Его преследователи обрадовались, что он выбрал наземный транспорт, — так можно было следить за ним на машине. В Уткиной Заводи Тарасов вышел и прошел пешком еще метров пятьсот вдоль бесконечных глухих заборов. Один из парней вышел из машины и тоже отправился за Тарасовым пешком. Наконец забор кончился, и появилось достаточно новое здание — постройки примерно восьмидесятых годов. Здание было большое и двухэтажное, в нем располагался завод электронного оборудования. Тарасов зашел в вестибюль и позвонил куда-то по местному телефону. После этого он вышел, обогнул здание, спустился на три ступеньки вниз и постучал в низенькую дверцу подвала. Его впустили и захлопнули дверь. Там Тарасов пробыл недолго и вышел вскоре с большой сумкой, потертой, как и его одежда. Судя по тому, как он морщился и кряхтел, когда нес сумку обратно к остановке автобуса, она была тяжелой.
«Наверное, воруют что-то с завода», — решили оперативники.
Опять долго ехали вслед за 115-м маршрутом, затем Тарасов пересел на трамвай и приехал на улицу Подводника Герасимова, нашел там маленький двухэтажный домик — не то бывшую кочегарку, не то еще что-то хозяйственное и позвонил в звонок на двери. Из окошка выглянуло чье-то лицо, потом скрылось, и двери отворились.
Теперь уже второй преследователь вышел из машины, напоказ неуверенно потоптался возле той же двери и заглянул в окно. В маленьком помещении двое рассматривали содержимое сумки. Потом один сверился со списком, удовлетворенно кивнул и отсчитал Тарасову пачку денег. Тот отслюнил от пачки сотенную и спрятал в карман, а всю пачку убрал за пазуху.
Парень еле успел отскочить от окна, потому что дверь раскрылась и выпустила радостного Тарасова, избавившегося от тяжеленной сумки.
Он бодро потрусил к ближайшей станции метро, где опять-таки позвонил по телефону и устремился вниз. Пришлось ребятам разделиться и одному спускаться в метро вслед за Тарасовым.
Тарасов вышел в центре, подождал прямо на улице, вскоре подъехала бежевая «девятка» (его преследователь на всякий случай записал номер), Тарасов подсел в нее на минуту и отдал толстую пачку денег водителю — полному мужчине с брезгливо оттопыренными губами.
"Все ясно: воруют с завода комплектующие, продают в какую-то мелкую фирмочку, те что-то из них собирают и продают уже изделиями.
У них таким образом существенно сокращаются накладные расходы, и все довольны. Договариваются об этом заранее начальники, а чтобы не светиться, посылают этакую шестерку — он взял, передал и ни о чем не спрашивает. Одного я только не пойму, — задумался парень. — Олегу-то какой с этого интерес?"
Он позвонил по мобильнику прямо Олегу, чтобы узнать, продолжать ли наблюдение за объектом. Олег его плохо слышал, потому что в кабинете орал телевизор. Когда же удалось докричаться, то Олег, поняв, в чем дело, рявкнул, чтобы бросали к чертовой матери Тарасова и возвращались к себе по месту работы, потому что сейчас такая кутерьма начнется — у милиции каждый сотрудник будет на счету.
* * *
Телевизионный канал ПТЦ размещался в помещении, арендованном у роно. Прежде в этом здании находилась средняя школа номер 218, и самым большим помещением был, разумеется, школьный актовый зал.
В этом зале руководство канала и решило организовать всенародное прощание с любимцем публики Александром Камерным.
— Пускать всех, — распорядился Палыч, — пускай старухи пар выпустят, поглядят на своего кумира в последний раз.
Прощание было объявлено в четверг. ?И народ повалил. Основную массу прощающихся составляли пламенные пенсионерки и отставные военные — самый верный контингент почитателей покойного.
Алена Багун скомандовала на всякий случай снимать циркулирующую в зале публику — мол, был бы материал, а как его потом смонтировать, они со Светой разберутся. Траурный митинг, или гражданскую панихиду, назначили на два часа дня. К этому времени народные страсти несколько поутихли, самые активные пенсионеры основательно выдохлись и подустали, народа в зале стало меньше. Пал Палыч объявил митинг открытым.
