Не мое дело докладывать об этом Натаниэлю. Я всего лишь смиренный слуга, делаю, что прикажут. К тому же он этого не заслужил.
— Ты с ней провел довольно много времени, — сказал он вдруг. — Она с тобой разговаривала?
Он взглянул на меня и тут же отвернулся.
— Не особо.
— Видимо, была слишком напугана.
— Да нет, напротив. Она меня слишком презирала.
Он хмыкнул.
— Жаль, что она была так своевольна. Она обладала кое-какими… замечательными качествами.
— Да ну? Неужели ты это заметил? А я-то думал, ты был слишком занят своим обещанием, которого не собирался выполнять, чтобы обращать на нее внимание.
Его щеки залились краской.
— У меня не было выбора, Бартимеус…
— Ой, вот только не надо про выбор! — перебил я. — У нее тоже был выбор: спасти тебя или позволить тебе умереть.
Он топнул ногой.
— Я не позволю тебе критиковать мои поступки…
— Вопрос не в поступках. Я говорю о твоей этике.
— А тем более мою этику! Кто из нас демон, ты или я? Тебе-то что за дело?
— Мне никакого дела до этого нет. Прежде я стоял подбоченясь, теперь скрестил руки на груди.
— Мне нет никакого дела до того, что скромная простолюдинка оказалась благороднее и порядочнее, чем ты когда-либо был, и тем более когда-либо будешь. Поступай, как знаешь.
— И буду!
— Вот и прекрасно!
— Вот и прекрасно!
Мы за несколько секунд довели друг друга до белого каления и уже готовы были сцепиться, но как-то все это было не вполне от души.
После короткой паузы, в течение которой парень пялился на угол камина, а я — на трещину в потолке, он нарушил молчание.
— Если тебя это интересует, — пробурчал он, — я поговорил с Девероксом и добился, чтобы детей Кавки выпустили из тюрьмы. Они уже в Праге. Это стоило мне кое-каких услуг, но я это сделал.
— Ах, как великодушно! — Я был не в настроении гладить его по головке.
Он нахмурился.
— Все равно это были всего лишь мелкие шпионы. Держать их в тюрьме не имело смысла.
— Разумеется. Снова молчание.
— Ладно, — сказал я наконец. — Все хорошо, что хорошо кончается. Ты получил все, чего хотел, — я обвел жестом пустую комнату. — Ты только погляди, сколько места! И ты сможешь напихать сюда столько шелка и серебра, сколько тебе заблагорассудится. Мало того, ты теперь могущественнее, чем когда-либо, и премьер-министр снова перед тобой в долгу, и из-под каблука Уайтвелл ты вырвался.
Он малость повеселел.
— Это правда!
— Разумеется, — продолжал я, — при этом у тебя нет друзей, ты совсем один, и все твои коллеги тебя боятся и только и мечтают тебе нагадить. А если ты сделаешься слишком могуществен, премьер-министром овладеет паранойя и он под каким-нибудь предлогом тебя уберет. Но ничего не поделаешь, у всех свои проблемы.
Он взглянул на меня злобно:
— Нечего сказать, милое пророчество!
— Я такой, на семь метров под землей вижу. И если не хочешь услышать еще чего-нибудь в том же духе, советую тебе отпустить меня немедленно. Твои полтора месяца истекли, и моей нынешней службе пришел конец. У меня вся сущность ноет, и та белая эмульсия мне надоела.
Он вдруг кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Я выполню наш уговор.
— А? О-о. Прекрасно…
Его согласие застигло меня врасплох. По правде говоря, я ожидал, что он снова примется торговаться, перед тем как отпустить меня. Это все равно, что делать покупки на восточном базаре: покупать не торгуясь просто неприлично. Но возможно, моему хозяину до сих пор было не по себе оттого, что он обманул девушку.
Как бы то ни было, он молча отвел меня в свою мастерскую на третьем этаже. На полу уже были начерчены основные пентакли, и все необходимое имелось под рукой.
Первые приготовления мы провели в гробовом молчании.
— Если хочешь знать, — язвительно заметил он, когда я уже стоял в пентакле, — я остаюсь не один. Вечером я иду в театр. Мой добрый друг Квентин Мейкпис пригласил меня на гала-премьеру своей последней пьесы.
— Ужас как интересно!
— Да, интересно! — Он изо всех сил старался выглядеть довольным. — Ну что, готов?
— Ага. — Я отвесил торжественный поклон. — Желаю волшебнику Джону Мэндрейку всего самого наилучшего. Пусть живет долго и счастливо и больше меня никогда не вызывает… Кстати, ты ничего не заметил?
Волшебник остановился с поднятыми руками, готовый произнести освобождающее заклятие.
— Что именно?
— Я не назвал тебя Натаниэлем. Это потому, что ты теперь скорее Мэндрейк, чем Натаниэль. Тот мальчик, который был Натаниэлем, исчезает и скоро исчезнет совсем.
