А Лиза, как всегда, в ладошки похлопала, посмеялась и говорит:
— Ну как же мне тебя убедить, Саша, что невозможно подарить то, что вы должны обнаружить в себе сами?
Оказалось, в их поселке уже восемьсот лет нет никакого транспорта, и вылазки наружу, в тот лес Красноярск, они делают таким же макаром. Единственное условие — должна собраться достаточная толпа, запустить усилитель и думать об одном — чтобы тот, кто улетел в большой мир, имел возможность вернуться. Выходит, что злодей Скрипач оказался уникальным, он свалил без спросу...
Хоть Лиза и запретила струячить по вертикали, я попросил штампа немножечко попробовать. Страшно, конечно, но в этом и кайф — колпак полностью снимает силу тяжести! На один домик двухэтажный мы забежали, даже не почувствовав, а когда до другого края крыши домчали, прыжок получился метров тридцать. Я зажмурился с перепугу, когда над двориком пролетали. Там, внизу, не садик, а яма разрытая, аварийки стоят, видать, трубу пробило. Ничего, справились, хватило силенок...
Макина сказала, что предел скорости находится у человека в голове, а для штампа предела нет, он не чувствует ограничений. Это она с намеком на то, как на усилителе домой добирается. Мол, если даже меня научить бегать в колпаке, то я все равно навсегда зафиксируюсь километрах на трехстах в час. Потому что слишком привязан к собственному зрению. Психологически не смогу перемещаться быстрее, чем глаза отслеживают препятствия. А все мы, вместе взятые, начитавшись старика Эйнштейна, надолго застрянем на мысли, что скорость света недостижима...
Серый плащ уже ждал нас внутри, на пару с Лизой. Я посмотрел при свете на наш «трофей», и меня чуть не стошнило. Наверное, те, кто выгонял мужика на промысел, мыли его последний раз года три назад. От него разило, как от кладбища старых носков, а может, он за время в полете успел обделаться. Короче, я дышал открытым ртом.
Калека был настоящий, не притворялся. Коротенькие культи он укрывал полой солдатской шинели, таскал на себе сразу три или четыре свитера, башку венчала свалявшаяся от грязи заячья шапка, зато на лацкане носил две орденские планки. Мужик хлюпал носом, выдувал пузыри и вращал пьяными глазами.
Макина приложила ему ладонь к затылку и спросила меня, что делать дальше.
— Где ты его видел? — Я поднес к носу инвалида карточку.
Он упрямо помотал головой. Лиза зашла мужику за спину и приложила обе ладони к его затылку. Тот заметно обмяк — я прямо-таки ощутил, как расслабляются его плечи.
— Где ты его видел?
— Нигде...
— Он врет, — сказал я.
— Я вижу, — задумчиво кивнула Макина. — Ему перекрыли память, но не так, как это делаю я...
— Но он помнит?
— Он чем-то похож на тебя, Саша.
— Я заметил.
— Не внешне. Этот человек от природы наделен тонкой нервной организацией. Если бы он не разрушал мозг вином, то мог бы многого добиться.
— Особенно без ног. Тут здоровые ничего добиться не могут!
— Придется вам подождать, — отодвинула меня Лиза. — С ним не так все просто.
— Ясен перец, что не просто.
Я протопал на ярыгинскую кухню и поставил чайник. Забавное ощущение: стоишь у плиты и видишь, как под ногами раскачивается колодец, а в нем вверх-вниз ползает синяя платформа.
— Нет, я о другом, — поправилась Лиза. — Дело не только в этом, конкретном воспоминании. Его выключили давно и очень надежно. Под внешней оболочкой сознания таится совершенно иная личность.
— Вот те на... Так он тоже из этих, из доноров?
— Возможно... — Макина продолжала совершать магические пассы, голова нищего раскачивалась между ее руками, как ручная кобра перед дудкой факира. — В его мозгу нужное нам воспоминание сопряжено с чем-то крайне неприятным, с тем, что случилось гораздо раньше. И я не уверена, что пробуждение доставит ему удовольствие. Но каким-то образом это связано... Ты молодец, Саша. Я была уверена, что ты нащупаешь верный ход.
Я глотал обжигающий чай, закусывал чипсами и старался не слишком приближаться, чтобы не вдыхать испарения. Голова нищего начала мелко подергиваться, глаза закатились, на подбородке блестела колбасная кожура, к сизым потрескавшимся губам подбирались сопли. Шапчонка сбилась набок, и стало заметно, что он почти наголо выбрит, а макушка покрыта шрамами и пигментными пятнами.
— Где вы встречали этого человека? — Лиза ускорила движения.
— Нет... Нет!..
— Как вас зовут? Имя? Фамилия?
— Игорь... Гладких Игорь.
— Где вы живете? Ваш адрес?
— Нет... не знаю.
— Вы живете один в Москве?
— Нет.
— Вы живете с родственниками?
— С братишками...