Первой выпустили энергичную даму из бухгалтерии, которая славилась на канале оставшейся от советских времен страстью к общественной работе. Она обожала собирать деньги на чужие свадьбы и похороны, а также произносить прочувствованным фальшивым голосом длинные скучные речи. И сейчас она завела такую же бесконечную речь о невероятной порядочности и отзывчивости покойного, о его общественной позиции и ответственности перед зрителями канала. Алена, по причине своего достаточно молодого возраста, никогда не бывала на пленумах райкома, но сейчас, слушая энергичную даму из бухгалтерии, почувствовала себя в партийной атмосфере.
Пенсионеры, с одной стороны, услышали что-то родное, но с другой — от длинных речей за последнее время несколько отвыкли, необходимую выносливость утратили. Алена посмотрела на лица и поняла, что все пройдет спокойно, не будет никаких эксцессов — публика на них просто уже не способна. Дождавшись конца выступления неистовой ораторши, она попросила слова.
Операторы многочисленных каналов, которые собрались снимать прощание с их бывшим коллегой, проснулись и поймали камерами одну из наиболее популярных телеведущих города. Алена, работая на контрасте, постаралась говорить коротко и выразительно.
Она преподнесла слушателям покойного Каморного, как выдающегося борца со спаивающей несчастный русский народ алкогольной мафией, тонко намекнула, что именно в результате этой борьбы и пал в конце концов неугомонный журналист, и что родной телеканал продолжит его дело и не даст спуску служителям зеленого змия…
В самый разгар своего патетического выступления Алена боковым зрением заметила какое-то движение в окружающей толпе.
Скосив глаза, она увидела, что сквозь ряды отставников и пенсионерок к ней пробирается невысокая худощавая девушка. Подумав, что это очередная поклонница Каморного, которая хочет воспользоваться случаем и высказать перед телекамерой свою великую и неразделенную любовь, Алена сделала знак глазами оператору — снимать, мол, может потом пригодиться, — и присмотрелась внимательнее.
Вблизи она увидела, что девушка не так юна, как ей показалось — сначала, — скорее всего, это была женщина за тридцать, только очень худая и миниатюрная. Кроме того, она показалась Алене моложе из-за своей молодежной одежды — черных облегающих джинсов и кожаной куртки-"косухи" в металлических заклепках. На лице у нее было какое-то странное, погруженное в себя выражение, глаза смотрели прямо перед собой, не моргая, спина была неестественно выпрямлена, и двигалась она тоже как-то странно, осторожно, как будто боялась расплескать что-то у себя внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
«Наверное, воруют что-то с завода», — решили оперативники.
Опять долго ехали вслед за 115-м маршрутом, затем Тарасов пересел на трамвай и приехал на улицу Подводника Герасимова, нашел там маленький двухэтажный домик — не то бывшую кочегарку, не то еще что-то хозяйственное и позвонил в звонок на двери. Из окошка выглянуло чье-то лицо, потом скрылось, и двери отворились.
Теперь уже второй преследователь вышел из машины, напоказ неуверенно потоптался возле той же двери и заглянул в окно. В маленьком помещении двое рассматривали содержимое сумки. Потом один сверился со списком, удовлетворенно кивнул и отсчитал Тарасову пачку денег. Тот отслюнил от пачки сотенную и спрятал в карман, а всю пачку убрал за пазуху.
Парень еле успел отскочить от окна, потому что дверь раскрылась и выпустила радостного Тарасова, избавившегося от тяжеленной сумки.
Он бодро потрусил к ближайшей станции метро, где опять-таки позвонил по телефону и устремился вниз. Пришлось ребятам разделиться и одному спускаться в метро вслед за Тарасовым.
Тарасов вышел в центре, подождал прямо на улице, вскоре подъехала бежевая «девятка» (его преследователь на всякий случай записал номер), Тарасов подсел в нее на минуту и отдал толстую пачку денег водителю — полному мужчине с брезгливо оттопыренными губами.
"Все ясно: воруют с завода комплектующие, продают в какую-то мелкую фирмочку, те что-то из них собирают и продают уже изделиями.
