Сорвав одобрительные аплодисменты, Окубо перемотал пленку и, слушая себя, покатывался со смеху, критикуя свои промахи. Это оказалось еще смешнее.
Окубо, который в основном подражал голосам телевизионных ведущих, постепенно перекинулся на знакомых. Жертвами его насмешек стали актеры из основного состава труппы, у которых были характерные особенности речи. Более того, дошло и до режиссера Сигэмори, что делать было рискованно. Особенно трусливые проверили, нет ли в дирекции Сигэмори. Вот будет ужас, если он услышит!
Окубо искусно изобразил и тон Сигэмори, когда он делает замечания, и его занудную ругань за плохую игру, и даже его типичные фразы для соблазнения молодых актрис. Слушать то, с чем обычно приходилось сталкиваться, еще интересней, и концерт Сигэмори затянулся надолго, а магнитофон так и продолжал писать.
Кассетный магнитофон, на котором было записано все от начала и до конца, сейчас стоял перед Тоямой. Надо подготовить магнитофон для экстренных случаев на показах спектакля и поставить чистую кассету, чтобы можно было сразу ею воспользоваться. Однако запасной кассеты не было, и Тояма размышлял, что ему делать.
Кассета, на которой было записано, как все покатываются со смеху над Сигэмори, являлась безгранично опасной уликой. Если случится, что Сигэмори узнает об этом, дело одной бранью не закончится. Тем, кто слушал, еще ничего. А вот с Окубо неизвестно что случится.
Тояма решил стереть запись с кассеты.
Если включить запись при выключенном микрофоне, пленка снова станет чистой. Проверять, где и чей голос записан, было обременительно, и Тояма решил очистить ее целиком. Для этого требовалось сорок пять минут.
Тояма включил запись на кассетном магнитофоне и удостоверился, что пленка начала крутиться. Сейчас доказательства их забавы должны исчезнуть.
От нечего делать он бросил взгляд на сцену, где медленно прохаживались несколько актеров, проверяя мизансцену. На возвышении в центре находилась Садако Ямамура.
Садако, чтобы это выглядело убедительно, репетировала снова и снова сцену, где она открывала рот, собираясь что-то сказать перед тем, как гас свет. Что Садако могла сказать? Нет, не то. Была ли реплика Садако, так и не высказанная, в голове Сигэмори или нет? Если она существует, Тояма хотел бы услышать ее непосредственно от Садако.
Тояма приблизил лицо к окошку звукооператорской студии и сосредоточил взгляд на Садако.
Похоже, Садако опять заметила, что Тояма на нее смотрит. Перестав репетировать и опустив руки, она подняла глаза на Тояму. То, что сейчас их взгляды встретились, не вызывало сомнений у Тоямы.
В звукооператорской горел свет, и лицо Тоямы не должно было виднеться на фоне окна. По периметру сцены включили софиты, и там царила совершенно другая атмосфера, чем во время генеральной репетиции. Залитая белым светом Садако выглядела по-другому, даже цвет ее лица стал другим. Черное платье, ее сценический костюм, изменив оттенок, казалось непристойным — будто сквозь него просвечивало нижнее белье.
Садако спустилась со сцены в зрительный зал и направилась в сторону фойе.
...Садако идет в звукооператорскую студию.
Тояма мысленно представлял движения Садако. Сейчас она прошла фойе и спокойно поднималась по винтовой лестнице, ведущей сюда. Она совершенно не торопилась, ее шаги невозмутимы и медлительны, будто она его дразнит, изящны и легки.
Тояма стал с нетерпением ждать стука в дверь.
...Три, два, один, ноль.
В этот момент дверь без стука отворилась.
Проскользнув в комнату, Садако закрыла за собой дверь:
— Ты звал меня?
Вблизи Садако, одетая в сценический костюм, была обворожительна.
Тояма, даже не улыбнувшись, молчал. Он пытался изобразить на лице гнев, но как оно выглядело на самом деле, было не понятно. Садако, не обращая внимания на плохое настроение Тоямы, пересекла комнату, расставила алюминиевый складной стул и села.
Сделав вид, что только сейчас обратила внимание на все еще молчащего Тояму, она сказала:
— На что ты сердишься?
Не может быть, чтобы она не понимала, почему Тояма злится. Тояма выложил начистоту свое раздражение Садако, которая, все понимая, специально разыгрывала невинность.
— Скажи-ка, чем ты там занималась?
Садако немного приподняла брови:
— А, это.
Прикрыв рукой рот, она шаловливо захихикала.
— Ты же знаешь, что я видел все, что ты делала с учителем Сигэмори?
В труппе Сигэмори всегда величали «учитель», и Тояма невольно назвал его так по привычке, тут же разозлившись на неподходящее слово, и поправился:
— Вот дерьмо, с ублюдком Сигэмори!..
