – вопрос социальный. Ликвидация частной собственности в больших масштабах и классов частных собственников и предпринимателей означала не просто нечто чисто негативное. Она означала то, что ареной истории завладели социальные отношения иного рода – коммунальные, или коммунистические. Граждане оказались в одинаковом отношении к средствам и продуктам деятельности, зато их различия иного рода стали социальным базисом общества. Кризис же поставил под сомнение именно эту коренную переориентацию эволюции общества. В ней стали видеть одну из причин застоя и трудностей. Ее стали даже рассматривать как исторический тупик. Причем дело не ограничилось разговорами. Горбачевское руководство стало предпринимать практические меры в смысле поощрения форм владения, приближающихся к форме частной собственности и даже переходящих в них. Например – передавать землю гражданам в пожизненное владение, причем – с правом наследования, создавать частные предприятия, фактически легализовать многое из того, что ранее было преступной «побочной экономикой». Конечно, из этих мер вряд ли выйдет что-то позитивное и устойчивое, и через какое-то время они сами заглохнут или будут отменены или пересмотрены, но они свою долю в кризис уже внесли. Они в огромной степени способствовали разрушению коллективистских оснований коммунизма. В обществе наметилась тенденция к образованию слоя (класса) граждан, находящихся в исключительном положении сравнительно с прочими гражданами. Эти граждане уже не являются служащими государства. Они суть чужеродные вкрапления в теле общества, в котором все без исключения должны быть служащими государства.
Нарушилась стабильность социальной структуры населения и механизма ее воспроизводства. Произошла та самая дестабилизация общества, о которой так долго мечтали на Западе. Усилилась сверх меры ненадежность социального положения людей, ослабли гарантии удовлетворения минимальных потребностей. Поскольку не было войны и улучшились какие-то бытовые условия, выросло население, возникло социально избыточное население, лишенное перспектив успеха, застопорилась смена людей в деловой жизни. В результате нарушилось естественное воспроизводство социальной структуры населения. Она одеревенела. Ослабла заинтересованность массы людей в делах и интимной жизни их деловых коллективов. Произошло ослабление и порою даже разрушение прикрепленности граждан к деловым коллективам, а также ослабление власти коллектива над индивидом. Принцип «интересы коллектива выше интересов личности» основательно поколеблен. Образовалось огромное число людей, вообще не прикрепленных ни к каким коллективам, но способных при этом как-то существовать, порою – лучше, чем если бы они работали в коллективах. Образовалось еще большее число людей, прикрепленных к коллективам, но практически не подчиняющихся воле коллектива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Политика признания грехов прошлой истории страны началась точно так же с благими намерениями восстановить историческую правду, отмежеваться от деяний предшественников и заслужить похвалу на Западе. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Вместо восстановления исторической правды началось очернение всей прошлой советской истории. События вырывались из их исторического контекста и интерпретировались в духе требований нынешней конъюнктуры. Новая историческая ложь сменила старую. Причем новая ложь в отличие от старой стала играть роль разрушительную, разъедающую, деморализующую. Хотя новая власть и открещивалась от своих предшественников, осуществить это противоставление в сознании населения было уже невозможно. Грехи прошлой власти стали выглядеть как грехи власти вообще. Дискредитация сталинского и брежневского руководства сделала для дискредитации любого руководства страны больше, чем ее реальные промахи.
То же самое произошло с политикой демократизации страны. Любое общество вырабатывает свою систему запретов и разрешений для поведения своих граждан. Никаких универсальных и прирожденных свобод не существует. Идея неких прирожденных прав человека и всеобщих демократических свобод есть идея западной идеологии, а не некая научная истина. И в коммунистическом обществе есть свои свободы. А об ограничениях свободы (о запретах) и говорить нечего, – они общеизвестны. В послесталинские годы в Советский Союз стали проникать идеи западной демократии. Этот процесс стал особенно интенсивным в брежневские годы. Хотя брежневское руководство понимало его пагубность для советского общества, оно не могло его остановить. Все его усилия противостоять ему имели противоположный результат. И хотя под руководством Ю. Андропова (тогда – главы КГБ) диссидентское движение было разгромлено, фактическое влияние идей демократии в массе населения неуклонно возрастало по самым различным каналам.