— Не бойтесь, мы хотим вам помочь. Вы находитесь в больнице, в безопасности, они вас тут не достанут...
— Нет... Карел меня убьет.
— Здесь нет никакого Карела, только ваши друзья... — Лиза говорила так размеренно и однотонно, что меня самого потянуло в сон. — Давайте вспомним вместе... Вы сказали, что живете с братишками. Это такие же инвалиды, как вы?
— Да...
— Вас там много проживает?
— Не знаю... Шесть или девять, когда как... — Мужик задышал ровнее, теперь он спал очень глубоким сном.
— И старший у вас Карел? Не бойтесь, он не придет, я его не пущу к вам. Он среди вас главный?
— Он меня прибьет, он меня найдет...
— Он собирает с вас деньги?
— Да.
— Где находится ваше жилье? Адрес?
— Не знаю, где-то в Химках... На машине отвозят.
— Давно вы на него работаете?
— Год...
— Как случилось, что вы потеряли ноги? Вы были на войне?
— Не помню... — Лицо калеки опять свела судорога. Он оскалил черные, прокуренные пеньки зубов и завыл.
— Не бойтесь, все будет хорошо. Вас никто не обидит, здесь одни друзья... — Кое-как Макина вернула его в прежнее состояние. — Где вы родились?
— Не помню.
— Вы помните своих родителей?
— Нет.
— Кем вы работали до того, как стали инвалидом?
— Не помню.
— Когда это случилось? Неделю назад? Месяц? Три месяца?
На сроке год и два месяца инвалид кивнул и затрясся пуще прежнего. Я был потрясен Лизкиным терпением, ей бы медсестрой с психами работать, а не в тайге чужие склады охранять! Она прессовала мужика и так и сяк, то отступая, то заговаривая о чем-то приятном, обещала ему сладкий стол и море водки, а то вдруг набрасывалась резко, точно прокурор.
Первый прорыв произошел около восьми, когда вернулся с маршрута Макин. Так дико было наблюдать, как они расселись рядком на диванчике и стали глядеть в телик: три здоровых мужика, похожие, словно близнецы, только один потемнее и в очках...
— Год и два месяца назад вы попали в какую-то аварию и лишились ног... — монотонно втолковывала Лиза, — Давайте вспомним вместе. Больница! Вы помните больницу? Доктора? Сестры?
— Больница... — откликнулся вдруг калека. — В коридоре лежал, в углу...
— Доктора своего помните? Это была женщина? Нет, наверное, мужчина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Ну как же мне тебя убедить, Саша, что невозможно подарить то, что вы должны обнаружить в себе сами?
Оказалось, в их поселке уже восемьсот лет нет никакого транспорта, и вылазки наружу, в тот лес Красноярск, они делают таким же макаром. Единственное условие — должна собраться достаточная толпа, запустить усилитель и думать об одном — чтобы тот, кто улетел в большой мир, имел возможность вернуться. Выходит, что злодей Скрипач оказался уникальным, он свалил без спросу...
Хоть Лиза и запретила струячить по вертикали, я попросил штампа немножечко попробовать. Страшно, конечно, но в этом и кайф — колпак полностью снимает силу тяжести! На один домик двухэтажный мы забежали, даже не почувствовав, а когда до другого края крыши домчали, прыжок получился метров тридцать. Я зажмурился с перепугу, когда над двориком пролетали. Там, внизу, не садик, а яма разрытая, аварийки стоят, видать, трубу пробило. Ничего, справились, хватило силенок...
Макина сказала, что предел скорости находится у человека в голове, а для штампа предела нет, он не чувствует ограничений. Это она с намеком на то, как на усилителе домой добирается. Мол, если даже меня научить бегать в колпаке, то я все равно навсегда зафиксируюсь километрах на трехстах в час. Потому что слишком привязан к собственному зрению. Психологически не смогу перемещаться быстрее, чем глаза отслеживают препятствия. А все мы, вместе взятые, начитавшись старика Эйнштейна, надолго застрянем на мысли, что скорость света недостижима...
Серый плащ уже ждал нас внутри, на пару с Лизой. Я посмотрел при свете на наш «трофей», и меня чуть не стошнило. Наверное, те, кто выгонял мужика на промысел, мыли его последний раз года три назад. От него разило, как от кладбища старых носков, а может, он за время в полете успел обделаться. Короче, я дышал открытым ртом.
Калека был настоящий, не притворялся. Коротенькие культи он укрывал полой солдатской шинели, таскал на себе сразу три или четыре свитера, башку венчала свалявшаяся от грязи заячья шапка, зато на лацкане носил две орденские планки. Мужик хлюпал носом, выдувал пузыри и вращал пьяными глазами.
Макина приложила ему ладонь к затылку и спросила меня, что делать дальше.
— Где ты его видел? — Я поднес к носу инвалида карточку.
