Он мог сказать "служат ему", но такая доверительность была бы чрезмерной.
-- О врачах принято слагать легенды, -- продолжал Семен Павлович. --Вас можно было бы назвать модным хирургом. Однако мода -- легкомысленное создание: приходит, уходит. Поэтому назову вас авторитетным. К вам стремятся попасть... Это существенно для нашей больницы. Но регулировать приливы и отливы страждущих буду я.
Мне предстояло стать еще одной рекламной принадлежностью главврача.
-- Кстати, я слышал, что вы холостяк? -- спросил Семен Павлович.
-- Старый.
Он взглянул в анкету и поправил меня:
-- Сорокалетний... Жизнь без семьи, без любимого сына? Вот этого представить себе не могу! -- Он пригласил меня ознакомиться с фотографиями под стеклом. -- Говорят, вы спали прямо в ординаторской, на диване? Теперь у вас для этого будет свой кабинет! Никаких пожеланий нет?
-- Есть просьба. Только одна... Хотя касается она двух человек.
-- Хотите привести кого-то с собой? Поберегитесь! Есть такой термин --семейственность.
-- Происходит от слова "семья"... Вы же не мыслите жизни без семьи? А я без Маши и Паши!
-- Это кто? Ваши телохранители?
-- Хирурги-ординаторы.
-- Маша и Паша? Какие-то зарифмованные хирурги. -- Он водворил на место свои массивные окуляры. И осекся. -- Спорить бесполезно. Я вижу!
... Больному человеку нужно не только доброе дело, но и доброе слово. На слова же Маша и Паша усилий не тратили, предоставляя эту возможность мне. "Современные люди!" -- говорили о них, разумея под этим не то, что мои ординаторы овладели новейшими методами хирургического искусства, а то, что обладали способностью всюду поспеть и быть "в курсе событий". Их умение поспевать казалось мне удивительным: в рассветные часы, до больницы, они разминались на теннисном корте, а вечером, стряхнув с себя груз операций, обследований и процедур, устремлялись в музейные и концертные залы, на закрытые просмотры, которые всегда были для них открыты. Меня они считали человеком сентиментальным и впечатлительным.
-- Мы с Пашей думаем, что вы никогда не женитесь, --- сказала мне Маша. -- Принимать на себя чужие дежурства, без конца интересоваться, у кого какая температура, приезжать на ночь глядя в отделение, чтобы "убедиться своими собственными глазами"... Нет, вы не женитесь!
Поскольку они ничего этого не делали, я подозревал, что дело у них движется к свадьбе.
Ну, а мои мужские увлечения даже в молодости отступали перед увлечениями медицинскими: я отменял часы и даты свиданий, что-то переназначал, извинялся и, тоскуя, снова переназначал.
-- Чтобы заслужить вашу мужскую любовь, надо заболеть, -- сказала Маша. -- И как можно серьезнее! Из больных и здоровых вы всегда выберете больных. И лишь им отдадитесь, так сказать, целиком.
-- Но они для меня не имеют пола.
-- Мы с Пашей поэтому и решили, что вы останетесь вечным холостяком.
"Мы с Пашей" -- так начинала Маша, которая в целях экономии времени часто высказывалась за двоих. Проявления чувств они считали непозволительной слабостью. "К чему напрягаться? -- провозглашала Маша от их общего имени. --Не следует напрягаться!" Главные жизненные установки и выводы она, как и докторские советы, повторяла дважды, втолковывая их собеседникам и утверждая в своем собственном сознании.
Маша и Паша не любили ничего "сверхположенного", но положиться на них было можно.
... Первый конфликт между мной и главврачом произошел, когда Маша и Паша решили окончательно соединить свои жизни.
-- С одним из них нам придется расстаться.
-- Тогда уж сразу с тремя!
Командир гусарского полка был восхищен моим рыцарством, но огорчен неразумностью. Сперва он захлопал: ладонь и пальцы одной руки полностью совпали с ладонью и пальцами другой:
-- Ого, мушкетерство! В наш век это такая же исчезающая драгоценность, как серебро. Но интересы коллектива Владимир Егорович? При всех обследованиях это супружество будет вноситься в графу недостатков.
-- В больнице существуют только интересы больных, ответил я. -- И обследовать здесь должны не состояние семейной жизни врачей, а состояние тех, кого они лечат. Это с точки зрения истины. А теперь с точки зрения демагогии, столь любимой всякими комиссиями и обследованиями... Соединять мужа с женой -- это хорошо, прогрессивно, а разъединять -- плохо, реакционно. Вы согласны, Семен Павлович?
-- А если начнутся декретные отпуска? Накануне на мой вопрос о детях Маша ответила:
-- Чего не будет, того не будет!
-- Почему? -- подал голос будущий муж.
-- Не напрягайся, Паша! Без моего участия это произойти не может, а с моим -- не произойдет.
Но я таких гарантий давать не стал.
-- Вы же, Семен Павлович, не мыслите жизни без...
Я указал на стекло, под которым хохотал, капризничал и восторгался окружающим миром его сын. Фотографии прослеживали путь Липнина-младшего от родильного дома до порога технологического института.
-- Ну что ж, второй раз отступаю. Или, точнее сказать, уступаю. Второй раз!
Он вел счет своим уступкам и отступлениям. Оплата по счету ему нужна была лишь одна: мое послушание.
В каждом отделении у Семена Павловича было свое доверенное лицо или, употребляя его, липнинскую, терминологию, был свой телохранитель. У нас таким лицом являлась старшая медсестра, которую, как монахиню, звали сестрой Алевтиной.
Сначала сестра Алевтина подавляла хрустящей, накрахмаленной чистоплотностью, а потом краткостью и категоричностью аргументов, основным из которых и все завершающим был один: "Это распоряжение главврача".
Указания его касались прежде всего проблем госпитализации и кому какое внимание следует оказать. Тут у Семена Павловича была детально разработанная система, своего рода шкала ценностей. Он предпочитал госпитализировать людей с подозрением на какие-либо заболевания. Я называл их "подозрительными больными", ибо неизвестно было, больны они или нет.
-- Показанием для госпитализации является только недуг, а противопоказанием -- отсутствие оного, -- сказал я как-то сестре Алевтине.
Губы исчезли с ее лица -- так она их умела поджимать в знак протеста.
И надобность в дефицитных лекарствах, -- продолжал -- или ненадобность в них тоже будут определяться не требованиями свыше, а требованиями болезней.
Я вторгался в монастырь сестры Алевтины со своим уставом -- и она этого потерпеть не могла.
Семен Павлович часто провозглашал, что у нашей больницы научно-профилактический профиль.
-- Такой профиль и такой фас входят в противоречие с целями хирургии оказывать скорую помощь -- это ее вечное предназначение, -- сказал я главврачу.
Но "скорая помощь" объезжала нашу больницу стороной: известно было, что тяжелых случаев Липнин не любит. Вслед за ним остерегалась их и сестра Алевтина. Я знал, что в пору юности не оставившей на ее бесстрастном лице о себе ни малейших напоминаний, старшая медсестра работала в госпитале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12