— Тояма, ты ревнуешь?
Садако, сидящая на краю алюминиевого стула, привстала, опираясь двумя руками о стул.
— Ревную? Я из-за тебя так сказал, дорогая.
Это была явная ложь. Никто тут ни при чем. Только сердце, мучающееся от ревности, — источник раздражения.
— Слушай, Тояма. Может, ты прекратишь меня называть дорогая?
Она сказала решительно, хотя и не сурово. Тояма смутился от слов Садако и сдерживался изо всех сил, чтобы не извиниться.
— Завлекать Сигэмори, чтобы он открыл тебе дорогу в будущее, — бессмысленно. Вместо этого лучше своими силами осуществлять мечту!
...Осуществлять мечту.
Аж зубы свело от этих назидательных слов. Тояма, будто позаимствовал похожую сцену из молодежного сериала, самому стало тошно.
— Мечту... Ты говоришь — мечту. Ты знаешь, какая у меня мечта?
— Стать великой актрисой, разве нет?
Садако странно улыбнулась и приложила руку к щеке.
— Сколько же людей придут посмотреть на меня, когда я стану театральной актрисой?
— Не только театральной, есть еще телевидение и кино.
— Например... Ой, смотри, там что-то светится...
Садако указала на кассетный магнитофон, который стирал пародии Окубо. Из-за нажатой кнопки записи светилась красная контрольная лампочка.
— А, кассетный магнитофон.
— Намного меньше, чем бобинный, и записывать на него, наверно, просто.
— Да, на самом деле удобно.
— А кино тоже такое станет? Я не имею в виду фильмы, которые показывают в кинотеатрах. Наверно, можно будет записывать разные изображения на маленький носитель информации, как кассета?
То, что говорила Садако, вовсе не было фантазией далекого будущего. Несомненно, изображения станут помещать на пленку типа кассеты.
— Когда-нибудь это настанет. И будут дома по телевизору запросто показывать фильмы с Садако в главной роли.
— Но это еще дело будущего, — сказала она, будто смирившись.
— Нет, это возможно. Если Садако...
— Будет уже поздно!
— Поздно?
— Я стану бабушкой, пока дождусь.
— Не думай об этом.
— Не хочу стареть. Хочу вечно быть молодой. Слушай, а ты об этом не думаешь?
У молодых девушек, стремящихся стать актрисами, сильный страх перед старостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Окубо, который в основном подражал голосам телевизионных ведущих, постепенно перекинулся на знакомых. Жертвами его насмешек стали актеры из основного состава труппы, у которых были характерные особенности речи. Более того, дошло и до режиссера Сигэмори, что делать было рискованно. Особенно трусливые проверили, нет ли в дирекции Сигэмори. Вот будет ужас, если он услышит!
Окубо искусно изобразил и тон Сигэмори, когда он делает замечания, и его занудную ругань за плохую игру, и даже его типичные фразы для соблазнения молодых актрис. Слушать то, с чем обычно приходилось сталкиваться, еще интересней, и концерт Сигэмори затянулся надолго, а магнитофон так и продолжал писать.
Кассетный магнитофон, на котором было записано все от начала и до конца, сейчас стоял перед Тоямой. Надо подготовить магнитофон для экстренных случаев на показах спектакля и поставить чистую кассету, чтобы можно было сразу ею воспользоваться. Однако запасной кассеты не было, и Тояма размышлял, что ему делать.
Кассета, на которой было записано, как все покатываются со смеху над Сигэмори, являлась безгранично опасной уликой. Если случится, что Сигэмори узнает об этом, дело одной бранью не закончится. Тем, кто слушал, еще ничего. А вот с Окубо неизвестно что случится.
Тояма решил стереть запись с кассеты.
Если включить запись при выключенном микрофоне, пленка снова станет чистой. Проверять, где и чей голос записан, было обременительно, и Тояма решил очистить ее целиком. Для этого требовалось сорок пять минут.
Тояма включил запись на кассетном магнитофоне и удостоверился, что пленка начала крутиться. Сейчас доказательства их забавы должны исчезнуть.
От нечего делать он бросил взгляд на сцену, где медленно прохаживались несколько актеров, проверяя мизансцену. На возвышении в центре находилась Садако Ямамура.
Садако, чтобы это выглядело убедительно, репетировала снова и снова сцену, где она открывала рот, собираясь что-то сказать перед тем, как гас свет. Что Садако могла сказать? Нет, не то. Была ли реплика Садако, так и не высказанная, в голове Сигэмори или нет? Если она существует, Тояма хотел бы услышать ее непосредственно от Садако.
Тояма приблизил лицо к окошку звукооператорской студии и сосредоточил взгляд на Садако.