— Ну и хорошо, — сухо сказал он. — Я рад, что ты наконец-то образумился.
Он прокашлялся.
— Ну вот. Прощай, Бартимеус.
— Прощай.
Он произнес заклинание, и я исчез. Я не успел ему сказать, что он так ничего и не понял.
КИТТИ
48
Миссис Гирнек простилась с ними у таможни, и Китти с Якобом одни побрели по причалу. Паром готовился к отплытию. Из труб шел дым, свежий бриз раздувал паруса. Последние путешественники поднимались на корму по трапу, накрытому веселеньким навесом, в то время как по другому трапу, ближе к носу, носильщики затаскивали багаж. В небе кружили крикливые чайки.
На Якобе была широкополая белая шляпа, сдвинутая на лоб, чтобы скрыть лицо, и темно-коричневый дорожный костюм. В руке, одетой в перчатку, он нес небольшой кожаный чемоданчик.
— Документы не забыл? — спросила Китти.
— В десятый раз говорю: не забыл!
Он был все еще слегка расстроен после расставания с матерью и оттого постоянно раздражался.
— Плыть недолго, — успокоила его Китти. — Завтра будешь уже на месте.
— Я знаю.
Он подергал шляпу за поля.
— Как ты думаешь, меня пропустят?
— Пропустят, конечно. Нас ведь никто не ищет, разве не так? Поддельный паспорт — это так, дополнительная предосторожность.
— Угу. Но мое лицо…
— Да на тебя никто и не взглянет лишний раз. Уж поверь мне.
— Ладно. А ты уверена, что не поедешь?..
— Я всегда могу приехать позже. Ты не хочешь отдать свой чемодан носильщику?
— Ага, сейчас…
— Ну, так сходи отдай. Я подожду здесь.
Якоб чуть заколебался, но отошел. Китти посмотрела, как он медленно пробирается сквозь суетящуюся толпу, и с удовлетворением отметила, что на него действительно никто не обращает внимания. На пароме засвистел свисток, где-то поблизости ударил колокол. На причале было полно народу: моряки, грузчики, торговцы спешили мимо, отдавались последние распоряжения, письма и пакеты переходили из рук в руки. Многие из отплывающих столпились у перил на палубе парома. Их лица возбужденно сияли, они весело переговаривались на разных языках. Люди из самых разных стран: из Европы, из Африки, из Византии, с Востока… Сердце Китти забилось быстрее при этой мысли. Она вздохнула. Ей тоже очень хотелось присоединиться к ним. Ну, может быть, со временем она так и сделает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Ты с ней провел довольно много времени, — сказал он вдруг. — Она с тобой разговаривала?
Он взглянул на меня и тут же отвернулся.
— Не особо.
— Видимо, была слишком напугана.
— Да нет, напротив. Она меня слишком презирала.
Он хмыкнул.
— Жаль, что она была так своевольна. Она обладала кое-какими… замечательными качествами.
— Да ну? Неужели ты это заметил? А я-то думал, ты был слишком занят своим обещанием, которого не собирался выполнять, чтобы обращать на нее внимание.
Его щеки залились краской.
— У меня не было выбора, Бартимеус…
— Ой, вот только не надо про выбор! — перебил я. — У нее тоже был выбор: спасти тебя или позволить тебе умереть.
Он топнул ногой.
— Я не позволю тебе критиковать мои поступки…
— Вопрос не в поступках. Я говорю о твоей этике.
— А тем более мою этику! Кто из нас демон, ты или я? Тебе-то что за дело?
— Мне никакого дела до этого нет. Прежде я стоял подбоченясь, теперь скрестил руки на груди.
— Мне нет никакого дела до того, что скромная простолюдинка оказалась благороднее и порядочнее, чем ты когда-либо был, и тем более когда-либо будешь. Поступай, как знаешь.
— И буду!
— Вот и прекрасно!
— Вот и прекрасно!
Мы за несколько секунд довели друг друга до белого каления и уже готовы были сцепиться, но как-то все это было не вполне от души.
После короткой паузы, в течение которой парень пялился на угол камина, а я — на трещину в потолке, он нарушил молчание.
— Если тебя это интересует, — пробурчал он, — я поговорил с Девероксом и добился, чтобы детей Кавки выпустили из тюрьмы. Они уже в Праге. Это стоило мне кое-каких услуг, но я это сделал.
— Ах, как великодушно! — Я был не в настроении гладить его по головке.
Он нахмурился.
— Все равно это были всего лишь мелкие шпионы. Держать их в тюрьме не имело смысла.
— Разумеется. Снова молчание.
— Ладно, — сказал я наконец. — Все хорошо, что хорошо кончается. Ты получил все, чего хотел, — я обвел жестом пустую комнату. — Ты только погляди, сколько места! И ты сможешь напихать сюда столько шелка и серебра, сколько тебе заблагорассудится. Мало того, ты теперь могущественнее, чем когда-либо, и премьер-министр снова перед тобой в долгу, и из-под каблука Уайтвелл ты вырвался.
