Я создал еще одно пламя, чтобы задержать остальных – едва ли я смог бы справиться с таким войском, – и бросился на человека, осыпая его ударами. Он яростно сопротивлялся, я сумел разглядеть его лицо только тогда, когда он лежал на земле, а кончик моего меча упирался в его горло. Я смотрел на него, а он на меня. Кирил. Я отступил назад, убрал меч и протянул ему руку.
– Рога Друйи! Сейонн?!
Вот и надейся на угольный грим! Солдаты Кирила прорвались сквозь огонь и мчались к нам, не оставляя мне возможности убежать. Но в этот миг от выходящего в долину отряда мятежников отделилась темная тень. Всадник с раскинутыми в стороны руками… Блез. Я прыгнул, он как-то сумел подхватить меня и не замедлить хода, потом он резко развернул коня и погнал его к выходу в тошнотворное серое мерцание.
Когда я наконец смог отвести взгляд от черной спины моего спасителя, первое, что я увидел, – мертвое дерево. Точнее, ряды мертвых деревьев, сгоревший лес в каменистой лощине. Закопченные бревна и остатки печных труб говорили о том, что вместе с лесом была сожжена и деревня. Огонь был сильным и бушевал совсем недавно, из черной земли успело проклюнуться всего несколько пучков травы. Горный пейзаж вокруг нас не имел ничего общего с долиной у теснины. В небе сияло солнце, хотя я был насквозь мокрым от недавнего дождя.
Блез перекинул ногу через голову лошади и соскользнул на землю, пока я устало разглядывал новое место.
– Отдохнем здесь немного, а потом поедем домой, – произнес он. – Что с ногой?
Мои разодранные штаны были мокрыми не только от дождя. Теперь, когда шум битвы стих, бедро отчаянно заныло.
– Заживет, – ответил я, вдыхая чистый сухой воздух. – Нужно только перевязать чем-нибудь. – Он протянул мне руку, чтобы помочь слезть с лошади, но я покачал головой и спустился сам. Я был зол на него. Набег был глупый и ненужный. Обычное воровство. Двое погибли: смешливая Яллин и один из застенчивых юношей-эззарийцев. Я убил по крайней мере одного дерзийца… предав Александра… превратив себя в разбойника, и Кирил, именно Кирил, словно во всем мире не нашлось другого человека, видел меня. И все ради чего?
– Ты спас нас. Меня – дважды. – Блез стоял рядом со своим конем. Остальные молча сидели на земле. Несколько человек окружили оставшегося в живых юношу-эззарийца, утешая его. Тот второй, который остался у теснины, был его единственным братом.
Я уселся на камень и отрезал штанину. Одна из женщин принесла мне чистую ткань, заметив, что я собираюсь перевязывать рану обрывками штанов. Я кивком поблагодарил ее и занялся перевязкой, чувствуя, что Блез наблюдает за мной.
– Нам очень бы пригодились деньги, вырученные за этих лошадей, – начал он.
– Мы расплатились бы ими за погибших? – Я затянул повязку.
– Они верили, что это хороший план.
– Они верили в тебя. Придумай, что еще мы могли бы сделать с этим богатством.
Мы не сказали друг другу и половины того, что собирались. Я чувствовал, как сильно он переживает гибель товарищей. И он делал все, чтобы примириться со мной, хотя и не понимал причин моей злости. Я бы и сам не смог объяснить всего, но я ясно чувствовал, что разрушил что-то ценное и прекрасное. Однако я был уверен, что он не станет сочувствовать мне из-за потери этого чего-то только в том случае, если меня снова обратят в рабство. Подобный исход был бы самым безобидным.
Фаррол топтался в нескольких шагах от нас, словно мы с Блезом были очерчены магическим кругом, за который ему было запрещено заступать. Его круглое лицо покраснело, он метался, то делая шаг к Блезу, то снова отступая.
Я встал и потоптался на раненой ноге.
– Через пару дней все будет в порядке, – объявил я. – Тут нигде нет воды? Надо бы промыть.
Блез кивнул и махнул остальным, чтобы они садились на коней.
Магический круг исчез. Фаррол подскочил к Блезу:
– Я не знаю, как они вышли на нас. Это точно не Яккор. Он ненавидит этих дерзийских псов. – Он сверкнул на меня глазами. – Нас предал кто-то другой. Они не могли…
– Ты проклятый идиот! – крикнул я. – Я убил из-за тебя. Ты понятия не имеешь, что ты наделал.
– Поговорим об этом позже, – прервал Блез. – Теперь нам пора домой.