Похоже, Садако опять заметила, что Тояма на нее смотрит. Перестав репетировать и опустив руки, она подняла глаза на Тояму. То, что сейчас их взгляды встретились, не вызывало сомнений у Тоямы.
В звукооператорской горел свет, и лицо Тоямы не должно было виднеться на фоне окна. По периметру сцены включили софиты, и там царила совершенно другая атмосфера, чем во время генеральной репетиции. Залитая белым светом Садако выглядела по-другому, даже цвет ее лица стал другим. Черное платье, ее сценический костюм, изменив оттенок, казалось непристойным — будто сквозь него просвечивало нижнее белье.
Садако спустилась со сцены в зрительный зал и направилась в сторону фойе.
...Садако идет в звукооператорскую студию.
Тояма мысленно представлял движения Садако. Сейчас она прошла фойе и спокойно поднималась по винтовой лестнице, ведущей сюда. Она совершенно не торопилась, ее шаги невозмутимы и медлительны, будто она его дразнит, изящны и легки.
Тояма стал с нетерпением ждать стука в дверь.
...Три, два, один, ноль.
В этот момент дверь без стука отворилась.
Проскользнув в комнату, Садако закрыла за собой дверь:
— Ты звал меня?
Вблизи Садако, одетая в сценический костюм, была обворожительна.
Тояма, даже не улыбнувшись, молчал. Он пытался изобразить на лице гнев, но как оно выглядело на самом деле, было не понятно. Садако, не обращая внимания на плохое настроение Тоямы, пересекла комнату, расставила алюминиевый складной стул и села.
Сделав вид, что только сейчас обратила внимание на все еще молчащего Тояму, она сказала:
— На что ты сердишься?
Не может быть, чтобы она не понимала, почему Тояма злится. Тояма выложил начистоту свое раздражение Садако, которая, все понимая, специально разыгрывала невинность.
— Скажи-ка, чем ты там занималась?
Садако немного приподняла брови:
— А, это.
Прикрыв рукой рот, она шаловливо захихикала.
— Ты же знаешь, что я видел все, что ты делала с учителем Сигэмори?
В труппе Сигэмори всегда величали «учитель», и Тояма невольно назвал его так по привычке, тут же разозлившись на неподходящее слово, и поправился:
— Вот дерьмо, с ублюдком Сигэмори!..
— Тояма, ты ревнуешь?
Садако, сидящая на краю алюминиевого стула, привстала, опираясь двумя руками о стул.
— Ревную? Я из-за тебя так сказал, дорогая.
Это была явная ложь. Никто тут ни при чем. Только сердце, мучающееся от ревности, — источник раздражения.
— Слушай, Тояма. Может, ты прекратишь меня называть дорогая?
Она сказала решительно, хотя и не сурово. Тояма смутился от слов Садако и сдерживался изо всех сил, чтобы не извиниться.
— Завлекать Сигэмори, чтобы он открыл тебе дорогу в будущее, — бессмысленно. Вместо этого лучше своими силами осуществлять мечту!
...Осуществлять мечту.
Аж зубы свело от этих назидательных слов. Тояма, будто позаимствовал похожую сцену из молодежного сериала, самому стало тошно.
— Мечту... Ты говоришь — мечту. Ты знаешь, какая у меня мечта?
— Стать великой актрисой, разве нет?
Садако странно улыбнулась и приложила руку к щеке.
— Сколько же людей придут посмотреть на меня, когда я стану театральной актрисой?
— Не только театральной, есть еще телевидение и кино.
— Например... Ой, смотри, там что-то светится...
Садако указала на кассетный магнитофон, который стирал пародии Окубо. Из-за нажатой кнопки записи светилась красная контрольная лампочка.
— А, кассетный магнитофон.
— Намного меньше, чем бобинный, и записывать на него, наверно, просто.
— Да, на самом деле удобно.
— А кино тоже такое станет? Я не имею в виду фильмы, которые показывают в кинотеатрах. Наверно, можно будет записывать разные изображения на маленький носитель информации, как кассета?
То, что говорила Садако, вовсе не было фантазией далекого будущего. Несомненно, изображения станут помещать на пленку типа кассеты.
— Когда-нибудь это настанет. И будут дома по телевизору запросто показывать фильмы с Садако в главной роли.
— Но это еще дело будущего, — сказала она, будто смирившись.
— Нет, это возможно. Если Садако...
— Будет уже поздно!
— Поздно?
— Я стану бабушкой, пока дождусь.
— Не думай об этом.
— Не хочу стареть. Хочу вечно быть молодой. Слушай, а ты об этом не думаешь?
У молодых девушек, стремящихся стать актрисами, сильный страх перед старостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37