У них таким образом существенно сокращаются накладные расходы, и все довольны. Договариваются об этом заранее начальники, а чтобы не светиться, посылают этакую шестерку — он взял, передал и ни о чем не спрашивает. Одного я только не пойму, — задумался парень. — Олегу-то какой с этого интерес?"
Он позвонил по мобильнику прямо Олегу, чтобы узнать, продолжать ли наблюдение за объектом. Олег его плохо слышал, потому что в кабинете орал телевизор. Когда же удалось докричаться, то Олег, поняв, в чем дело, рявкнул, чтобы бросали к чертовой матери Тарасова и возвращались к себе по месту работы, потому что сейчас такая кутерьма начнется — у милиции каждый сотрудник будет на счету.
* * *
Телевизионный канал ПТЦ размещался в помещении, арендованном у роно. Прежде в этом здании находилась средняя школа номер 218, и самым большим помещением был, разумеется, школьный актовый зал.
В этом зале руководство канала и решило организовать всенародное прощание с любимцем публики Александром Камерным.
— Пускать всех, — распорядился Палыч, — пускай старухи пар выпустят, поглядят на своего кумира в последний раз.
Прощание было объявлено в четверг. ?И народ повалил. Основную массу прощающихся составляли пламенные пенсионерки и отставные военные — самый верный контингент почитателей покойного.
Алена Багун скомандовала на всякий случай снимать циркулирующую в зале публику — мол, был бы материал, а как его потом смонтировать, они со Светой разберутся. Траурный митинг, или гражданскую панихиду, назначили на два часа дня. К этому времени народные страсти несколько поутихли, самые активные пенсионеры основательно выдохлись и подустали, народа в зале стало меньше. Пал Палыч объявил митинг открытым.
Первой выпустили энергичную даму из бухгалтерии, которая славилась на канале оставшейся от советских времен страстью к общественной работе. Она обожала собирать деньги на чужие свадьбы и похороны, а также произносить прочувствованным фальшивым голосом длинные скучные речи. И сейчас она завела такую же бесконечную речь о невероятной порядочности и отзывчивости покойного, о его общественной позиции и ответственности перед зрителями канала. Алена, по причине своего достаточно молодого возраста, никогда не бывала на пленумах райкома, но сейчас, слушая энергичную даму из бухгалтерии, почувствовала себя в партийной атмосфере.
Пенсионеры, с одной стороны, услышали что-то родное, но с другой — от длинных речей за последнее время несколько отвыкли, необходимую выносливость утратили. Алена посмотрела на лица и поняла, что все пройдет спокойно, не будет никаких эксцессов — публика на них просто уже не способна. Дождавшись конца выступления неистовой ораторши, она попросила слова.
Операторы многочисленных каналов, которые собрались снимать прощание с их бывшим коллегой, проснулись и поймали камерами одну из наиболее популярных телеведущих города. Алена, работая на контрасте, постаралась говорить коротко и выразительно.
Она преподнесла слушателям покойного Каморного, как выдающегося борца со спаивающей несчастный русский народ алкогольной мафией, тонко намекнула, что именно в результате этой борьбы и пал в конце концов неугомонный журналист, и что родной телеканал продолжит его дело и не даст спуску служителям зеленого змия…
В самый разгар своего патетического выступления Алена боковым зрением заметила какое-то движение в окружающей толпе.
Скосив глаза, она увидела, что сквозь ряды отставников и пенсионерок к ней пробирается невысокая худощавая девушка. Подумав, что это очередная поклонница Каморного, которая хочет воспользоваться случаем и высказать перед телекамерой свою великую и неразделенную любовь, Алена сделала знак глазами оператору — снимать, мол, может потом пригодиться, — и присмотрелась внимательнее.
Вблизи она увидела, что девушка не так юна, как ей показалось — сначала, — скорее всего, это была женщина за тридцать, только очень худая и миниатюрная. Кроме того, она показалась Алене моложе из-за своей молодежной одежды — черных облегающих джинсов и кожаной куртки-"косухи" в металлических заклепках. На лице у нее было какое-то странное, погруженное в себя выражение, глаза смотрели прямо перед собой, не моргая, спина была неестественно выпрямлена, и двигалась она тоже как-то странно, осторожно, как будто боялась расплескать что-то у себя внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62