Я старался подавить свой гнев, разглядывая слои заклинания, пока Блез вел нас волшебными тропами по зеленым долинам Кувайских холмов. Если бы я не знал точно, что он использует магию, то никогда не заметил бы этого. Даже теперь, когда я знал, я не мог понять, из чего состоит заклятие. Я никогда не встречался с человеком, внутри которого так глубоко жили бы заклинания. Я словно пытался увидеть биение живого сердца, глядя сквозь плоть. Никакие способности к наблюдению, зрение, слух не помогали понять механизм движения.
Мы вернулись ночью. Костер не зажигали, он возвышался пирамидой в центре поляны, в долине Олень был подстрелен, но его разделили между воинами, чтобы они приготовили мясо на маленьких лагерных кострах. Пели по погибшей Яллин. У нее в долине жила сестра, она надела красную вуаль и начала траурное сузейнийское песнопение. Звуки разносились между деревьями, оплетая их своей паутиной, охватывая всех нас сетью печали.
Когда горестная музыка заполнила долину, я разжег свой маленький костерок под деревьями Я сидел там один, разогревая похлебку, чтобы наполнить желудок, и кипятя отвар дубовой коры, чтобы промыть рану. Я развязал тряпку на бедре и почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит.
– Иди к костру, если хочешь. Незачем прятаться в тени. – Это был эззарианский юноша.
Ему было лет пятнадцать. За все те дни, что я провел в отряде, он сказал мне не больше пары слов. Они с братом учились у меня, наблюдали, слушали, но не спешили знакомиться ближе.
Я жестом указал на котелок, но он отрицательно покачал головой и неловко опустился на землю напротив меня.
– Я просто хотел спросить… а у эззарийцев есть траурные песни?
– Да. – Я обмакнул бинт в кипящий дубовый отвар, стиснул зубы и прижал его к ране. – Они очень похожи на плачи сузейнийцев. – Сузейнийцы верили, что смерть – только первое из сотни испытаний на пути души, которая должна найти свой путь в земли смерти, причем эти земли были совсем даже не тем местом, в которое стоило стремиться, преодолевая такие сложности. – Но они нравятся мне больше. Они не такие безнадежные. Наши боги, Вердон и его сын Валдис, добрее Госсопара. Наши погребальные песни поются, чтобы отдать дань уважения мертвым и запечатлеть их в нашей памяти, – и еще утешить тех, кто остался.
– Я бы хотел… Я не знаю…
– Я научу тебя, если хочешь.
Он кивнул, свет костра отражался в его черных глазах. И мы начали готовиться к песнопению. Это действие само по себе уже утешало, даже больше чем слова. Но сначала я научил его словам, я произнес их по-эззариански, и мне показалось, что он не понимает этого языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Рога Друйи! Сейонн?!
Вот и надейся на угольный грим! Солдаты Кирила прорвались сквозь огонь и мчались к нам, не оставляя мне возможности убежать. Но в этот миг от выходящего в долину отряда мятежников отделилась темная тень. Всадник с раскинутыми в стороны руками… Блез. Я прыгнул, он как-то сумел подхватить меня и не замедлить хода, потом он резко развернул коня и погнал его к выходу в тошнотворное серое мерцание.
Когда я наконец смог отвести взгляд от черной спины моего спасителя, первое, что я увидел, – мертвое дерево. Точнее, ряды мертвых деревьев, сгоревший лес в каменистой лощине. Закопченные бревна и остатки печных труб говорили о том, что вместе с лесом была сожжена и деревня. Огонь был сильным и бушевал совсем недавно, из черной земли успело проклюнуться всего несколько пучков травы. Горный пейзаж вокруг нас не имел ничего общего с долиной у теснины. В небе сияло солнце, хотя я был насквозь мокрым от недавнего дождя.
Блез перекинул ногу через голову лошади и соскользнул на землю, пока я устало разглядывал новое место.
– Отдохнем здесь немного, а потом поедем домой, – произнес он. – Что с ногой?
Мои разодранные штаны были мокрыми не только от дождя. Теперь, когда шум битвы стих, бедро отчаянно заныло.
– Заживет, – ответил я, вдыхая чистый сухой воздух. – Нужно только перевязать чем-нибудь. – Он протянул мне руку, чтобы помочь слезть с лошади, но я покачал головой и спустился сам. Я был зол на него. Набег был глупый и ненужный. Обычное воровство. Двое погибли: смешливая Яллин и один из застенчивых юношей-эззарийцев. Я убил по крайней мере одного дерзийца… предав Александра… превратив себя в разбойника, и Кирил, именно Кирил, словно во всем мире не нашлось другого человека, видел меня. И все ради чего?
– Ты спас нас. Меня – дважды. – Блез стоял рядом со своим конем. Остальные молча сидели на земле. Несколько человек окружили оставшегося в живых юношу-эззарийца, утешая его. Тот второй, который остался у теснины, был его единственным братом.
