Он убьет monsieur Бернака!
– Где он? – крикнул Саварей.
– Там, в библиотеке! Дверь с зеленой занавесью!
Снова раздался отчаянный крик, перешедший в хрипенье. Мы услышали глухой отрывистый треск; что-то захрустело, словно сломанный хрящ… Один я хорошо понимал значение этого звука. Мы бросились в комнату, но и отважный Саварей, и безгранично смелый гусар мгновенно отпрянули назад при виде ужасной картины, представившейся нам!
Когда убийца ворвался в библиотеку, мой дядя сидел у письменного стола, спиною к двери. Без сомнения, первый крик, услышанный нами, был его криком испуга при виде этой косматой головы, наклонившейся над ним, а второй он испустил тогда, когда ужасные руки коснулись его шеи. Бернак уже не мог подняться с кресла, парализованный страхом; он продолжал сидеть спиною к двери. Когда мы вбежали в библиотеку, голова дяди была уже свернута совершенно назад, и мы видели искаженное и налитое кровью лицо Бернака, обращенное к нам, хотя туловище Бернака было обращего к окну! Я часто видел потом во сне это худое, изможденное лицо с выкатившимися глазами, с открытым ртом и свернутой шеей! Около него стоял Туссак, скрестивши руки на груди; его лицо сияло торжеством.
– К сожалению, друзья мои, – сказал он, – вы немного опоздали! Я расплатился с моими долгами!
– Сдавайся! – крикнул Саварей.
– Ну стреляйте-же, стреляйте, крикнул Туссак. – Вы думаете, я боюсь вас, ничтожная мелюзга?! Напрасная мечта! Вам не удастся взять меня живым! О! Я выбью эту мысль из ваших голов!
В один мин он схватил тяжелое кресло, поднял его над головой и стремительно бросился на нас. Мы выстрелили в него все трое, но ничто не могло остановить сильного, как стихия, великана. Кровь лила ручьями из его ран; он бешено размахивал креслом, но силы уже изменяли Туссаку. Неожиданно ударил он креслом по краю стола, раздробив его на мельчайшие кусочки. Затем Туссак, совершенно уже обезумев, бросился на Саварея, мигом подмял его под себя, и, прежде чем мы успели поймать Туссака за руки, он уже успел схватить Саварея за подбородок, с целью свернуть ему шею. Мы все трое обладали достаточной физической силой, но этот зверь, даже тяжело раненый, был сильнее нас всех вместе взятых. Туссак, выпустив Саварея, стал порывисто вырываться из наших рук, но мы, напрягая все силы, все сильнее и сильнее сжимали великана.
Он истекал кровью. С каждой минутой силы оставляли его. С неимоверным усилием Туссак встал на ноги, точно медведь, с впившимися в него со всех сторон собаками; его колени подогнулись, и с криком гнева и отчаяния, от которого задрожали стекла в окнах, Туссак упал на пол и более не двигался. Точно черная масса затравленного зверя, лежал он на полу; его всклокоченная борода торчала кверху. Мы, задыхаясь, стояли вокруг, готовые снова броситься на него. Но Туссак уже был мертв! Саварей смертельно бледный, обессилевший, оперся рукою о край стола. Он еще не мог оправиться от железных тисков этого человека.
– Мне кажется, я боролся с медведем! – сказал он. Однако все же во Франции стало одним опасным человеком меньше, и император может более не опасаться этого отважного врага. А ведь он был чертовски смел! – Какой солдат мог бы выйти из него! – задумчиво сказал Жерар. – Он был бы пригоден как раз для гусар из Берчени. Да, плохо он поступил, идя против воли императора!
Я сел на диван, истомленный и совсем больной, с истерзанными нервами. Такая сцена не только для меня, но и для человека, уже больше испытавшего, с более крепкими нервами, была слишком тяжела! Саварей дал нам по несколько глотков коньяку из своей походной фляги и затем, сорвав одну из занавесей, прикрыл ею ужасную фигуру дяди Бернака.
– Нам больше здесь нечего делать! – сказал он. Надо поторопиться с рапортом к императору. Заберите, господа, все бумаги Бернака, потому что многие из них могут нам быть полезны при раскрытии других заговоров! Говоря это, он вместе с нами собирал все документы, разложенные по столу. В числе их было письмо, лежавшее перед Бернаком на столе, которое он, казалось, только что написал, когда вошел Туссак.
