Месье Легро был весьма озадачен, когда услышал, что его спасение зависит только от того, достаточна ли глубина в ближайшем проливе — а этого, как признались рыбаки, они не ведали. Когда лодка подошла к нам, невыносимый шум и неразбериха на борту только усилились. Все это время фрегат быстро приближался, и через полчаса он несомненно оказался бы на расстоянии пушечного выстрела. Все-таки в погоне есть что-то пьянящее. Зная, что в руках французов я вовсе не могу рассчитывать на справедливость, я все же ощущал непреодолимое желание ускользнуть от «англичанина». Понимая, что нельзя терять времени, я живо обратился к месье Легро, предложив ему отправиться вместе со мной в рыбацкой лодке и исследовать пролив самим. При надлежащей ловкости можно было управиться с этим за пятнадцать минут, тогда мы бы поняли, вести ли сквозь него судно или прибиться к скале и попытаться затем спасти все, что можно из груза с помощью лихтеров.
На борту судна не может быть никакого порядка без хладнокровия, тишины и подчинения старшему по званию. Суетливый моряк, как правило, плохой моряк; после приобретения общих знаний и навыков невозмутимость и спокойствие совершенно необходимы в этом ремесле. Ни один настоящий офицер никогда не поднимет шума, разве повысит голос, когда рев стихий мешает слышать его. В те дни даже на французских военных судах не знали такого важного секрета, что уж говорить о каперах. Гам, стоявший у трапа с подветренного борта «Рассвета», я могу уподобить только тому, который поднимают фламандские торговки рыбой, когда к берегу причаливают лодки с их товаром. Сравнивать гвалт на Биллингсгейтnote 101 с криками этих женщин — значит допустить вопиющую несправедливость в отношении фламандских женщин, ведь английское хладнокровие не сравнить с фламандским. Как только я изложил свой план, раздались бурные возгласы одобрения, и матросы с капера кубарем посыпались в лодку, не соблюдая порядка и даже не дожидаясь приказа. Этот поток унес и месье Легро, а когда рыбаки отчалили, на судне осталось только три француза — всех прочих, влекомых горячим желанием принести пользу напополам со страхом английской плавучей тюрьмы, как ветром сдуло.
Даже Диоген веселился, наблюдая за тем, как судно столь нежданно переходит в наши руки. То, что французы не собирались возвращаться, было так же очевидно, как и то, что они хотели покинуть судно. Одним словом, наши захватчики были в полном смятении — они поддались порыву, ни о чем не задумываясь.
— Будьте так любезны, месье Уоллингфорд, — кричал Легро, когда лодка стала отходить от борта судна, — когда мы замашем шапками, распустите марсель и ведите судно к проливу.
— Да, конечно, — отвечал я, — предоставьте это мне — уж я распущу марсели и ускользну от Джона Булля.
Эти слова были произнесены на французском, и, услышав их, все, сидевшие в лодке, закричали: «Bon!»note 102 и «Vive la France!»note 103. Я не берусь сказать, о чем они помышляли, но, если они думали, что им суждено вновь оказаться на борту «Рассвета», они плохо знали людей, которых оставили на нем. Что до трех французов, мы с Марблом на пару легко бы управились с ними, но я был рад, что они здесь, ведь их можно было заставить тянуть шкоты и брасопить реи.
Когда месье Легро столь необычным образом передал судно под мою команду, оно несло три марселя, бизань и стаксель, грота-рей стоял прямо. Прежде всего мне нужно было забрать ветер в марсель и набрать ход. Все это вскоре было проделано; и я взял курс на скалы, которые стали быстро приближаться к нашей наветренной скуле; я решился подойти к ним сколь можно ближе, думая тем отпугнуть англичан, так чтобы они держались на значительном расстоянии. Правда, я мог потерпеть кораблекрушение, но даже это казалось мне более предпочтительным, чем вновь оказаться в руках англичан, когда мы только из них вырвались. Когда-нибудь, через год-два, происшествие с «Быстрым», наверное, забылось бы, но, пока то или иное событие свежо в памяти, не хочется, чтобы оно повторилось. По крайней мере, тогда я рассуждал так и поступил соответственно со своими мыслями.
