ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Сначала он продекламировал свои поэтические произведения (Тацит: «Анналы»; 16; 4), но все закричали, что хотят услышать его божественный голос. Принцепс отвечал, что желающих он постарается удовлетворить в своих садах, но когда к просьбам толпы присоединились стоявшие в это время на страже солдаты, то он с готовностью заявил, что выступит хоть сейчас. И тут же он приказал занести свое имя в список кифаре-дов-состязателей, бросил в урну свой жребий вместе с другими, дождался своей очереди и вышел. Встав на сцене и произнеся вступительные слова, он объявил, что будет петь «Ниобу», и пел ее до десятого часа. Продолжение состязаний и выдачу наград он отложил до следующего года, чтобы иметь случай выступить еще несколько раз; но и это ожидание показалось ему долгим, и он не переставал вновь и вновь показываться зрителям. Пел он в трагедии, выступая в масках героев и богов и даже героинь и богинь (Светоний: «Нерон»; 21). Вскоре после этого он убил жену Поппею, ударив ее ногой больную и беременную, когда слишком поздно вернулся со скачек, а она встретила его упреками (Сеетоний: «Нерон»; 35).
В 66 г. Нерон велел казнить Антонию, дочь Клавдия, которая после смерти Поппеи отказалась выйти за него замуж, обвинив ее в подготовке переворота. Пасынка своего, Руфрия Криспина, сына Поппеи, он велел его рабам утопить в море во время рыбной ловли, так как слышал, что мальчик, играя, называл себя полководцем и императором. Затем он женился на Статилии Мессалине, муж которой, Аттик Вестин, был незадолго до этого казнен.
Тогда же все греческие города, в которых бывали музыкальные состязания, постановили послать ему венки кифаредов. Он принял венки с великой радостью, а послов, прибывших с ними, допустил к себе прежде всех и даже пригласил на дружеский обед. За обедом некоторые из них упросили его спеть и наградили шумными рукоплесканиями. Тогда он заявил, что только греки умеют его слушать и только они достойны его стараний. Без промедления он собрался ехать в Грецию и пустился в путь. Тотчас по переезде он выступил в Кассиопе с пением перед алтарем Юпитера, а потом объехал одно за другим все состязания. Для этого он велел в один год совместить праздники самых разных сроков, хотя бы их пришлось повторять, и даже в Олимпии, вопреки обычаю, устроил музыкальные игры.
Когда он пел, никому не дозволялось выходить из театра, даже по необходимости. Поэтому, говорят, некоторые женщины рожали в театре, а многие, не в силах более его слушать и хвалить, перебирались через стены, так как ворота были заперты, или притворялись мертвыми, чтобы их выносили на носилках. Трудно поверить, как робел и трепетал он, выступая, как ревновал своих соперников, как страшился судей. Соперников он обхаживал, заискивал перед ними, злословил о них потихоньку, порой осыпал их бранью при встрече, словно равных себе, а тех, кто был искуснее его, старался даже подкупить. К судьям он перед выступлением обращался с величайшим почтением, уверяя, что он сделал все, что нужно, однако всякий исход есть дело случая, и они, люди премудрые и ученые, должны эти случайности во внимание не принимать. Судьи просили его мужаться, и он отступал, успокоенный, но все-таки в тревоге: молчание и сдержанность некоторых из них казались ему проявлением недовольства и недоброжелательства, и он заявлял, что эти судьи ему подозрительны. При соревновании он тщательно соблюдал все порядки: не смел откашляться, пот со лба вытирал руками, а когда в какой-то трагедии выронил и быстро подхватил свой жезл, то в страхе трепетал, что за это его исключат из состязания, и успокоился лишь тогда, когда второй актер ему поклялся, что никто этого не заметил за рукоплесканиями и кликами народа. Победителем он объявлял себя сам, поэтому всякий раз он участвовал и в состязании глашатаев. А чтобы от прежних победителей нигде не осталось ни следа, ни памяти, все их статуи и изображения он приказывал опрокидывать, тащить крюками и сбрасывать в отхожие места. Выступал он много раз и возницею, в Олимпии он правил даже упряжкой в десять лошадей. Правда, здесь он был выброшен из колесницы; его вновь туда посадили, но продолжать скачку он уже не мог и сошел с арены, однако, несмотря на это, получил венок. Отправляясь в обратный путь в 67 г., он подарил всей провинции свободу, а судьям — римское гражданство и немалую денежную награду: об этой милости он объявил в день Истмийских игр с середины стадиона.
Из Греции он вернулся в 68 г. в Неаполь, где выступил когда-то в первый раз, и въехал в город на белых конях через пролом в стене, по обычаю победителей в играх. Таким же образом вступил он и в Акций, и в Альбан, и в Рим. В Рим он въезжал на той колеснице, на которой справлял триумф Август, в пурпурной одежде, в расшитом золотыми звездами плаще, с олимпийским венком на голове и пифийским — в правой руке; впереди несли остальные венки с надписями, где, над кем и в каких трагедиях или песнопениях он одержал победу, позади, как в овации, шли его хлопальщики, крича, что они служат Августу и солдатами идут в его триумфе. Он прошел через Большой цирк, для чего снес арку, через Велабр, форум, Пала-тин и храм Аполлона; на всем его пути люди приносили жертвы, кропили дорогу шафраном, подносили ему ленты, певчих птиц и сладкие яства. Священные венки он повесил в своих опочивальнях возле ложа, и там же поставил свои статуи в облачении кифареда. Но и после этого он не оставил своего усердия и старания: ради сохранения голоса он даже к солдатам всегда обращался лишь заочно через глашатая; занимался ли он делами или отдыхал, при нем всегда находился учитель произношения, напоминавший ему, что надо беречь горло и дышать через платок. И многих он объявлял своими друзьями или врагами, смотря по тому, охотно или скупо они ему рукоплескали.
Между тем правлению его приходил конец. Высадившись в Неаполе, он узнал о восстании галльских легионов во главе с Виндексом. Отнесся он к этому спокойно и беспечно: могло даже показаться, что он радовался случаю разграбить богатейшие провинции по праву войны. Но, когда к восстанию присоединились испанские легионы во главе с Гальбой, Нерон пал ниц и в душевном изнеможении долго лежал как мертвый, не говоря ни слова, а когда опомнился, то, разодрав платье, колотя себя по голове, громко кричал, что все уже кончено. Успокоившись затем немного, он сместил обоих консулов и один занял их место. Но и здесь Нерон остался верен себе — готовясь к галльскому походу, он прежде всего позаботился собрать телеги для перевозки театральной утвари, а наложниц, сопровождавших его, приказал остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами, как амазонок. Потом он объявил воинский набор по городским трибам, но никто годный к службе не явился;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263