Герой, тупой и слащавый до ломоты в зубах тип, пытался женить на себе героиню, произносил длинные напыщенные монологи и бил себя в грудь, заливаясь слезами.
Сэм заскучал и к концу первого действия благополучно погрузился в сон. И, если учесть, что спектакль закончился около одиннадцати, он успел хорошо отдохнуть. Аплодисменты были жиденькими, и выходящие на поклон артисты имели жалкий вид. Выбравшись на улицу, Сэм зевнул украдкой, закрывая ладонью рот, повернулся к Молли и преувеличенно бодро заявил:
— Да. Мне понравилось. — Он покосился на Молли и заметил, как она улыбнулась. — Хорошая постановка. Смотрел не отрываясь.
— Я уж почувствовала. — В тон ему ответила девушка. — Дайне только я. Твой храп раздавался по всей ложе.
Сэм развел руками, что должно было означать: «Каюсь. Каюсь».
— Что там слышно про мои работы? — Продолжала Молли.
— Твое имя упоминалось шесть раз. — Ответил он, вспомнив заметку в «Нью-Йорк тайме».
— Шесть раз упоминалось. А что говорилось-то? Серьезно. Я собираюсь выставить еще две работы, а «Нью-Йорк тайме» — очень серьезная газета.
— Молли, то, что пишет «Нью-Йорк тайме» — ерунда. — Жестко заявил Сэм. Он прочел заметку и понял, что критики очень осторожно отнеслись к новому имени. Нельзя сказать, что ее ругали, но и не хвалили. Этакий снисходительный тон. Мол, поглядим, что ты еще сделаешь, малышка. — Там критики — это молокососы, которые только что закончили школу искусств. Они свернули в темную улицу. Можно было бы и обойти ее, но тогда пришлось бы делать крюк в три квартала. И они, когда ходили в театр, а случалось это довольно часто, всегда возвращались одной и той же дорогой, через эту самую темную улицу. Здесь, конечно, горели фонари, но их было настолько мало, что от света, казалось, становилось только темнее.
— Этой газете, между прочим, сто восемьдесят лет. — Продолжала разговор Молли.
— Да наплевать сколько ей лет. Я все равно читаю там только про спорт. — Сэм замолчал. Несколько минут они шли, не разговаривая.
«И чего я так набросился на эту газету? — Подумал он. — Черт, как бестолково получилось».
Молли шла размеренным шагом, глядя себе под ноги, и Сэму показалось, что она обиделась. Он ошибался, она просто думала. — Твои работы прекрасны. — Мягко, словно извиняясь, сказал Сэм. — Какая разница, что там думают другие? Главное, что я думаю. А я думаю, что они просто великолепны.
Он опять замолчал, и в наступившей тишине отчетливо прозвучал голос Молли:
— Я хочу выйти за тебя замуж.
Это было так неожиданно, что Сэм замер как вкопанный.
— Что? — Удивленно переспросил он.
— Да, — тряхнула головой Молли, отчего ее черные короткие волосы всколыхнулись, и темная прядь упала на лицо. — Я думаю об этом все время. — Она подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза. — Моя жизнь и твоя жизнь. Давай соединим их.
— Ты серьезно? — Сэм растерялся.
— Да. — Она взяла его под руку, и они медленно пошли по самой кромке тротуара. — А что, это для тебя неожиданность?
— Да нет. — Сэм все еще пребывал в растерянности. Все-таки не каждый день делают предложения. — Просто мы никогда даже не говорили об этом.
Молли снова остановилась. Она ждала, что Сэм поцелует ее хотя-бы, но, видно, это признание сильно выбило его из колеи.
— Ты любишь меня, Сэм? — Настойчиво спросила она.
— Ну.
А ты сама-то как думаешь? — Он повернулся к ней, стараясь как-то смягчить этот жесткий разговор.
— А почему же ты никогда не говоришь мне об этом? — Она улыбнулась и пошла дальше.
— Как не говорю? Да я твержу об этом постоянно. — С преувеличенной серьезностью парировал он.
— Ты никогда не говоришь мне об этом, Сэм. — Снова повторила она.
Сэм вздохнул и на полном серьезе объяснил:
— Знаешь, ведь некоторые только и делают, что каждые пять минут повторяют эти слова, но это ничего не значит… Молли замедлила шаг. Они поравнялись с небольшим перекрестком. В обе стороны уходили совершенно темные, почти черные, проемы закутков, которые и улицами-то назвать было нельзя. Так, загаженные щели в лице сияющего города. Зловонные, смрадные. Из тех, на которых мусор вываливают прямо в окно, а протянув руку, можно поздороваться с соседом из дома напротив, даже не выходя из квартиры.
«Господи, нашли местечко в любви объясняться». — Подумала она. Но, тем не менее, сказала:
— Иногда очень хочется это услышать. — Она ждала. Ей, действительно, ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ услышать это. Молли видела, что он почти решился, и, чтобы подтолкнуть его, она добавила: — Мне НУЖНО это слышать.