Я уселся на камень и отрезал штанину. Одна из женщин принесла мне чистую ткань, заметив, что я собираюсь перевязывать рану обрывками штанов. Я кивком поблагодарил ее и занялся перевязкой, чувствуя, что Блез наблюдает за мной.
– Нам очень бы пригодились деньги, вырученные за этих лошадей, – начал он.
– Мы расплатились бы ими за погибших? – Я затянул повязку.
– Они верили, что это хороший план.
– Они верили в тебя. Придумай, что еще мы могли бы сделать с этим богатством.
Мы не сказали друг другу и половины того, что собирались. Я чувствовал, как сильно он переживает гибель товарищей. И он делал все, чтобы примириться со мной, хотя и не понимал причин моей злости. Я бы и сам не смог объяснить всего, но я ясно чувствовал, что разрушил что-то ценное и прекрасное. Однако я был уверен, что он не станет сочувствовать мне из-за потери этого чего-то только в том случае, если меня снова обратят в рабство. Подобный исход был бы самым безобидным.
Фаррол топтался в нескольких шагах от нас, словно мы с Блезом были очерчены магическим кругом, за который ему было запрещено заступать. Его круглое лицо покраснело, он метался, то делая шаг к Блезу, то снова отступая.
Я встал и потоптался на раненой ноге.
– Через пару дней все будет в порядке, – объявил я. – Тут нигде нет воды? Надо бы промыть.
Блез кивнул и махнул остальным, чтобы они садились на коней.
Магический круг исчез. Фаррол подскочил к Блезу:
– Я не знаю, как они вышли на нас. Это точно не Яккор. Он ненавидит этих дерзийских псов. – Он сверкнул на меня глазами. – Нас предал кто-то другой. Они не могли…
– Ты проклятый идиот! – крикнул я. – Я убил из-за тебя. Ты понятия не имеешь, что ты наделал.
– Поговорим об этом позже, – прервал Блез. – Теперь нам пора домой.
Я старался подавить свой гнев, разглядывая слои заклинания, пока Блез вел нас волшебными тропами по зеленым долинам Кувайских холмов. Если бы я не знал точно, что он использует магию, то никогда не заметил бы этого. Даже теперь, когда я знал, я не мог понять, из чего состоит заклятие. Я никогда не встречался с человеком, внутри которого так глубоко жили бы заклинания. Я словно пытался увидеть биение живого сердца, глядя сквозь плоть. Никакие способности к наблюдению, зрение, слух не помогали понять механизм движения.
Мы вернулись ночью. Костер не зажигали, он возвышался пирамидой в центре поляны, в долине Олень был подстрелен, но его разделили между воинами, чтобы они приготовили мясо на маленьких лагерных кострах. Пели по погибшей Яллин. У нее в долине жила сестра, она надела красную вуаль и начала траурное сузейнийское песнопение. Звуки разносились между деревьями, оплетая их своей паутиной, охватывая всех нас сетью печали.
Когда горестная музыка заполнила долину, я разжег свой маленький костерок под деревьями Я сидел там один, разогревая похлебку, чтобы наполнить желудок, и кипятя отвар дубовой коры, чтобы промыть рану. Я развязал тряпку на бедре и почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит.
– Иди к костру, если хочешь. Незачем прятаться в тени. – Это был эззарианский юноша.
Ему было лет пятнадцать. За все те дни, что я провел в отряде, он сказал мне не больше пары слов. Они с братом учились у меня, наблюдали, слушали, но не спешили знакомиться ближе.
Я жестом указал на котелок, но он отрицательно покачал головой и неловко опустился на землю напротив меня.
– Я просто хотел спросить… а у эззарийцев есть траурные песни?
– Да. – Я обмакнул бинт в кипящий дубовый отвар, стиснул зубы и прижал его к ране. – Они очень похожи на плачи сузейнийцев. – Сузейнийцы верили, что смерть – только первое из сотни испытаний на пути души, которая должна найти свой путь в земли смерти, причем эти земли были совсем даже не тем местом, в которое стоило стремиться, преодолевая такие сложности. – Но они нравятся мне больше. Они не такие безнадежные. Наши боги, Вердон и его сын Валдис, добрее Госсопара. Наши погребальные песни поются, чтобы отдать дань уважения мертвым и запечатлеть их в нашей памяти, – и еще утешить тех, кто остался.
– Я бы хотел… Я не знаю…
– Я научу тебя, если хочешь.
Он кивнул, свет костра отражался в его черных глазах. И мы начали готовиться к песнопению. Это действие само по себе уже утешало, даже больше чем слова. Но сначала я научил его словам, я произнес их по-эззариански, и мне показалось, что он не понимает этого языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103