Горбачевское руководство, приняв установку на демократизацию страны, исходило из того, что диссидентское движение уже разгромлено, а разоблачительная деятельность критиков советского общества не имела того эффекта, как того боялись прежние руководители страны. Оно решило допустить некоторые послабления, будучи уверено к том, что это не будет иметь таких негативных последствий, как в годы расцвета диссидентства, зато принесет ему популярность на Западе. И действительно, на первых порах этот расчет оправдался. Горбачев на Западе заработал огромную популярность как «освободитель Сахарова». А освобожденные и допущенные диссиденты, включая Сахарова, стали расхваливать перестройку. Но произошло то, чего не ожидали не только сами горбачевцы, но и бывшие диссиденты. Политика демократизации развязала широкие слои населения. Они пошли дальше того, что предполагалось. Они явочным порядком сломали многочисленные запреты прошлого. Удержать этот взрыв было невозможно. Страна впала в состояние всеобщей смуты и распущенности. Начался такой разгул «демократии», какого теперь не увидишь даже в демократических странах Запада. К этому вопросу я еще вернусь ниже.
Кризис социальной организации
Начавшись с самых верхних «этажей» общества – с идеологии и морального состояния, кризис углубился д самых глубоких его основ – до его социальной организации. Был нарушен фундаментальный принцип владения? Вопрос об отношении граждан коммунистического общества к средствам и продуктам своей деятельности не есть вопрос экономический. Это – вопрос социальный. Ликвидация частной собственности в больших масштабах и классов частных собственников и предпринимателей означала не просто нечто чисто негативное. Она означала то, что ареной истории завладели социальные отношения иного рода – коммунальные, или коммунистические. Граждане оказались в одинаковом отношении к средствам и продуктам деятельности, зато их различия иного рода стали социальным базисом общества. Кризис же поставил под сомнение именно эту коренную переориентацию эволюции общества. В ней стали видеть одну из причин застоя и трудностей. Ее стали даже рассматривать как исторический тупик. Причем дело не ограничилось разговорами. Горбачевское руководство стало предпринимать практические меры в смысле поощрения форм владения, приближающихся к форме частной собственности и даже переходящих в них. Например – передавать землю гражданам в пожизненное владение, причем – с правом наследования, создавать частные предприятия, фактически легализовать многое из того, что ранее было преступной «побочной экономикой». Конечно, из этих мер вряд ли выйдет что-то позитивное и устойчивое, и через какое-то время они сами заглохнут или будут отменены или пересмотрены, но они свою долю в кризис уже внесли. Они в огромной степени способствовали разрушению коллективистских оснований коммунизма. В обществе наметилась тенденция к образованию слоя (класса) граждан, находящихся в исключительном положении сравнительно с прочими гражданами. Эти граждане уже не являются служащими государства. Они суть чужеродные вкрапления в теле общества, в котором все без исключения должны быть служащими государства.
Нарушилась стабильность социальной структуры населения и механизма ее воспроизводства. Произошла та самая дестабилизация общества, о которой так долго мечтали на Западе. Усилилась сверх меры ненадежность социального положения людей, ослабли гарантии удовлетворения минимальных потребностей. Поскольку не было войны и улучшились какие-то бытовые условия, выросло население, возникло социально избыточное население, лишенное перспектив успеха, застопорилась смена людей в деловой жизни. В результате нарушилось естественное воспроизводство социальной структуры населения. Она одеревенела. Ослабла заинтересованность массы людей в делах и интимной жизни их деловых коллективов. Произошло ослабление и порою даже разрушение прикрепленности граждан к деловым коллективам, а также ослабление власти коллектива над индивидом. Принцип «интересы коллектива выше интересов личности» основательно поколеблен. Образовалось огромное число людей, вообще не прикрепленных ни к каким коллективам, но способных при этом как-то существовать, порою – лучше, чем если бы они работали в коллективах. Образовалось еще большее число людей, прикрепленных к коллективам, но практически не подчиняющихся воле коллектива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69