– Что это такое? – сказал Саварей, глядя на письмо. Я думаю, что наш приятель Бернак был не менее опасным субъектом, чем Туссак. «Мой дорогой Катулл, – начал читать письмо Саварей, – я прошу прислать мне еще склянку с той же жидкостью, которую вы прислали мне три года назад. Я говорю о том миндальном отваре, который не оставляет никаких следов. Мне он понадобится на будущей неделе. Умоляю вас не спутать! Вы можете всегда рассчитывать на меня, если вам надо будет обратиться за чем-нибудь к миператору.» – Адресовано известному химику в Амьен, – сказал Саварей, поворачивая конверт. – Так он был способен отравлять людей! Ко всем своим добродетелям он добавлял еще и эту. Я не могу догадаться, для кого он мог готовить этот миндвльный отвар, который не оставляет ни малейших следов! – Да! это странно, – прошептал я.
Я не хотел сказать, что отвар готовился для меня! Ведь все же он был мой дядя, и к тому же Бернака уже не было в живых. К чему было говорить более?!
17. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Генерал Саварей отправился с рапортом прямо к Пон де Брик к императору, тогда как я и Жерар приехали ко мне, чтобы поболтать за бутылкой вина. Я думал застать Сибилль у себя, но, к моему удивлению, ее и след простыл, и никто не знал, куда она исчезла.
Ранним утром на другой день меня разбудил вестовой императора. – Император желает видеть вас, monsieur де Лаваль, – сказал он. – Где?
– В Пон де Брик!
Для того, чтобы выиграть в глазах Наполеона, нужно было быть прежде всего точным. Поэтому через десять минут я уже был на лошади, а через полчаса примчался в замок. Поднявшись по лестнице, я взошел в комнату Жозефины, где был также и Наполеон.
Императрица полулежала на кушетке в очаровательном кружевном на розовой подкладке капоте; Наполеон энергически шагал по комнате, одетый в весьма странный костюм, который он обыкновенно надевал в свободные от официальных занятий часы. На нем был белый халат, пунцовые турецкие туфли; голова была повязана белым шелковым платком; весь этот костюм придавал ему вид плантатора в Вест-Индии.
По сильному запаху одеколона я мог судить, что Наполеон только что вышел из ванны. Он был в прекрасном настроении духа, которое, по обыкновению сообщалось и Жозефине, так что меня встретили веселые смеющиеся лица. Трудно было поверить, что это доброе ласковое выражение лица, глаза, светящиеся гениальным умом, принадлежали тому же человеку, который в прошлую ночь пронесся по комнатам этого залика, как бурный вихрь, оставляя за собою увлажненные слезами щеки и унылые, грустно поникшие лица.
– Славный дебют для моего адьютанта! – сказал он. – Саварей рассказал мне все, что случилось вчера, и могу сказать, что вы ловко воспользовались обстоятельствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Где он? – крикнул Саварей.
– Там, в библиотеке! Дверь с зеленой занавесью!
Снова раздался отчаянный крик, перешедший в хрипенье. Мы услышали глухой отрывистый треск; что-то захрустело, словно сломанный хрящ… Один я хорошо понимал значение этого звука. Мы бросились в комнату, но и отважный Саварей, и безгранично смелый гусар мгновенно отпрянули назад при виде ужасной картины, представившейся нам!
Когда убийца ворвался в библиотеку, мой дядя сидел у письменного стола, спиною к двери. Без сомнения, первый крик, услышанный нами, был его криком испуга при виде этой косматой головы, наклонившейся над ним, а второй он испустил тогда, когда ужасные руки коснулись его шеи. Бернак уже не мог подняться с кресла, парализованный страхом; он продолжал сидеть спиною к двери. Когда мы вбежали в библиотеку, голова дяди была уже свернута совершенно назад, и мы видели искаженное и налитое кровью лицо Бернака, обращенное к нам, хотя туловище Бернака было обращего к окну! Я часто видел потом во сне это худое, изможденное лицо с выкатившимися глазами, с открытым ртом и свернутой шеей! Около него стоял Туссак, скрестивши руки на груди; его лицо сияло торжеством.
– К сожалению, друзья мои, – сказал он, – вы немного опоздали! Я расплатился с моими долгами!
– Сдавайся! – крикнул Саварей.
– Ну стреляйте-же, стреляйте, крикнул Туссак. – Вы думаете, я боюсь вас, ничтожная мелюзга?! Напрасная мечта! Вам не удастся взять меня живым! О! Я выбью эту мысль из ваших голов!
В один мин он схватил тяжелое кресло, поднял его над головой и стремительно бросился на нас. Мы выстрелили в него все трое, но ничто не могло остановить сильного, как стихия, великана. Кровь лила ручьями из его ран; он бешено размахивал креслом, но силы уже изменяли Туссаку. Неожиданно ударил он креслом по краю стола, раздробив его на мельчайшие кусочки. Затем Туссак, совершенно уже обезумев, бросился на Саварея, мигом подмял его под себя, и, прежде чем мы успели поймать Туссака за руки, он уже успел схватить Саварея за подбородок, с целью свернуть ему шею. Мы все трое обладали достаточной физической силой, но этот зверь, даже тяжело раненый, был сильнее нас всех вместе взятых. Туссак, выпустив Саварея, стал порывисто вырываться из наших рук, но мы, напрягая все силы, все сильнее и сильнее сжимали великана.