Сэм понял, что он должен сказать эти три слова, и он сказал бы их, если бы в этот момент… Из вонючей, густой и липкой, как страх, темноты вдруг появилось странное видение. Лицо человека с широкими скулами, тяжелой челюстью и нависающими над глазами надбровными дугами. Оно скорее могло быть мордой обезьяны, чем человеческим лицом. Густые черные брови, под которыми белели жуткие сумасшедшие глаза, и длинные вьющиеся, давно не мытые волосы только усиливали это ощущение.
Молли стало страшно. Ей захотелось быстрее попасть домой, в их чистую, уютную квартирку.
Человек стоял, задрав вверх подбородок и запрокинув голову, и наблюдал за ними, скрытый темнотой. Пугающий своим молчанием и неподвижностью. На мгновение Молли показалось, что он просто висит в воздухе, чуть покачиваясь в теплом, кисло-винном потоке ветра, выползающего из проема улицы.
— Пошли отсюда. — Давя в себе мерзкий страх прошептала она и, подхватив Сэма под руку, быстро пошла в сторону освещенного фонарями пятачка.
Фигура отлепилась от стены и выплыла на тротуар. Человек напоминал паука. Длинные цепкие руки, засунутые в карманы коричневой куртки, обтянутые потрепанными джинсами худые длинные ноги и странно выгнутая, чуть сутулая спина, широкий крепкий торс. Человек молча, не издав ни звука, пошел за ними, постепенно ускоряя шаг и сокращая расстояние.
— Что ты будешь делать? — Дрожащим голосом спросила Молли.
— Спокойно. Справлюсь. — Сэм почувствовал, как у него начинают мелко дрожать пальцы. Не от страха, он не боялся. Человек был один, и Сэм, всю жизнь занимавшийся спортом, понимал, что у него неплохие шансы. Просто где-то внутри под сердцем вновь образовалась леденящая пустота и тоска, волчья тоска, начала постепенно, капля за каплей заполнять ее, пока не покрыла сердце стылой темной водой.
Как через вату Сэм услышал, что человек догнал их и, развернувшись, резко спросил:
— Что тебе надо?
Перед самым лицом, глядя ему в глаза черным бездонным зрачком ствола, еле заметно подрагивая в напряженной руке, колыхалась «беретта» 25-го калибра.
«Это опасно. Это ОЧЕНЬ опасно. Он может нажать на курок и попасть в Молли».
— Бумажник, быстро! — голос неприятный, какой-то скрипящий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Сэм заскучал и к концу первого действия благополучно погрузился в сон. И, если учесть, что спектакль закончился около одиннадцати, он успел хорошо отдохнуть. Аплодисменты были жиденькими, и выходящие на поклон артисты имели жалкий вид. Выбравшись на улицу, Сэм зевнул украдкой, закрывая ладонью рот, повернулся к Молли и преувеличенно бодро заявил:
— Да. Мне понравилось. — Он покосился на Молли и заметил, как она улыбнулась. — Хорошая постановка. Смотрел не отрываясь.
— Я уж почувствовала. — В тон ему ответила девушка. — Дайне только я. Твой храп раздавался по всей ложе.
Сэм развел руками, что должно было означать: «Каюсь. Каюсь».
— Что там слышно про мои работы? — Продолжала Молли.
— Твое имя упоминалось шесть раз. — Ответил он, вспомнив заметку в «Нью-Йорк тайме».
— Шесть раз упоминалось. А что говорилось-то? Серьезно. Я собираюсь выставить еще две работы, а «Нью-Йорк тайме» — очень серьезная газета.
— Молли, то, что пишет «Нью-Йорк тайме» — ерунда. — Жестко заявил Сэм. Он прочел заметку и понял, что критики очень осторожно отнеслись к новому имени. Нельзя сказать, что ее ругали, но и не хвалили. Этакий снисходительный тон. Мол, поглядим, что ты еще сделаешь, малышка. — Там критики — это молокососы, которые только что закончили школу искусств. Они свернули в темную улицу. Можно было бы и обойти ее, но тогда пришлось бы делать крюк в три квартала. И они, когда ходили в театр, а случалось это довольно часто, всегда возвращались одной и той же дорогой, через эту самую темную улицу. Здесь, конечно, горели фонари, но их было настолько мало, что от света, казалось, становилось только темнее.
— Этой газете, между прочим, сто восемьдесят лет. — Продолжала разговор Молли.
— Да наплевать сколько ей лет. Я все равно читаю там только про спорт. — Сэм замолчал. Несколько минут они шли, не разговаривая.
«И чего я так набросился на эту газету? — Подумал он. — Черт, как бестолково получилось».
Молли шла размеренным шагом, глядя себе под ноги, и Сэму показалось, что она обиделась. Он ошибался, она просто думала. — Твои работы прекрасны. — Мягко, словно извиняясь, сказал Сэм. — Какая разница, что там думают другие? Главное, что я думаю. А я думаю, что они просто великолепны.