«Рассвет» снова был под моей командой, и теперь мне нужно было только не подпускать фрегат на пушечный выстрел, а о месье Легро я больше не думал. Сначала матросы с капера, похоже, решили, что, набрав ход, я просто выполнял их указания, но, как только они заметили, что судно идет к подветренному берегу пролива, страшная догадка блеснула в их затуманенных страхом головах. Это произошло не раньше, чем они удостоверились в том, что вода достаточно глубока для прохода судна; давно мне не приходилось видеть такой ажитации, которая последовала за этим открытием: они изо всех сил замахали куртками и засаленными шапками. Однако, оставив без внимания все эти сигналы и возгласы, «Рассвет» уходил прочь, реи его были слегка отведены, ветер на траверзе, и шел он вдоль побережья в такой близости от островов, что подходить ближе было уже опасно. Что до фрегата, он все еще шел в бейдевинд, рассчитывая подальше зайти против ветра, чтобы добыча наверняка не ускользнула от него. В тот момент нас разделяла всего одна лига.
Едва месье Легро постиг, какую шутку я сыграл с ним, он бросился в погоню на своей рыбацкой лодке, поставив парус и пытаясь разогнать свою неповоротливую посудину с помощью полдюжины весел. Тогда я распустил фок, выбрал и растянул грот-брамсель; не то чтобы я боялся лодки, просто я хотел, если возможно, избежать кровопролития. Помимо прочих оплошностей, которые допустили французы, спеша удрать от фрегата, они бросили на борту шесть или восемь мушкетов и несколько патронных ящиков. С этим оружием нам ничего не стоило напустить страху на капера, он и близко не посмел бы подойти к нам. Кроме того, у меня были револьверы, двуствольные и заряженные хорошими патронами. Единственную угрозу, таким образом, представляли англичане.
Месье Легро, наверное, рассудил иначе, ибо он с воодушевлением и видимым упорством преследовал нас. Но, несмотря на все его рвение, «Рассвет» ушел от него, делая почти шесть узлов. Зато фрегат приближался со скоростью восемь узлов, и через час — самое большее через два — он неизбежно подошел бы к нам на пушечный выстрел; нам надо было добиться преимущества посредством искусной навигации на мелководье.
Будучи за год до описываемых событий в Бордо, я приобрел там морскую карту французского побережья вместе с книгой, содержавшей указания, подобные тем, какие можно найти в отечественном «Прибрежном лоцмане». Я, разумеется, взял их с собой, и они теперь сослужили мне хорошую службу. В книге рассказывалось о том, что острова, у которых мы находились, разделены узкими глубоководными проливами, где главную опасность представляют подводные рифы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
На борту судна не может быть никакого порядка без хладнокровия, тишины и подчинения старшему по званию. Суетливый моряк, как правило, плохой моряк; после приобретения общих знаний и навыков невозмутимость и спокойствие совершенно необходимы в этом ремесле. Ни один настоящий офицер никогда не поднимет шума, разве повысит голос, когда рев стихий мешает слышать его. В те дни даже на французских военных судах не знали такого важного секрета, что уж говорить о каперах. Гам, стоявший у трапа с подветренного борта «Рассвета», я могу уподобить только тому, который поднимают фламандские торговки рыбой, когда к берегу причаливают лодки с их товаром. Сравнивать гвалт на Биллингсгейтnote 101 с криками этих женщин — значит допустить вопиющую несправедливость в отношении фламандских женщин, ведь английское хладнокровие не сравнить с фламандским. Как только я изложил свой план, раздались бурные возгласы одобрения, и матросы с капера кубарем посыпались в лодку, не соблюдая порядка и даже не дожидаясь приказа. Этот поток унес и месье Легро, а когда рыбаки отчалили, на судне осталось только три француза — всех прочих, влекомых горячим желанием принести пользу напополам со страхом английской плавучей тюрьмы, как ветром сдуло.
Даже Диоген веселился, наблюдая за тем, как судно столь нежданно переходит в наши руки. То, что французы не собирались возвращаться, было так же очевидно, как и то, что они хотели покинуть судно. Одним словом, наши захватчики были в полном смятении — они поддались порыву, ни о чем не задумываясь.
— Будьте так любезны, месье Уоллингфорд, — кричал Легро, когда лодка стала отходить от борта судна, — когда мы замашем шапками, распустите марсель и ведите судно к проливу.