Он истекал кровью. С каждой минутой силы оставляли его. С неимоверным усилием Туссак встал на ноги, точно медведь, с впившимися в него со всех сторон собаками; его колени подогнулись, и с криком гнева и отчаяния, от которого задрожали стекла в окнах, Туссак упал на пол и более не двигался. Точно черная масса затравленного зверя, лежал он на полу; его всклокоченная борода торчала кверху. Мы, задыхаясь, стояли вокруг, готовые снова броситься на него. Но Туссак уже был мертв! Саварей смертельно бледный, обессилевший, оперся рукою о край стола. Он еще не мог оправиться от железных тисков этого человека.
– Мне кажется, я боролся с медведем! – сказал он. Однако все же во Франции стало одним опасным человеком меньше, и император может более не опасаться этого отважного врага. А ведь он был чертовски смел! – Какой солдат мог бы выйти из него! – задумчиво сказал Жерар. – Он был бы пригоден как раз для гусар из Берчени. Да, плохо он поступил, идя против воли императора!
Я сел на диван, истомленный и совсем больной, с истерзанными нервами. Такая сцена не только для меня, но и для человека, уже больше испытавшего, с более крепкими нервами, была слишком тяжела! Саварей дал нам по несколько глотков коньяку из своей походной фляги и затем, сорвав одну из занавесей, прикрыл ею ужасную фигуру дяди Бернака.
– Нам больше здесь нечего делать! – сказал он. Надо поторопиться с рапортом к императору. Заберите, господа, все бумаги Бернака, потому что многие из них могут нам быть полезны при раскрытии других заговоров! Говоря это, он вместе с нами собирал все документы, разложенные по столу. В числе их было письмо, лежавшее перед Бернаком на столе, которое он, казалось, только что написал, когда вошел Туссак.
– Что это такое? – сказал Саварей, глядя на письмо. Я думаю, что наш приятель Бернак был не менее опасным субъектом, чем Туссак. «Мой дорогой Катулл, – начал читать письмо Саварей, – я прошу прислать мне еще склянку с той же жидкостью, которую вы прислали мне три года назад. Я говорю о том миндальном отваре, который не оставляет никаких следов. Мне он понадобится на будущей неделе. Умоляю вас не спутать! Вы можете всегда рассчитывать на меня, если вам надо будет обратиться за чем-нибудь к миператору.» – Адресовано известному химику в Амьен, – сказал Саварей, поворачивая конверт. – Так он был способен отравлять людей! Ко всем своим добродетелям он добавлял еще и эту. Я не могу догадаться, для кого он мог готовить этот миндвльный отвар, который не оставляет ни малейших следов! – Да! это странно, – прошептал я.
Я не хотел сказать, что отвар готовился для меня! Ведь все же он был мой дядя, и к тому же Бернака уже не было в живых. К чему было говорить более?!
17. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Генерал Саварей отправился с рапортом прямо к Пон де Брик к императору, тогда как я и Жерар приехали ко мне, чтобы поболтать за бутылкой вина. Я думал застать Сибилль у себя, но, к моему удивлению, ее и след простыл, и никто не знал, куда она исчезла.
Ранним утром на другой день меня разбудил вестовой императора. – Император желает видеть вас, monsieur де Лаваль, – сказал он. – Где?
– В Пон де Брик!
Для того, чтобы выиграть в глазах Наполеона, нужно было быть прежде всего точным. Поэтому через десять минут я уже был на лошади, а через полчаса примчался в замок. Поднявшись по лестнице, я взошел в комнату Жозефины, где был также и Наполеон.
Императрица полулежала на кушетке в очаровательном кружевном на розовой подкладке капоте; Наполеон энергически шагал по комнате, одетый в весьма странный костюм, который он обыкновенно надевал в свободные от официальных занятий часы. На нем был белый халат, пунцовые турецкие туфли; голова была повязана белым шелковым платком; весь этот костюм придавал ему вид плантатора в Вест-Индии.
По сильному запаху одеколона я мог судить, что Наполеон только что вышел из ванны. Он был в прекрасном настроении духа, которое, по обыкновению сообщалось и Жозефине, так что меня встретили веселые смеющиеся лица. Трудно было поверить, что это доброе ласковое выражение лица, глаза, светящиеся гениальным умом, принадлежали тому же человеку, который в прошлую ночь пронесся по комнатам этого залика, как бурный вихрь, оставляя за собою увлажненные слезами щеки и унылые, грустно поникшие лица.
– Славный дебют для моего адьютанта! – сказал он. – Саварей рассказал мне все, что случилось вчера, и могу сказать, что вы ловко воспользовались обстоятельствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45