«Доброй ночи, — говорю, — не просветите, любезная, откуда столько игрушек взялось? Или Дед Мороз с некоторых пор открыл в вашем городке филиал, чтобы с севера на своем горбу все не волочь?»
Она улыбнулась моей незатейливой шутке и покачала головой.
«Нет, — отвечает, — дело в другом».
И молчит.
«Ладно, — говорю, — не буду вас утомлять расспросами, скажите лучше, сколько стоит это удовольствие», — и показываю на большую, с двухлетнего мальчишку, собаку. А собака та удивительная: кожа у нее белая, а пятна — черные. Детям такие нравятся, потому что есть один диснеевский мультик и там эти собаки за главных героев. Правда, в породах я никогда силен не был, поэтому как зовут черно-белых красавцев, не помнил.
Женщина в ответ только качает головой.
«Зачем, — спрашивает, — вам?»
«Да, — подумал я, — с такими вопросами долго тебе с товаром носиться».
Но почему-то не ушел от нее, как следовало бы, а продолжал выпытывать.
«Знаете, — отвечаю, — люблю долгими зимними вечерами лежать на ковре у телевизора и играть. Я понимаю, что это неправильно, что мальчики должны отдавать предпочтение солдатикам, а не куклам, но так уже эти солдатики осточертели! — не поверите».
«Не верю», — улыбнулась женщина. «Врете вы все, наверняка ведь внуку покупаете».
«Ну внуку. А что, моему внуку такую игрушку нельзя? Почему? Или вы просто их не продаете?»
«Да продаю, — вздохнула она, — куда ж мне деваться? Только… не покупайте вы ее, ладно? Приедете домой, сходите в магазин…»
«Не могу, — объясняю, — нужно непременно белорусскую. Вы же знаете этих современных детей с их современными играми. Представьте, внук считает игрушечные ярлычки паспортами. У него каждый звереныш с документом. Одним словом, какая жизнь, такая и игра».
«Это вы точно сказали», — она словно встрепенулась вся. Неприметная с виду, в платьице невзрачном, с волосами, собранными в «кулачок», эта женщина неожиданно проявилась совсем по-другому: в глазах ее мелькнула такая мука, что я даже вздрогнул, невольно делая шаг назад.
«Это вы точно сказали», — повторила она притихшим голосом. «Какая жизнь, такая и игра. Не покупайте, езжайте себе по добру — по здорову».
«Никак не могу. Но если… если вы не можете продать, то я пойду к кому-нибудь другому, не беспокойтесь».
«А какая разница?»
«Это вы у меня спрашиваете?» — удивился я. «Откуда ж мне знать?!»
«Послушайте, — сказала она, и протянув руку, взяла меня за кисть, — послушайте, у вас была в детстве любимая игрушка?»
«Конечно. Но при чем…»
«Что? Что это было?»
Я помедлил. Все-таки нелегко рассказывать такое незнакомым людям: это почти интимная подробность, и чем ты старше, тем более личными становятся подобные воспоминания. Однако же я ответил: «Набор солдатиков. Помните, были такие…»
Она оборвала меня: «Подождите. Не то. Я говорю о любимой игрушке, а не о любимых солдатиках. Любимой мягкой игрушке. Той, с которой вы ложились в кроватку, с которой засыпали, которую пытались кормить шоколадом и никогда — манной кашей, потому что она, как и вы, терпеть не могла манную кашу…»
«Откуда вы знаете?!»
Женщина улыбнулась: «Какой же ребенок любит манную кашу?»
«Вы правы, у меня была такая игрушка. Собственно, я почему сразу не догадался? — я же никогда не называл его игрушкой. Он был чем-то большим, нежели просто вещь».
«Что это было?»
«Лева. Маленький голубоглазый львенок. Вы угадали, я на самом деле ложился с ним в кровать — (честно говоря, даже не мог заснуть без него, когда однажды Лева порвался, и мать взяла его, чтобы зашить). …Его звали Лева».
«Ведь правда, он был почти как человек?»
«Правда», — я потянулся за сигаретами. Эта женщина заставила меня вспомнить такое дремучее прошлое… Но, по правде говоря, я обрадовался этим воспоминаниям.
«Он был словно ваш маленький брат», — сказала она. «Ваша маленькая копия, я права?»
«Вы психолог?»
Женщина грустно улыбнулась: «Когда работаешь на фабрике мягких игрушек, поневоле начинаешь разбираться в подобных вещах. Видите ли, у вас, как и у тысячи тысяч других людей, в детстве был вот такой плюшевый братец. И вы росли вместе с ним — до определенного момента, а потом оказалось, что он уже не может рости дальше, и вы распростились. Он остался в Детстве, а вы ушли в Отрочество, если так можно выразиться. То же самое, по сути, происходит, с каждым ребенком. А знаете, почему?»
Я совершенно честно ответил, что не знаю.
«Потому что каждому ребенку нужен такой вот игрушечный друг. В маленьком человеке слишком много того, что сейчас принято называть энергией: мысли, чувства, эмоции, побуждения, смех, слезы, удивление… Боже мой, всего и не перечислить! А родители всегда заняты, они на работе; а бабушки с дедушками в нынешние времена редко нянчатся с внуками — им тоже приходится зарабатывать на жизнь. И все, что возникает в ребенке и должно выплеснуться, выплескивается на Любимую Игрушку. Да-да, именно с большой буквы.
Где-то я читала, что растения могут слушать музыку. «Музыку»! А в ребенке бурлит такой водоворот энергий… куда там музыке! И все это, как правило, направлено на игрушку».
«… И игрушка становится одушевленной!» — закончил я.
«Вы совершенно зря иронизируете. Поймите, ничто не возникает из ничего и не уходит в никуда. Кажется, еще Ломоносов понял, хотя и до него, наверное, знали.
Вы видели когда-нибудь, как старые-престарые бабушки преображаются, стоит им лишь часок-другой побыть с внучонком? …А читают, читают в газетах про энергетических вампиров, обвешиваются чесноком, как гранатами! — вот вам, вампиризм в чистом виде. Только называть его лучше симбиозом. Или паразитизмом, как больше нравится. В конце концов, ребенок не страдает (как правило) от того, что бабушка «прибирает к рукам» немножко его энергии: эта энергия и так хлещет через край…»
«И попадает на игрушку».
«Да, попадает на игрушку. Наматывается на нее, как нитки на катушку. И с какого-то момента времени не только ребенок воздействует на любимого медвежонка, но и наоборот. Возникает взаимосвязь».
«Слушайте, — спросил я, — вы часом не ведьма?»
Женщина тихонько вздохнула: «Наверное, ведьма. Бабка у меня была… лечила всех… и вообще. Говорили про нее всякое. Но если я и ведьма, то ведьма не ученая и, как это принято сейчас говорить, не практикующая. Не боитесь?»
«Да нет, вроде».
«Ну тогда я продолжу.
…Собственно, и продолжать-то нечего. Ясно и так: энергия «наматывается» на игрушку не только от ребенка. Представьте: гостиная комната, телевизор, а напротив — сидит в модной итальянской стенке плюшевый заяц. Как украшение. Молодожены смотрят по коммерческим каналам боевики с кровью и «ждут» ребенка. Появляется ребенок, и заяц, «наглядевшийся» всяких там мордобоев торжественно сыну (или дочери) вручается:
1 2 3 4