— Да, конечно, — отвечал я, — предоставьте это мне — уж я распущу марсели и ускользну от Джона Булля.
Эти слова были произнесены на французском, и, услышав их, все, сидевшие в лодке, закричали: «Bon!»note 102 и «Vive la France!»note 103. Я не берусь сказать, о чем они помышляли, но, если они думали, что им суждено вновь оказаться на борту «Рассвета», они плохо знали людей, которых оставили на нем. Что до трех французов, мы с Марблом на пару легко бы управились с ними, но я был рад, что они здесь, ведь их можно было заставить тянуть шкоты и брасопить реи.
Когда месье Легро столь необычным образом передал судно под мою команду, оно несло три марселя, бизань и стаксель, грота-рей стоял прямо. Прежде всего мне нужно было забрать ветер в марсель и набрать ход. Все это вскоре было проделано; и я взял курс на скалы, которые стали быстро приближаться к нашей наветренной скуле; я решился подойти к ним сколь можно ближе, думая тем отпугнуть англичан, так чтобы они держались на значительном расстоянии. Правда, я мог потерпеть кораблекрушение, но даже это казалось мне более предпочтительным, чем вновь оказаться в руках англичан, когда мы только из них вырвались. Когда-нибудь, через год-два, происшествие с «Быстрым», наверное, забылось бы, но, пока то или иное событие свежо в памяти, не хочется, чтобы оно повторилось. По крайней мере, тогда я рассуждал так и поступил соответственно со своими мыслями.
«Рассвет» снова был под моей командой, и теперь мне нужно было только не подпускать фрегат на пушечный выстрел, а о месье Легро я больше не думал. Сначала матросы с капера, похоже, решили, что, набрав ход, я просто выполнял их указания, но, как только они заметили, что судно идет к подветренному берегу пролива, страшная догадка блеснула в их затуманенных страхом головах. Это произошло не раньше, чем они удостоверились в том, что вода достаточно глубока для прохода судна; давно мне не приходилось видеть такой ажитации, которая последовала за этим открытием: они изо всех сил замахали куртками и засаленными шапками. Однако, оставив без внимания все эти сигналы и возгласы, «Рассвет» уходил прочь, реи его были слегка отведены, ветер на траверзе, и шел он вдоль побережья в такой близости от островов, что подходить ближе было уже опасно. Что до фрегата, он все еще шел в бейдевинд, рассчитывая подальше зайти против ветра, чтобы добыча наверняка не ускользнула от него. В тот момент нас разделяла всего одна лига.
Едва месье Легро постиг, какую шутку я сыграл с ним, он бросился в погоню на своей рыбацкой лодке, поставив парус и пытаясь разогнать свою неповоротливую посудину с помощью полдюжины весел. Тогда я распустил фок, выбрал и растянул грот-брамсель; не то чтобы я боялся лодки, просто я хотел, если возможно, избежать кровопролития. Помимо прочих оплошностей, которые допустили французы, спеша удрать от фрегата, они бросили на борту шесть или восемь мушкетов и несколько патронных ящиков. С этим оружием нам ничего не стоило напустить страху на капера, он и близко не посмел бы подойти к нам. Кроме того, у меня были револьверы, двуствольные и заряженные хорошими патронами. Единственную угрозу, таким образом, представляли англичане.
Месье Легро, наверное, рассудил иначе, ибо он с воодушевлением и видимым упорством преследовал нас. Но, несмотря на все его рвение, «Рассвет» ушел от него, делая почти шесть узлов. Зато фрегат приближался со скоростью восемь узлов, и через час — самое большее через два — он неизбежно подошел бы к нам на пушечный выстрел; нам надо было добиться преимущества посредством искусной навигации на мелководье.
Будучи за год до описываемых событий в Бордо, я приобрел там морскую карту французского побережья вместе с книгой, содержавшей указания, подобные тем, какие можно найти в отечественном «Прибрежном лоцмане». Я, разумеется, взял их с собой, и они теперь сослужили мне хорошую службу. В книге рассказывалось о том, что острова, у которых мы находились, разделены узкими глубоководными проливами, где главную опасность представляют подводные рифы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142