Он малость повеселел.
— Это правда!
— Разумеется, — продолжал я, — при этом у тебя нет друзей, ты совсем один, и все твои коллеги тебя боятся и только и мечтают тебе нагадить. А если ты сделаешься слишком могуществен, премьер-министром овладеет паранойя и он под каким-нибудь предлогом тебя уберет. Но ничего не поделаешь, у всех свои проблемы.
Он взглянул на меня злобно:
— Нечего сказать, милое пророчество!
— Я такой, на семь метров под землей вижу. И если не хочешь услышать еще чего-нибудь в том же духе, советую тебе отпустить меня немедленно. Твои полтора месяца истекли, и моей нынешней службе пришел конец. У меня вся сущность ноет, и та белая эмульсия мне надоела.
Он вдруг кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Я выполню наш уговор.
— А? О-о. Прекрасно…
Его согласие застигло меня врасплох. По правде говоря, я ожидал, что он снова примется торговаться, перед тем как отпустить меня. Это все равно, что делать покупки на восточном базаре: покупать не торгуясь просто неприлично. Но возможно, моему хозяину до сих пор было не по себе оттого, что он обманул девушку.
Как бы то ни было, он молча отвел меня в свою мастерскую на третьем этаже. На полу уже были начерчены основные пентакли, и все необходимое имелось под рукой.
Первые приготовления мы провели в гробовом молчании.
— Если хочешь знать, — язвительно заметил он, когда я уже стоял в пентакле, — я остаюсь не один. Вечером я иду в театр. Мой добрый друг Квентин Мейкпис пригласил меня на гала-премьеру своей последней пьесы.
— Ужас как интересно!
— Да, интересно! — Он изо всех сил старался выглядеть довольным. — Ну что, готов?
— Ага. — Я отвесил торжественный поклон. — Желаю волшебнику Джону Мэндрейку всего самого наилучшего. Пусть живет долго и счастливо и больше меня никогда не вызывает… Кстати, ты ничего не заметил?
Волшебник остановился с поднятыми руками, готовый произнести освобождающее заклятие.
— Что именно?
— Я не назвал тебя Натаниэлем. Это потому, что ты теперь скорее Мэндрейк, чем Натаниэль. Тот мальчик, который был Натаниэлем, исчезает и скоро исчезнет совсем.
— Ну и хорошо, — сухо сказал он. — Я рад, что ты наконец-то образумился.
Он прокашлялся.
— Ну вот. Прощай, Бартимеус.
— Прощай.
Он произнес заклинание, и я исчез. Я не успел ему сказать, что он так ничего и не понял.
КИТТИ
48
Миссис Гирнек простилась с ними у таможни, и Китти с Якобом одни побрели по причалу. Паром готовился к отплытию. Из труб шел дым, свежий бриз раздувал паруса. Последние путешественники поднимались на корму по трапу, накрытому веселеньким навесом, в то время как по другому трапу, ближе к носу, носильщики затаскивали багаж. В небе кружили крикливые чайки.
На Якобе была широкополая белая шляпа, сдвинутая на лоб, чтобы скрыть лицо, и темно-коричневый дорожный костюм. В руке, одетой в перчатку, он нес небольшой кожаный чемоданчик.
— Документы не забыл? — спросила Китти.
— В десятый раз говорю: не забыл!
Он был все еще слегка расстроен после расставания с матерью и оттого постоянно раздражался.
— Плыть недолго, — успокоила его Китти. — Завтра будешь уже на месте.
— Я знаю.
Он подергал шляпу за поля.
— Как ты думаешь, меня пропустят?
— Пропустят, конечно. Нас ведь никто не ищет, разве не так? Поддельный паспорт — это так, дополнительная предосторожность.
— Угу. Но мое лицо…
— Да на тебя никто и не взглянет лишний раз. Уж поверь мне.
— Ладно. А ты уверена, что не поедешь?..
— Я всегда могу приехать позже. Ты не хочешь отдать свой чемодан носильщику?
— Ага, сейчас…
— Ну, так сходи отдай. Я подожду здесь.
Якоб чуть заколебался, но отошел. Китти посмотрела, как он медленно пробирается сквозь суетящуюся толпу, и с удовлетворением отметила, что на него действительно никто не обращает внимания. На пароме засвистел свисток, где-то поблизости ударил колокол. На причале было полно народу: моряки, грузчики, торговцы спешили мимо, отдавались последние распоряжения, письма и пакеты переходили из рук в руки. Многие из отплывающих столпились у перил на палубе парома. Их лица возбужденно сияли, они весело переговаривались на разных языках. Люди из самых разных стран: из Европы, из Африки, из Византии, с Востока… Сердце Китти забилось быстрее при этой мысли. Она вздохнула. Ей тоже очень хотелось присоединиться к ним. Ну, может быть, со временем она так и сделает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136