Он упрямо помотал головой. Лиза зашла мужику за спину и приложила обе ладони к его затылку. Тот заметно обмяк — я прямо-таки ощутил, как расслабляются его плечи.
— Где ты его видел?
— Нигде...
— Он врет, — сказал я.
— Я вижу, — задумчиво кивнула Макина. — Ему перекрыли память, но не так, как это делаю я...
— Но он помнит?
— Он чем-то похож на тебя, Саша.
— Я заметил.
— Не внешне. Этот человек от природы наделен тонкой нервной организацией. Если бы он не разрушал мозг вином, то мог бы многого добиться.
— Особенно без ног. Тут здоровые ничего добиться не могут!
— Придется вам подождать, — отодвинула меня Лиза. — С ним не так все просто.
— Ясен перец, что не просто.
Я протопал на ярыгинскую кухню и поставил чайник. Забавное ощущение: стоишь у плиты и видишь, как под ногами раскачивается колодец, а в нем вверх-вниз ползает синяя платформа.
— Нет, я о другом, — поправилась Лиза. — Дело не только в этом, конкретном воспоминании. Его выключили давно и очень надежно. Под внешней оболочкой сознания таится совершенно иная личность.
— Вот те на... Так он тоже из этих, из доноров?
— Возможно... — Макина продолжала совершать магические пассы, голова нищего раскачивалась между ее руками, как ручная кобра перед дудкой факира. — В его мозгу нужное нам воспоминание сопряжено с чем-то крайне неприятным, с тем, что случилось гораздо раньше. И я не уверена, что пробуждение доставит ему удовольствие. Но каким-то образом это связано... Ты молодец, Саша. Я была уверена, что ты нащупаешь верный ход.
Я глотал обжигающий чай, закусывал чипсами и старался не слишком приближаться, чтобы не вдыхать испарения. Голова нищего начала мелко подергиваться, глаза закатились, на подбородке блестела колбасная кожура, к сизым потрескавшимся губам подбирались сопли. Шапчонка сбилась набок, и стало заметно, что он почти наголо выбрит, а макушка покрыта шрамами и пигментными пятнами.
— Где вы встречали этого человека? — Лиза ускорила движения.
— Нет... Нет!..
— Как вас зовут? Имя? Фамилия?
— Игорь... Гладких Игорь.
— Где вы живете? Ваш адрес?
— Нет... не знаю.
— Вы живете один в Москве?
— Нет.
— Вы живете с родственниками?
— С братишками...
— Не бойтесь, мы хотим вам помочь. Вы находитесь в больнице, в безопасности, они вас тут не достанут...
— Нет... Карел меня убьет.
— Здесь нет никакого Карела, только ваши друзья... — Лиза говорила так размеренно и однотонно, что меня самого потянуло в сон. — Давайте вспомним вместе... Вы сказали, что живете с братишками. Это такие же инвалиды, как вы?
— Да...
— Вас там много проживает?
— Не знаю... Шесть или девять, когда как... — Мужик задышал ровнее, теперь он спал очень глубоким сном.
— И старший у вас Карел? Не бойтесь, он не придет, я его не пущу к вам. Он среди вас главный?
— Он меня прибьет, он меня найдет...
— Он собирает с вас деньги?
— Да.
— Где находится ваше жилье? Адрес?
— Не знаю, где-то в Химках... На машине отвозят.
— Давно вы на него работаете?
— Год...
— Как случилось, что вы потеряли ноги? Вы были на войне?
— Не помню... — Лицо калеки опять свела судорога. Он оскалил черные, прокуренные пеньки зубов и завыл.
— Не бойтесь, все будет хорошо. Вас никто не обидит, здесь одни друзья... — Кое-как Макина вернула его в прежнее состояние. — Где вы родились?
— Не помню.
— Вы помните своих родителей?
— Нет.
— Кем вы работали до того, как стали инвалидом?
— Не помню.
— Когда это случилось? Неделю назад? Месяц? Три месяца?
На сроке год и два месяца инвалид кивнул и затрясся пуще прежнего. Я был потрясен Лизкиным терпением, ей бы медсестрой с психами работать, а не в тайге чужие склады охранять! Она прессовала мужика и так и сяк, то отступая, то заговаривая о чем-то приятном, обещала ему сладкий стол и море водки, а то вдруг набрасывалась резко, точно прокурор.
Первый прорыв произошел около восьми, когда вернулся с маршрута Макин. Так дико было наблюдать, как они расселись рядком на диванчике и стали глядеть в телик: три здоровых мужика, похожие, словно близнецы, только один потемнее и в очках...
— Год и два месяца назад вы попали в какую-то аварию и лишились ног... — монотонно втолковывала Лиза, — Давайте вспомним вместе. Больница! Вы помните больницу? Доктора? Сестры?
— Больница... — откликнулся вдруг калека. — В коридоре лежал, в углу...
— Доктора своего помните? Это была женщина? Нет, наверное, мужчина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87