Он опять замолчал, и в наступившей тишине отчетливо прозвучал голос Молли:
— Я хочу выйти за тебя замуж.
Это было так неожиданно, что Сэм замер как вкопанный.
— Что? — Удивленно переспросил он.
— Да, — тряхнула головой Молли, отчего ее черные короткие волосы всколыхнулись, и темная прядь упала на лицо. — Я думаю об этом все время. — Она подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза. — Моя жизнь и твоя жизнь. Давай соединим их.
— Ты серьезно? — Сэм растерялся.
— Да. — Она взяла его под руку, и они медленно пошли по самой кромке тротуара. — А что, это для тебя неожиданность?
— Да нет. — Сэм все еще пребывал в растерянности. Все-таки не каждый день делают предложения. — Просто мы никогда даже не говорили об этом.
Молли снова остановилась. Она ждала, что Сэм поцелует ее хотя-бы, но, видно, это признание сильно выбило его из колеи.
— Ты любишь меня, Сэм? — Настойчиво спросила она.
— Ну.
А ты сама-то как думаешь? — Он повернулся к ней, стараясь как-то смягчить этот жесткий разговор.
— А почему же ты никогда не говоришь мне об этом? — Она улыбнулась и пошла дальше.
— Как не говорю? Да я твержу об этом постоянно. — С преувеличенной серьезностью парировал он.
— Ты никогда не говоришь мне об этом, Сэм. — Снова повторила она.
Сэм вздохнул и на полном серьезе объяснил:
— Знаешь, ведь некоторые только и делают, что каждые пять минут повторяют эти слова, но это ничего не значит… Молли замедлила шаг. Они поравнялись с небольшим перекрестком. В обе стороны уходили совершенно темные, почти черные, проемы закутков, которые и улицами-то назвать было нельзя. Так, загаженные щели в лице сияющего города. Зловонные, смрадные. Из тех, на которых мусор вываливают прямо в окно, а протянув руку, можно поздороваться с соседом из дома напротив, даже не выходя из квартиры.
«Господи, нашли местечко в любви объясняться». — Подумала она. Но, тем не менее, сказала:
— Иногда очень хочется это услышать. — Она ждала. Ей, действительно, ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ услышать это. Молли видела, что он почти решился, и, чтобы подтолкнуть его, она добавила: — Мне НУЖНО это слышать.
Сэм понял, что он должен сказать эти три слова, и он сказал бы их, если бы в этот момент… Из вонючей, густой и липкой, как страх, темноты вдруг появилось странное видение. Лицо человека с широкими скулами, тяжелой челюстью и нависающими над глазами надбровными дугами. Оно скорее могло быть мордой обезьяны, чем человеческим лицом. Густые черные брови, под которыми белели жуткие сумасшедшие глаза, и длинные вьющиеся, давно не мытые волосы только усиливали это ощущение.
Молли стало страшно. Ей захотелось быстрее попасть домой, в их чистую, уютную квартирку.
Человек стоял, задрав вверх подбородок и запрокинув голову, и наблюдал за ними, скрытый темнотой. Пугающий своим молчанием и неподвижностью. На мгновение Молли показалось, что он просто висит в воздухе, чуть покачиваясь в теплом, кисло-винном потоке ветра, выползающего из проема улицы.
— Пошли отсюда. — Давя в себе мерзкий страх прошептала она и, подхватив Сэма под руку, быстро пошла в сторону освещенного фонарями пятачка.
Фигура отлепилась от стены и выплыла на тротуар. Человек напоминал паука. Длинные цепкие руки, засунутые в карманы коричневой куртки, обтянутые потрепанными джинсами худые длинные ноги и странно выгнутая, чуть сутулая спина, широкий крепкий торс. Человек молча, не издав ни звука, пошел за ними, постепенно ускоряя шаг и сокращая расстояние.
— Что ты будешь делать? — Дрожащим голосом спросила Молли.
— Спокойно. Справлюсь. — Сэм почувствовал, как у него начинают мелко дрожать пальцы. Не от страха, он не боялся. Человек был один, и Сэм, всю жизнь занимавшийся спортом, понимал, что у него неплохие шансы. Просто где-то внутри под сердцем вновь образовалась леденящая пустота и тоска, волчья тоска, начала постепенно, капля за каплей заполнять ее, пока не покрыла сердце стылой темной водой.
Как через вату Сэм услышал, что человек догнал их и, развернувшись, резко спросил:
— Что тебе надо?
Перед самым лицом, глядя ему в глаза черным бездонным зрачком ствола, еле заметно подрагивая в напряженной руке, колыхалась «беретта» 25-го калибра.
«Это опасно. Это ОЧЕНЬ опасно. Он может нажать на курок и попасть в Молли».
— Бумажник, быстро! — голос неприятный, какой-то скрипящий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42